Юэчжи на бактрийских вышивках тканей

из монгольской Нойон ул/Ноин Улы

С.А. Яценко

Российский государственный гуманитарный университет, Москва

(Yuezhi on Bactiran Embroidery from Mongolian (Noyon uul) Textiles

Sergey A. Yatsenko

Russian State University for the Humanities, Moscow)

– The Silk Road. Vol. 10. Seattle, 2012 (In print)

ИЛЛЮСТРАЦИИ СМОТРИТЕ В ГАЛЕРЕЕ В КОНЦЕ СТРАНИЦЫ!

Взаимоотношения кочевых хунну и юэчжей в Центральной Азии еще в IV-II вв . до н.э. были весьма драматичными. Непростыми они остались и в последующие столетия, судя по письменным источникам и характеру бактрийского «импорта» в могилах хунну Монголии и Забайкалья. Доминирование одного из этих народов дважды (в середине II в. до н.э. и позже, во время правления Вимы Такто в 80-90-х годах I в. н.э.) сменялось доминированием другого, причем в начале и конце соперничества удача улыбалась юэчжам.

В этой небольшой статье нас будет интересовать лишь один из аспектов «импорта» бактрийских юэчжей в Монголию: вышивки на шерстяных тканях, сделанные на рубеже нашей эры, на которых есть антропоморфные изображения (точнее – те из таких образов, которые лучше сохранились или даже в весьма фрагментарном состоянии содержат ряд важных элементов костюма персонажей). Ряд исследователей считали эти образцы текстиля произведенными в Китае (Lubo-Lesnichenko 1994)[1] или, напротив, в Сирии или Палестине[2]. Уже давно высказывалась и третья версия центра производства этих тканей – в Бактрии (см., например, Trever 1940; Rudenko 1962; Elikhina 2010: 156).

Однако меня интересуют не центры производства тканей (которые остаются дискуссионными), а место, где на них делали вышивки (их часто делали позже и в другом регионе). Детали облика изображенных на вышивках людей (характерные черты лиц, микроэлементы костюма, а также сами композиции вышивок, их стилистика), как легко заметить, ни Китаю ни Сирии не свойственны, но имеют прямые параллели именно у юэчжей/кушан Бактрии, обитавших там с 120-х гг. до н.э. (см., например, Yatsenko 2006: 171, 295). Вряд ли это подражания бактрийским сюжетам: эти сюжеты, видимо, были редким или единичным явлением, весьма этнически специфичны и вряд ли были способны вызвать большую серию сознательных подражаний в ведущих мировых текстильных регионах. Можно предполагать, что антропоморфные изображения на текстиле в основном получались знатными хунну именно из Бактрии, и без больших сомнений утверждать, что при этом хунну делали некий, хотя бы минимальный отбор их сюжетов. Н.В. Полосьмак считает, что вышивки делали на тканях из Ближнего Востока на территории индо-скифов долины реки Инд (Polosmak 2010). Я специально изучал специфику костюма индо-скифов (Yatsenko 2001; 2006: 192-197; Figs. 137-150) и идентификацию индо-скифов на предметах торевтики (Treister, Yatsenko 1998: 61-66; Fig. 1). К сожалению, почти ни один микроэлемент их костюма не совпадает с тем, который известен на вышивках из Ноин-Улы/Нойон ул, кроме редкого типа туфель: [Fig. 6, 11].

Наиболее интересные для нас 6 фрагментов происходят лишь из трех курганов единственного могильника Ноин-Ула/Noin-Ula (более корректная транскрипция: Нойон ул/Noyon uul) на северо-восточной границе Монголии (сомон Batsumber аймака Tuv); они обнаружены там в разные годы российскими учеными. Уникальная сохранность тканей в этом могильнике предоставляет, соответственно, уникальные возможности для исследования импортного текстиля. 1-3. Три фрагмента ковра из недавних находок экспедиции Н.В. Полосьмак (курган 31, 2009 г.) (Polosmak, Bogdanov, Tsakhia Tsevendorj, Erdene-Ochir 2009): ткань 192 х 100 см с изображением коллективного жертвоприношения (?) и ткань 133 х 100 см со сценой сражения (Ibid., No 386, pp. 256-259) [Figs. 1-3]. 4. Фрагмент 270 х 153 см из того же кургана 31 с personages 1-10, включая правителя, сидящего в кресле (Ibid., No 383)[3] [Fig. 4]. Из более чем 100 образцов текстиля из ранних раскопок на этом некрополе 6-й центральноазиатской экспедиции знаменитого русского путешественника и ученого, гереала Петра К. Козлова (Rudenko 1962) следует отметить два фрагмента. 5. Фрагмент ткани из кургана 6 (1924 г.) с изображением трех спешившихся всадников (personages 1-3)[4] (Nowgorodowa 1980, Fig. 160; Erdene-Ochir 2011, No 384) [Fig. 5, 1]; 6. Фрагмент из кургана 24 (1925 г.) с головой мужчины (Erdene-Ochir 2011, No 385) [Fig. 5, 2].

В декоративном оформлении двух последних изделий явно видны эллинистические (греко-бактрийские) элементы (растительные и зооморфные мотивы бордюров рассматриваемых ниже сцен, детали поз ряда персонажей и др.). Этому не приходится удивляться: на рубеже н.э. в Бактрии, судя по монетам, еще сохранялись местные греческие правители – вассалы юэчжей (Rtveladze 2002: 232) и еще в середине I в. н.э. на будущих хозяев могильника Тилля-тепе работали какие-то местные греческие ювелиры (Yatsenko 2003: 171-172).

Попытаемся выяснить, что нового о внешнем облике бактрийских юэчжей доимперского времени дают образцы дошедшего до нас текстиля Нойон ул. К сожалению, мы везде встречаем досадные лакуны в вышивке; почти все фигуры сохранились не полностью. Наиболее фрагментированные изображения во избежание ошибок придется исключить из рассмотрения. Персонажи во многофигурных композициях нумеруются слева направо (т.е. так, как обычно передан порядок смены эпизодов в древнем искусстве ираноязычных народов).

1. Начнем с недавно реставрированного фрагмента композиции с жертвоприношением, которая включала более 13 мужских персонажей. Ковер, на котором она вышита, впервые демонстрировался после реставрации на выставке в Улан-Баторе в августе 2011 г. Единая композиция сегодня представляет собой два крупных фрагмента. В первом из них видим шесть человек [Fig. 1], на втором представлено семь стоящих или идущих персонажей [Fig. 2]. Здесь можно предполагать попытку передать во всех случаях индивидуальность лиц изображенных. Действие происходит на лоне природы (на лугу или в саду), среди цветов и множества порхающих бабочек и пчел.

Рассмотрим вначале второй фрагмент [Fig. 2], где фигуры лучше сохранились. Здесь шесть из семи мужчин (персонажи 7-12) движутся к небольшому жертвеннику с огнем (два из них смотрят при этом назад); по другую сторону жертвенника их встречает еще один персонаж (13). Два участника церемонии ведут к жертвеннику для посвящения (?) оседланного коня, а человек, идущий во главе этой группы, держит над жертвенником миниатюрную вазу c ножкой[5]. Во внешнем облике изображенных мужчин есть много общих черт. Все они имеют крупную голову, широкое лицо (округлой или близкой к прямоугольнику формы) и массивную шею, но узкие плечи и талию, причем последнее явно отражает и местные эстетические предпочтения. В более позднее имперское время талия у кушан обычно не подчеркивалась (Yatsenko 2006: 186). Нос прямой с широкими крыльями, крупные надбровные дуги, тонкие линии бровей.

Основная цветовая гамма на изображениях – сочетание красного/розового и белого[6] – свойственна бактрийским юэчжам (Ibid.: 184). При этом существует определенная симметрия этих двух основных цветов. Так, если у персонажа красный кафтан, то красные же туфли, но белые штаны и пояс, и, наоборот, при белых кафтане и туфлях – красные штаны и пояс. Персонажи в «гражданском» костюме (не в доспехе) чередуют цвета основной, наплечной одежде в строго заданном ритме (по одному следуют белый и красный).

Прическа у всех фигур однотипна: короткая, кудрявыми рыжеватыми волосами без пробора, удлиненная с боков (локон у виска загибается к щеке); при отсутствии бороды всегда подчеркиваются тонкие усы (чаще слегка свисают, реже почти горизонтальные) [Fig. 6, 1]. Все это вполне обычно для других изображений юэчжей. Бороды (даже короткие) были редкостью и у более поздних имперских кушан (Ibid.: 183). При этом в сценах и жертвоприношения и сражения на одном и том же коврe юэчжийские персонажи лишены головных уборов (первый из ряда шествующих к алтарю участников обряда имеет украшение на лбу – узкую повязку-диадему), что подчеркивает особый статус этих ситуаций (понятно, что в реальном быту в жаркой Бактрии без головных уборов нельзя обойтись). Необычная обстановка в данной сцене подчеркивается и особой ролью левой руки многих персонажей (поднята в жесте adoration у персонажа 5; выставлена вперед с открытой ладонью у фигур 6 и 8; указывает пальцем вперед у персонажа 9; поднята вверх и касается лба у персонажа 10; именно в ней держит жертвенную вазу перед алтарем персонаж 12). Пояс обычно узкий, скреплен на животе пряжкой в форме удлиненного прямоугольника (золоченой/золотой?: ср. Heirs 1997: No 63]); с помощью тонкого, хорошо видного спереди шнура к нему слева подвешен меч. У фигур 4, 8-9, 11-12 справа у пояса свисает дополнительная лента с двумя треугольными выступами на каждом из концов [Fig. 6, 10]. Обувь (за исключением персонажа 13) вполне однотипна: это туфли без каблуков, с округлым носком, крепившиеся ремнем по верхнему краю и под сводом стопы (это особенно хорошо видно у фигуры 12) [Fig. 6, 12]. Персонажи (кроме тех, что стоят у алтаря) вооружены: обычно это короткие кинжалы, крепящиеся лентами на шароварах у правого бедра, и длинные узкие мечи. Кроме того, у мужчин 4, 7-9 видим копья в руках или на плече.

Носимые мужчинами одежды – только короткие распашные (кафтаны-kurtak выше колен и с глубоким запахиванием налево; более длинные, до середины голеней, халаты на подкладке другого цвета[7], полы крепятся поясом и, видимо, двумя пуговками выше и ниже талии) что отчасти отражает особенность доимперского периода одежды бактрийских юэчжей. Особенностью, также относящейся к более ранней стадии развития этого народа, следует признать отсутствие у всех изображенных нижней одежды[8] (и кафтаны и халаты надеты на голое тело) (ср. Yatsenko 2006: 178-179), что, вероятно, исторически связано с изначальным дефицитом во многих кочевых обществах тонких тканей высокого качества для нательного белья и при этом – универсальностью плотной основной одежды (носилась в разные сезоны года лицевой стороной или наизнанку). Специфическая особенность одежды всех изображенных – узкая черная кайма по краю бортов, подола и обшлагов[9]. Среди прочего, и халаты и кафтаны имеют на подоле с боков короткие (около 5 см) разрезы с такой же каймой. Штаны во всех случаях – с крупной вставкой в шагу, визуально свисающей в промежности, штанины весьма широкие и всегда заправлены в туфли [Fig. 6, 7].

У персонажа 7 (который обращен влево к говорящему с ним и жестикулирующему персонажу) видим белый халат, с розовым декором бортов и обшлагов и выглядывающей внизу полоски красной подкладки. Красный кафтан фигуры 8 отличается в верхней части груди и вверху рукавов визуально единой горизонтальной полоской с рядом ромбов внутри (имитация золотых бляшек-аппликаций?) [Fig. 6, 6]. Такая же полоса из круглых бляшек на таком же красном кафтане представлена и у персонажа 3; этот декоративный элемент пока уникален для мужской одежды иранских народов того времени (он документирован и в сцене с сидящим правителем, разбираемой ниже). Черная полоска каймы по бортам кафтана у ворота расширяется (вероятно, это узкий и короткий стоячий ворот/ворот-стойка, как и у персонажей 9, 11-13: ср. у достоверных бактрийских юэчжей Ibid.: 178; Figs. 121, 45; 122, 38, 41). Персонаж 10, ведущий сбоку в сторону алтаря посвящаемого коня с седлом и парадной сбруей (персонаж 11 ведет его за уздечку спереди), одет в панцирь длиной до колен, из-под которого выглядывают штаны. В его прическе часть прядей собрана в небольшой узел на темени, что вполне обычно для бактрийских юэчжей (то же – у фигуры 5) [Fig. 6, 2] (Ibid.: Figs. 121, 30; 124, 1).

Очень интересен облик персонажа 12 – возглавляющего процессию, идущую к алтарю. Во-первых, лишь у него на голове видим узкую диадему белого цвета. Как и на других ранних юэчжийских изображениях, два ее конца свисают сзади [Fig. 6, 3] [Ibid.: 178], однако в нашем случае концы длиннее, чем обычно. Только у него крупные элементы костюма (наплечная одежда и штаны, обувь) имеют разные оттенки красного цвета (малиновый и розовый). Заслуживает внимания декор его красного, с белой подкладкой, халата [Fig. 6, 4]: во-первых, он имеет расширяющие подол крупные боковины/вставки другого (розового) цвета. Во-вторых, на плечевом шве и на предплечьях он украшен линиями, состоящими, видимо, из нанизанных на тонкий ремень маленьких золотых цилиндров, что обычно для костюма знати ираноязычных народов парфяно-сарматского времени, в том числе – доимперских юэчжей (Тиля-тепе, погребение 4 и серия изображений) (Ibid.: 176, 210; Figs. 114, 1; 121, 51). Кроме этого, предплечья и борта халата украшены рядом круглых бляшек. Важно, что у этого персонажа (как и на красном кафтане у фигуры 8) большую роль в декоре играет сочетание на одном и том же предмете одежды двух полос более темного и более светлого оттенков. Последнее трудно отнести лишь за счет художественных приемов вышивки (на халате светлая вставка находится с тыльной стороны, на штанах – с внешней). Было бы наивно считать это случайностью, т.к. во многих архаических обществах сочетание разноцветных левой и правой, внутренней и внешней половин крупных предметов одежды было связано, в том числе, с символикой зон Мироздания, противопоставлением противоположных сил (см. яркие примеры в шаманской одежде народов Сибири: Burykin 2007: 126).

Наконец, совершенно особую роль играет в данной сцене костюм человека, стоящего по другую (от верующих) сторону алтаря, вероятно – жреца (персонаж 13); к сожалению, его фигура хуже сохранилась, особенно в центральной части. Он отличается, во-первых, господством сакрального белого цвета, что и ранее документировалось у жречества юэчжийской Бактрии (Yatsenko 2006: 184). Красные здесь только некоторые детали отделки (штанов и бортов халата). Трудно сказать, вооружен ли персонаж (возможно, он имеет подвешенный слева колчан); в правой, поднятой и сжатой в кулак руке он, видимо, что-то держит над алтарем. Его халат (еще более длинный, чем у персонажей 7 и 12) не запахнут и, похоже, крепится лишь поясом [Fig. 6, 5]. Он явно сшит из плотной ткани или войлока (т.к. длинные, скошенные полы не провисают); эти полы халата имеют сильный скос назад. Точных аналогов этой одежде в данное время нет; однако, она была популярна у многих народов Средней Азии в предшествовавшее ахеменидское время и даже была у персов важным элементом визуального стереотипа “среднеазиата” (Yatsenko 2011: figs. 1-5). Использование такого устаревшего кроя естественно для одежды с ритуальными функциями, какой и был, видимо, халат жреца. Белые штаны имеют декоративную вертикальную красную полосу спереди (в ней помещены в ряд какие-то стилизованные при вышивке однотипные фигуры – возможно, зооморфные) [Fig. 6, 9]. Белые же туфли имеют острые и слегка загнутые носки [Fig. 6, 11] (что не известно у юэчжей Бактрии, но документировано у их соседей – индо-скифов Гандхары, вошедших вскоре в Кушанскую империю: Yatsenko 2006: Fig. 137, 56-57).

2. Обратимся теперь к хуже сохранившемуся фрагменту той же композиции с шествующими и предстоящими donators (Erdene-Ochir 2011: No 386.1) [Fig. 2]. Видимо, она первоначально была пришита левее описанной ранее (персонажи 1-6) и образует ее начало. Однако между фрагментами имеется, похоже, небольшая лакуна (от «недостающего» воина в красном кафтане сохранилась только кисть руки у туловища персонажа 7). Слева, видимо, первоначально размещались две пары обращенных друг к другу мужчин, с симметричным сочетанием для каждой пары белых и красных элементов костюма (сохранился правый из них от живота до пят – персонаж 1). Между второй (лучше сохранившейся) парой жертвенника, видимо, не было (ср. пару персонажей 12 и 13), т.к. в центре между ними, у самой земли вышит растущий цветок. Костюм и прическа изображенных здесь тех же типов. Остановлюсь лишь на ряде специфических деталей.

Вертикальная полоса декора спереди красных штанов отмечена у фигур 4 и 6; она украшена рядом однотипных бляшек (?); при этом штанины сильно расширяются книзу [Fig. 6, 8]. У персонажей в белых штанах и красной наплечной одежде (фигура 3 – кафтан, фигура 5 – более длинный халат) видна визуально единая горизонтальная полоска отделки вверху рукавов и на груди, украшенная круглыми бляшками. У персонажа 5 видим прическу с узлом на темени, подобную уже описанной у фигуры 10.

3. Еще одна часть этого же коврика-завесы передает сцену сражения, из которой частично сохранились только четыре фигуры пеших воинов, сражающихся на мечах (Ibid.: No 386.2) [Fig. 3]. К сожалению, другие изображения по бокам не сохранились. Здесь «свои», как и в других подобных групповых сценах в искусстве ираноязычных народов, показаны явно слева (персонажи 1 и 3), а враги – справа (персонажи 2 и 4) (Yatsenko 2000). Слева юэчжиец в доспехе, подает, сраженный врагом, и роняет меч. Важнее другой бактрийский воин (фигура 3, к счастью, сохранившаяся почти полностью), наступающий на врага (обороняющегося большим щитом с крупным узором из концентрических ромбов). Облик его одежды, прически и вооружения тот же, что и у воинов в предыдущей сцене (фигуры 4, 7-9, 11-12). У него белые кафтан и туфли, красные штаны и пояс. Кафтан у героя украшен по бортам и краю рукавов красной тканью с узором из ромбов с точкой в центре. Сетчатый орнамент тканей одежды (в том числе – из сетки ромбов с точкой) был популярен у бактрийских юэчжей, судя по изображениям (Yatsenko 2006: Figs. 121, 47, 53; 122, 41; 123, 16; 124, 1), а после крушения Империи документирован и подлинными остатками таких тканей (“Курган” в Старом Термезе: Maitdinova 1996: Figs. 8-11). В верхней части рукавов видим полоску красной же ткани, украшенной круглыми бляшками (?). Штанины декорированы вертикальной полосой спереди.

Не менее интересен облик врагов. Благодаря целому ряду специфических деталей у нас есть возможность установить национальность этих противников. Во-первых, одежда у них – не распашная; при этом пришитый отдельно подол в обоих случаях сделан из ткани с довольно широкими вертикальными полосами; во-вторых, у левого из них (персонаж 2) видим на головной убор (в форме низкого цилиндра из ткани, украшенной двумя рядами кругов). В-третьих, они, в отличие от юэчжей, носят небольшую окладистую бороду; прически короткие, с боков она немного длиннее; усы среднего размера. Все эти элементы действительно есть в костюме только одного этноса/nation того времени, причем соседнего с Бактрией – согдийцев (cр. Yatsenko 2006, figs. 152, 6, 13-14; 153, 9), восточная часть территории которых была вскоре поставлена под контроль юэчжей-кушан.

4. Еще одна важная сцена найдена на другом фрагменте в том же 2009 г. [Fig. 4]; она также, видимо, не сохранилась по краям. К сожалению, из представленных здесь 10 мужских персонажей только два (фигуры 4 и 6, у которых волосы рыжеватые) до нас дошли по большей части фигуры, остальные же сильно фрагментированы. В левом углу вышит сидящий, по-турецки скрестив ноги, на каком-то возвышении бог или правитель (фигура 1); к нему обращается, воздев руку, адорант или проситель (?) (фигура 2). Далее слева направо три довольно плохо сохранившиеся фигуры 3-5 шествуют к сидящему на складном кресле правителю. Между ними и правителем находится интересный объект, по функциям, видимо, близкий к самогонному аппарату[10]. Именно перед этим объектом и сидит правитель с мечом, аккуратно держа у рта с помощью специальной ленты чашу с горячим или священным напитком. Правее пришит кусок ткани с дополняющей композицией: четыре человека (персонажи 7-10, сохранились лишь нижние части их туловищ, от персонажа 10 только нижняя часть одной ноги), повернутые наполовину вправо (у них через одного то обе ноги обращены вправо, то носки расставлены в стороны). Верхние одежды у них декорированы в каждом случае индивидуально; общие лишь белые туфли с округлыми носками (у находящихся правее, вокруг самогонного аппарата, персонажей 5 и 6 туфли красные, что, как и в предыдущей композиции, соответствует цвету одежд). Лицо и прическа сидящего в кресле правителя выглядят так же, как на предыдущем ковре/покрове. Лишь у персонажа 4 лицо более удлиненное, а глаза меньшего размера.

Обратимся теперь к специфическим деталям костюма изображенных. Как и на описанном ранее carpet, у одежды в целом бело-красная цветовая гамма, а наплечная одежда, видимо, у всех тоже распашная. Это уже знакомые нам короткие кафтаны с глубоким запахиванием (персонажи 3, 5-7) и более длинные халаты, украшенные широкой полосой по бортам (персонажи 2, 4, 8 и 10?). Штаны, заправленные в туфли, разнообразны по декору: одноцветные (персонажи 5-7), сшитые из желтоватой (?) ткани в вертикальную красную полосу (персонаж 4) [Fig. 6, 15], белые с вертикальной красной полосой спереди на штанинах (персонаж 3).

Рассмотрим вначале фигуры в более длинных халатах (они здесь сохранились более полно). Последние имеют скошенные края ворота и застегнуты доверху. У персонажа 2 халат с несколько расширяющимися рукавами (декорированными по краю полоской с рядом круглых бляшек) сшит из красной ткани, украшенной рядами колечек. У персонажа 4 белый халат дополнен по бортам, подолу и краю рукавов красной полосой с рядом побегов плюща внутри (греко-бактрийская традиция); рукава у него, судя по левому, несколько длиннее руки. Кроме того, у него, как и на халате персонажа 5 в сцене жертвоприношения, красными полосками с рядом каких-то мелких бляшек декорированы горизонтальная линия на груди и верхняя часть рукавов. У персонажа 8 ткань халата имеет узор из сплошной сетки крупных концентрических ромбов и широкую красную кайму бортов; рукава с какой-то (растительной?) вышивкой заметно расширяются к краям [Fig. 6, 13].

Из фигур в кафтанах с глубоким запахиванием выделяется сидящий на троне правитель. Его красный кафтан украшен каймой с уже знакомой нам сеточкой из ромбов [Fig. 6, 14]. На поясе пряжка крепится не на животе, а на левом боку. У персонажа 9 у кафтана очень широкая красная полоса вдоль бортов и немного расширяющиеся рукава.

В целом прическа и комплект костюма персонажей (особенно носимые так, как это ранее описано, халаты, не известные ни у парфян, ни у согдийцев, ни у хорезмийцев, ни у индо-скифов) убеждают в том, что здесь также представлены персонажи бактрийских юэчжей.

5. Еще один важный сюжет вышит на ткани, найденной в 1924 г. [Fig. 5, 1]. Это изображения спешившихся всадников (сохранились три из них), стоящих позади лошадей и держащих их за поводья. К сожалению, все три фигуры, представленные повернутыми к зрителю в ¾, фрагментарны (кроме повреждений, они согласно замыслу композиции, в значительной мере скрыты телами своих лошадей, в данном случае – более важных персонажей!). Ноги мужчин чрезмерно удлинены. Не только бороды, но и усов у них нет.

У левого персонажа 1 отсутствует голова. На нем надет короткий кафтан с коричневой (возможно – меховой) каймой вдоль бортов. Ткань этой одежды декорирована сплошной сеткой крупных ромбов, в каждый из которых вписан цветок с 4 лепестками [Fig. 6, 18]. На мужчине также штаны с широкими штанинами, заправленные в туфли; ниже колен их украшает горизонтальная полоса.

От центрального персонажа 2, напротив, не сохранились ноги. На голове его (изображенной в профиль) – низкий плоский головной убор с узким выступом на затылке (ср. у бактрийских юэчжей: Yatsenko 2006: figs. 123, 2б; 121, 24). Из-под него сзади видны спускающиеся до низа шеи волнистые волосы. Верхней одеждой у него является длинный плотный халат; он носится способом, обычным в Центральной Азии (для теплого сезона или при необходимости большей свободы для правой руки: он спущен с правого плеча, а его нижняя часть обернута вокруг талии). У него также толстые коричневые (меховые?) края бортов. Ткань тоже украшена узором из сплошной сетки ромбов, но с другим элементом в каждом: это крест, каждый из концов которого имеет форму побега с тремя дуговидными листьями [Fig. 6, 17]. Крупные ажурные украшения такого облика из золотой фольги происходят также из Парфянской державы того времени (Pfrommer 1993: 213, No 118). Этот последний декоративный мотив до сих пор сохраняется, например, на коврах таких древних ираноязычных народов как курды и луры (Luri) (Stone 2004: 44; 199, K-27, K-28; 202, K-35; 251]. Под халатом видим рубаху с вертикальным разрезом ворота, который в данный момент расстегнут (рубаху с точно таким же воротом вскоре носил Вима Такто - создатель могущества Кушанской империи: Yatsenko 2006: fig. 121, 68).

У правого персонажа 3 фигура сохранилась только до середины груди, да и то частично. У него тот же головной убор, что и у предыдущего. Нет у него и кафтана, носится лишь рубаха с воротом того типа, который только что описан, с широкой полосой его декора [Fig. 6, 19].

6. Наконец, последний, небольшой фрагмент из раскопок 1925 г. представляет нам лишь одно мужское лицо [Fig. 5, 2][11]. Оно имеет те прическу и тип лица, которые уже знакомы нам по описанию ковра со сценой жертвоприношения.

На территории хунну к бактрийским изделиям относятся все две серии неоднократно обнаруженных артефактов: довольно дорогие ковры с разнообразными сюжетами вышивки и дешевые латунные пряжки (Minyaev 1976). Как интерпретировать столь странный, на первый взгляд, состав «импорта»? Прежде всего, это явно не импорт. Ко времени прибытия Чжан Цяня в Среднюю Азию юэчжи на новой родине продолжали бояться хунну и платили им дань. Столетие спустя, в период захоронений в Нойон ул, Бактрия еще оставалась раздробленной, а хунну сильными. Думаю, речь идет о более-менее регулярных подарках в виде ковров (из китайских сведений о добыче, захваченной у хунну, ясно, что эти ковры были на втором месте после скота), для упаковки которых в тюки использовали ремни, скрепленные латунными пряжками.

В целом найденные далеко от Бактрии, в Северной Монголии вышивки бактрийских юэчжей дополняют наши сведения как об облике этого этноса (к сожалению, только мужчин), так и о некоторых аспектах его повседневной жизни, религиозных традициях и взаимоотношениях с соседями (с хунну, согдийцами и греками Средней Азии).

Стилистика вышивки и корреляция деталей костюма и прически (Yatsenko 2006: fig. 121, 29, 51) позволяют отнести к числу наиболее ценных изображений бактрийских юэчжей также фрагмент ткани с фигурой воина, держащего копье из могилы 1 в некрополе Шампула I, древнее княжество Хотан, Синьцзян (I в. н.э.) (Ursprünge 2007: 213) [Fig. 7].

Все основные детали костюма мумии купца начала III в. н.э. в могиле 15, обнаруженной в 1995 г. в некрополе Цзиньпань/Yingpan у озера Лобнор/Lopnor, Восточный Синьцзян (Xinjiang 1999; Li Weining 1999) имеют точные соответствия в костюме кушан имперского времени. Купец был похоронен в костюме своей страны, но со следами культурного влияния Китая (Yatsenko 2006: 186-187) [Fig. 8]. Здесь встречены хорошо сохранившиеся образцы тканей Кушанской империи, которые свидетельствуют о длительном сохранении греко-бактрийских традиций.

Литература

Burykin 2007

Alexey A. Burykin. Shamans: that’s whom spirits serve (Shamany: te, komu sluzhat dukhi). St-Petersburg: Azbuka-Classica, Peterburgskoe vostokovedenie, 2007.

Elikhina 2010

Yulia I. Elikhina. “Bactrian Textiles from the State Hermitage Collection (Baktiriiskie tkani iz kollektsii Gosugarstvennogo Ermitazha)”. In: The Antiquities of Eurasia. Proceedings of the International Conference Devoted to the 100^th Anniversary of Alexandr. N. Bernshtam Birth (Drevnosti Evrazii. Materialy nauchnoi konferentsii, posvyushchennoi 100-letiyu so dnya rozhdeniya A.N. Bernshtama), ed. V.A. Alekshin et al. St-Peterburg: Institute of Material Culture RAS: 153-156.

Erdene-Ochir 2011

Nasan-Ochir Erdene-Ochir. “Felt rugs, silks and embroideries of the Xiongnu”. In: Treasures of the Xiongnu. Culture of Xiongnu, the first Nomadic Empire in Mongolia, ed. by G. Eregzen. Ulanbaatar: National Museum: 246-267.

Heirs 1997

Heirs to the Silk Road. Uzbekistan, ed. Johannes Calter and Margareta Pavoli. London, New York: Themes and Hudson, 1997.

Li Weining 1999

Li Weining. Ancient Corpses of Yingpan. In: The Ancient Corpses of Xinjiang, ed. Li Xianlin. Urumqi: CIP, 1999: 144-165.

Lubo-Lesnichenko 1994

Evgeny I. Lubo-Lesnichenko. China in the Silk Road. Silk and Internal Contacts of the Ancient and Medieval China (Kitai na Shelkovom puti. Shelk i vneshnie svyazi drevnego i srdnevekovogo Kitaya). Moscow: Vostochnaya literatura, 1994.

Maitdinova 1996

Guzel M. Maitdinova. The Early Medieval Textiles of Transoxiana (Rannesrednevekovye tkani Sredeni Azii). Dushanbe: Donish, 1996.

Minyaev 1976

Sergey S. Minyaev. Bactiran Brasses in Xiongnu Necrpolises (Bactriiskie latuni v syunusskikh pamyatnikakh). In: Bactrian Antiquities (Bactriiskie drevnosti), ed. A.M. Mandelshtam. Leningrad: Nauka, 1976: 109-110.

Nowgorodowa 1980

Eleonora A. Nowgorodowa. Alte Kunst der Mongolei. Leipzig: E.A. Seeman Verl., 1980.

Ochir-Goryaeva 2004

Maria A. Ochir-Goryaeva. “On Probable Usage of Pair Bronze Couldrons of the Early Iron Age Nomads of Eurasia (O vosmozhnom naznachenii parnykh bronzovykh kotlov rannego zheleznogo veka Evrazii)”. In: Archaeological Monuments of the Early Iran Age Southern Russia (Arkheologicheskie pamyatniki rannego zheleznogo veka Yuga Rossii), ed. Marina G. Moshkova, Leonid T. Yablonsky). Moscow: Institute of Archaeology RAS, 2004: 166-178.

Pfrommer 1993

Michael Pfrommer. Metalwork from the Hellenist East. The J. Paul Getty Museum. Catalogue of the Collections. Malibu: J. Paul Getty Museum, 1993.

Polosmak, Bogdanov, Tsakhia Tsevendorj, Erdene-Ochir 2009

Natalia V. Polosmak, Evgeny S. Bogdanov, Tsakhia Tsevendorj, Nasan-Ochir Erdene-Ochir. “Excavation of Noun-Ula’ Barrow 31 (the Northern Mongolia) (Issledovanie noin-ulinskogo kurgana No 31 (Severnaya Mongoliya)”. In: Problems of Archaelogy, Ethnology, Athropology of Siberia and Neighboring Territories (Problemy arkheologii, etnografii, antropologii Sibiri i sopredel’nykh territorii) XV: 372-376.

Polosmak 2010

Natalia V. Polosmak. “We Drank Soma, We Became Immortal…” (“My vypili somu, my stali bessmertnymi…”)”. Nauka iz pervykh ruk 2010/3 (33): 50-59.

Polosmak, Bogdanov, Tsevendorj 2011

Natalia V. Polosmak, Evgeny S. Bogdanov, Tsakhia Tsevendorj. Twentieth Noin-Ula’ Barrow (Dvadtsatyi noin-ulinskii kurgan). Novosibirsk: Infolio, 2011.

Rtveladze 2002

Edvard V. Rtveladze. “On Coinage of Yuezhi Bactria (K monetnomu chekanu yuejiiskoi Bactrii)”. In: Cultural Heritage of Transoxiana (Kul’turnoe nasledie Srednei Azii), ed. Rustam Kh. Suleimanov. Tashkent: Fan: 227–233.

Rudenko S.I. 1962

Sergey I. Rudenko. Xiongnu Culture and Noin-Ula Barrows (Kul’tura hunnov i noinulinskie kurgany). Moscow, Leningrad: Academy of Science of the USSR , 1962.

Stone 2004

Peter F. Stone. Tribal and Village Rugs. The Definitive Guide to Design, Pattern and Motif. London: Themes and Hudson, 2004.

Treister, Yatsenko 1998

Mikhail Ty. Тreister, Sergey A. Yatsenko. “About the Centers of Manufacture of Certain Series of Horse-Harness Roundels in “Gold-Turquoise Animal Style” of the 1^st – 2^nd Centuries AD”. Silk Road Art and Archaeology 5: 51-106.

Trever 1940

Kamilla V. Trever. Greek-Bactrian Art Monuments (Pamyatniki greko-bactriiskogo iskusstva). Moscow, Leningrad: Academy of Sciences USSR Publ., 1940.

Ursprünge 2007

Ursprünge der Seidenstrasse. Senationalle Newfunde aus Xinjiang, China. hrs. A. Wieczorek, Ch. Lind. Mannheim: Konrad Theiss Verl., 2007.

Xinjiang 1999

Tomb Excavations in Xinjiang Archaeology. Wenwu 1999/1: 4-16 (In Chinese).

Yatsenko 2000

Sergey A. Yatsenko. “Epic Subject of the Iranian-Speaking Peoples in the Antiquities of the Steppe Eurasia (Epicheskii syuzhet iranoyazychnykh narodov v drevnostyakh Stepnoi Evrazii)” Vestnik drevnei istorii 2000/4: 186-204.

Yatsenko 2001

Sergey A. Yatsenko. “The Costume of the Yuech-Chich / Kushans and Its Analogies to the East and to the West”. Silk Road Art and Archaeology 7: 73-120.

Yatsenko 2003

Yatsenko 2003

Sergey A. Yatsenko. “On Specificity of the Jewellery Style of Tyllia-tepe (Ob osobennostyakh yuvelirnogo stilya Tyllia-tepe)”. In: Central Asia. Sources, History, Culture. Abstracts of the Conference Devoted to 80^th Anniversary of Elena A. Davidovitch and Boris A. Litvinsky (Tsentral’naya Aziya. Istochniki, istoriya, kul’tura. Tezisy dokladov konferentsii, posvyashchennoi 80-letiyu E.A. Dividovitch I B.A. Litvinskogo), ed. Tigran K. Mkrtychev et al. Moscow: Institute of the Oriental Studies RAS, 2003: 171-172.

Yatsenko 2006

Sergey A. Yatsenko. Costume of the Ancient Eurasia (the Iranian-Speaking Peoples) (Kostyum drevnei Evrazii [iranoyazychnye narody]). Moscow: Vostochnaya literatura, 2006.

Yatsenko 2011

Sergey A. Yatsenko. “The Enemies from Transoxiana in the Art of Achaemenid Empire (Vragi iz Sredei Azii v iskusstve imperii Ahemeindov)”. In: Voprosy arkheologii Kazakhstana 3: 495-510.

Эта статья является расширенной версией текста, подготовленного в сентябре 2011 г. для сборника памяти академика Бориса Литвинского в Институте востоковедения РАН.

Об авторе

A scholar of the ancient Iranian peoples’ culture, Sergey Yatsenko is the professor in Russian State University for the Humanities. He has participated in archaeological expeditions in South Russia (since 1974), South Kazakhstan (2004-2006), South Siberia (2007-2008) and Mongolia (since 2009). His main specialty is the ancient costume of Iranian-speaking and Turkic-speaking peoples and the clan signs of Pre-Islamic Iranian nations. In that field he has published in Russian The Costume of the Ancient Eurasia (the Iranian-SpeakingPeoples) (Moscow: Vostochnaya literatura, 2006) and Tamga-Signs of the Iranian-Speaking Peoples of the Antiquity and the Early Middle Ages (Moscow: Vostochnaya literatura, 2001) and about 90 articles. He has also worked on mythological and epic scenes in ancient nomadic art, on the ethnic and political history of European nomads (Sarmatians and Alans). He has published the chapters in several books in English: Nomadic Pathways in Social Evolution (Moscow: Center for Civilizations Studies, 2002), The Turks. Vol. 1 (Ankara: Yeni Türkiye, 2002), Traditional Marking Systems: A Preliminary Survey (London, Dover: Dunkling Books, 2010) and in Russian: Eastern Turkestan in Antiquity and the Middle Ages, Vol. 4 (Moscow: Vostochnaya literatura, 2000), Russia as a Civilization: Stable and Changing (Moscow: Nauka, 2007). His publications include the textbook Art and Culture of the Ancient Iranians (jointly with B.Ya. Stavisky, in Russian) (Moscow: RSUH, 2002).

Иллюстрации (смотрите ниже в каталоге)

Fig. 1. Персонажи 1-6 вышивки на текстильном фрагменте из кургана 31 (2009 г.) со сценой жертвоприношения, Нойон ул/Ноин-Ула.

Fig. 2. Персонажи 7-13 вышивки на текстильном фрагменте из кургана 31 (2009 г.) со сценой жертвоприношения, Нойон ул/Ноин-Ула.

Fig. 3. Персонажи 1-4 вышивки на текстильном фрагменте из кургана 31 (2009 г.) со сценой сражения, Нойон ул/Ноин-Ула.

Fig. 4. Персонажи 1-9 вышивки на текстильном фрагменте из кургана 31 (2009 г.) со сценой с сидящим правителем, Нойон ул/Ноин-Ула.

Fig. 5. Персонажи вышивки на текстильных фрагментах из ранних раскопок в Нойон ул Ноин-Уле: 1 – курган 6 (1924 г.); 2 – курган 24 (1925 г.).

Fig. 6. Элементы костюма персонажей на вышивках, Нойон ул/Ноин-Ула: 1-12 – курган 31 (2009 г.), сцена жертвоприношения; 13-15 – курган 31 (2009 г.), сцена с сидящим правителем; 16-19 – курган 6 (1924 г.).

Fig. 7. Вышивка из могилы 1, Шампула/Sampula I (Синьцзян, княжество Хотан).

Fig. 8. Костюм кушанского купца начала III в. н.э., Цзиньпань, могила 15 (1995 г.) (Восточный Синьцзян).

[1] Сейчас такую версию поддерживает Татьяна Н. Крупа (Харьковский университет, Украина).

[2] Эту версию сегодня поддерживает Ольга В. Орфинская (Институт культурного наследия, Москва).

[3] В этом каталоге фрагмент ковра ошибочно отнесен к кургану 20, раскопанному в 2006 г. (см. Polosmak, Bogdanov, Tsevendorj 2011).

[4] Персонажи в многофигурных композициях нумеруются слева направо (т.е. так, как обычно передан порядок смены эпизодов в древнем искусстве ираноязычных народов).

[5] Такую вазу видим позже в сходной сцене в Бактрии/Тохаристне в стенной живописи буддийского монастыря Аджинатепа. Н.В. Полосьмак считает, что это не ваза, а большой гриб и видит в этой сцене ритуал изготовления священной haoma (Polosmak 2010). Но ни одного достоверного изображения грибов в связи с ритуалами у ираноязычных народов не известно.

[6] Сегодня на тканях из раскопок в Нойон ул белые ткани обычно выглядят как светло-желтые.

[7] У красного халата подкладка белая, и наоборот.

[8] Возможно, исключением являлась фигура 3.

[9] Обычно у народов Центральной Азии до недавних пор в этих целях использовали красную кайму.

[10] Это большой металлический треножник, украшенный наверху скульптуркой барса, под центром которого укреплены вертикально, один над другим два крупных сосуда, верхний из которых соединен с нижним воронкой. О изготовлении самогона у древних кочевников см., например (Ochir-Goryaeva 2004).

[11] Среди материалов ранних раскопок в Нойон ул есть еще три фрагмента с мужским лицом, наиболее интересен из них фрагмент из кургана 25.

Иллюстрации к статье