Яценко С.А.

(Российский гос. гуманитарный университет, Москва, Россия)

К изучению костюма восточных областей кочевого мира в древности

// Материалы круглого стола «Сакская культура Сарыарки в контексте изучения этносоциальных процессов степной Евразии», посвященного 20-летию независимости Республики Казахстан. 23-25 ноября 2011 г., г. Караганды (Отв. ред. А.З. Бейсенов). Караганды: Управление культуры Карагандинской обл., 2012 (В печати)

Сноски и иллюстрации смотрите в конце страницы.

Здесь рассматриваются несколько аспектов исследования костюма древних номадов[1].

На сегодняшний день в Центральной Азии известны лишь три ненарушенных грабителями погребения высшей кочевой знати скифо-ахеменидской эпохи хорошей сохранности с богато декорированным костюмом: парное в кургане Аржан 2 в Туве (кон. VII в. до н.э.), одиночные – в кургане 4 могильника Локоть 4-а на Алтае (V в. до н.э.) и в кургане Иссык в Семиречье (IV-III вв. до н.э.). Эти погребения датируются разным временем, и мы явственно видим, что чем моложе комплекс, тем меньше используются для декора одежд массивные золотые аппликации (в Иссыке это уже часто золотая плакировка на бронзовой основе). Интересно, что в самых ранних мужских погребениях VIII-VII вв. до н.э. особое внимание уделялось бляшечному декору штанов, что, видимо, связано с популярными в Евразии представлениями об их порождающей силе (Аржан 2; ср. бронзовые украшения в могиле 18 в Юнхуанмяо, Внутренняя Монголия: Han Jianye, 2008, p. 195) (рис. 1, №№ 14-15, 17-18). В более позднее время преобладание декора штанов видим иногда лишь у самых западных номадов – скифов (правитель в боковой могиле Солохи; царственные персонажи на золотом кубке из Куль-Обы).

В ряде погребений древних номадов большую роль играл богатый декор не собственно костюма, а специальных погребальных пелен, покрывал, подстилок и платков (см. три стадии их декорирования у сарматов: Яценко С.А., 1994); между тем, ряд исследователей путают их с остатками одежды. Типичным примером является описание золотого декора умершего юэчжийского князя середины I в. н.э. и жен его гарема, (выявленных в 1978-1979 гг. в Тилля-тепе, Афганистан) в публикациях В.И. Сарианиди 1981-1989 гг.: три богато расшитых узорами покрывала в нижней части тела князя, надетые поверх четырех одежд, он принял за мужские юбки и т.п. Лишь долгий анализ всей совокупности полевой документации в декабре 1983 – апреле 1985 гг. позволил нам воссоздать взамен условных слоев, зафиксированных полевыми чертежниками, реальные изначальные слои украшений (деформированные затем разложением гробов и костяков, работой грызунов) и описать серию разнотипных погребальных покровов (Яценко С.А., 1989, с. 253-254, рис. 2-5) и собственно одежды (Яценко С.А., 1989, рис. 13-17; Yatsenko S.A., 2001, figs. 7-11) (рис. 2-3).

Большой проблемой для исследователей, изучающих костюм, является тот факт, что наиболее детальные чертежи и рисунки отдельных скоплений украшений костюма именно в самых обильных золотым и прочим его декором могилах всегда публикуются лишь частично (Аржан 2: Čugunov K.V., Parzinger H., Nagler A., 2010; Тилля-тепе: Сарианиди В.И., 1989[2]). Изданные чертежи и фото подчас отражают лишь один из нескольких слоев украшений одежд (см. Иссык, где не зафиксирован декор ни нижней рубахи, ни кафтана со спины, то есть двух из трех слоев, и лишь часть украшений головного убора: ср. Акишев К.А., 1978, с. 17, 23-26, 33; табл. 7, 37). Именно неполнота документации (в частности, отсутствие чертежей и фото на разных стадиях расчистки скелета) привела к тому, что лишь со временем удалось уточнить ряд моментов и предложить в некоторых деталях более обоснованные реконструкции головного убора девы-воительницы («золотого человека»)[3] из кургана Иссык (см., например: Турекулов Т., Турекулова Н., 2000-2001, рис. на с. 46, 53) (рис. 4).

Для могильников Алтая, содержащих слой «вечной мерзлоты» (Пазырык, Уландрык, Ак-Алаха и др.), опубликованные чертежи могил обычно слишком малы и схематичны для анализа размещения костюмных микро-деталей и дальнейшей независимой экспертизы. В знаменитом «эталонном» кургане 5 Пазырыка С.И. Руденко вообще отказался от фотои чертежной фиксации могильной ямы на момент расчистки, и дал его описание «по памяти» (Гаврилова А.А., 1996, с. 91-93). Лишь в особых, редких случаях подобные характеристики «по памяти» оказывались единственно возможными[4]. Часто при неполном описании находок ценным дополнением бывают недавние воспоминания участников раскопок (особенно чертежников и лиц, нашедших наиболее интересные артефакты); однако подчас публикуются и подобные воспоминания много лет спустя, где явно содержатся путаница и преувеличения[5].

При расчистке могил со сложными скоплениями золотого и бисерного декора, как и с органическими остатками при постепенном оттаивании «вечной мерзлоты», исследователи чаще всего стремились быстро извлечь из грунта наиболее эффектные вещи и части тел умерших (иногда в связи с наступлением непогоды или темноты, из-за хлопот с вооруженной охраной и т.п.), а не всесторонне документировать взаиморасположение множества найденных мелких бляшек и бус и остатки органики. Фактически, нам часто предлагается верить противоречивым в деталях текстовым описаниям и фрагментарным фото некоторых (далеко не всех!) важных этапов расчистки. (эти фото, кстати, часто бывают «постановочными», когда многие мелкие артефакты были уже реально сдвинуты с места обнаружения). Объективные трудности адекватной фиксации найденного (полевой, отчетной и публикационной) требуют коллективного обсуждения того, как именно лучше описывать и издавать сложные скопления разных органических остатков и бляшек. К сожалению, такие обсуждения еще никогда не проводились.

Качество реконструкции часто зависит от личности участвующего в этом процессе художника. Мне доводилось работать с несколькими из них, и в каждом случае трудности были весьма специфичными. Большинство мастеров привыкли создавать запоминающийся образ за счет акцента на индивидуальные характеристики лица, позы, яркой цветовой гаммы и бытового фона; требование перенести акцент на восприятие зрителем именно мелких артефактов кажется профессионалу непривычным. Одной из недавних попыток объемной реконструкции костюма скифской эпохи на манекене с использованием соответствующих материалов или их имитаций было воссоздание в 2008 г. в Петербурге облика мужчины, похороненного в срубе 26, могильника Сулуг-Хем I (озен-ала-белигский этап культуры Тувы, раскопки Вл.А. Семенова, ИИМК) (рис. 5)[6]. В ходе реконструкции учитывались сводка наличных изображений по позднескифскому времени на Саяно-Алтае и выявленные цветовые предпочтения древних иранских народов (Яценко С.А., 2010; Yatsenko S.A., 2012a). Манекен готовился к выставке тувинских древностей в г. Аликанте (Испания), причем не обошлось без курьезов[7].

Существует и проблема независимой экспертизы различных реконструкций публикаторов. Речь идет об изучении серий полевых фото и чертежей в дальнейшем другими коллегами (часто их нельзя посмотреть даже спустя десятилетия после издания соответствующей монографии; нередко авторы раскопок боятся критики за неполную фиксацию, спешку и т.п., а наиболее интересные чертежи и фото вообще отсутствуют в официальном архиве и хранятся только дома). Иными словами, во многих случаях детальная документация по «элитным» погребениям недоступна и «не прозрачна».

В процессе реконструкции костюма приходится учитывать позы умерших и характер смещения массы украшений. Например, умершие супруги (?) в Аржане 2 лежали на левом боку, что вызвало специфическое смещение контуров декоративных зон (рис. 6, 1). В ряде реконструкций эта деформация не вполне учтена, и подтреугольные выступы обшивок из бляшек на груди и спине (вдоль позвоночника) из-за этого трактованы как украшения рукавов кафтана (Алтынбеков К., Алтынбекова Д.А., 2010, с. 253, рис. 3) (рис. 6, 2). Между тем, речь, видимо, идет о «сплошных» (без разрезов; ср. другой вариант: рис. 6, 3) пелеринах с двумя крупными треугольными выступами спереди и сзади (что позже имеет точные аналоги у царей ахеменидского Ирана: Stronach D., 1989, fig. 1) (рис. 6, 4) и (в аржанском комплексе) не менее трех малых выступов; в целом на пелерину было нашито более чем по 2000 бляшек в виде стоящего кошачьего хищника, образующих (по наблюдению К. Алтынбекова) узор тигриной шкуры (Яценко С.А., 2011а, прим. 6).

Для разрушенных грабителями могил часто проводится «полная реконструкция» костюма умерших, полихромная и объемная, по весьма произвольно «подобранным» аналогиям из других регионов. Все это делает многие эффектные реконструкции уязвимыми для объективной критики. Из-за скудности материала часто единичное, уникальное воспринимается и пропагандируется как типичное для элиты той иной культуры или даже всего этноса. Вместе с тем, при наличии серий сходных костюмных элементов заслуживают обсуждения возможные мотивы индивидуального отклонения от «нормы». Очень часто исследователи пытаются увязать реконструкцию (как в силу своего кругозора, так и из «патриотических» соображений) с местным позднейшим «этнографическим» костюмом, носившимся уже совсем другими народами, и его орнаментикой. Такой подход весьма популярен, например, на Украине и в Казахстане, но моего сочувствия он не вызывает[8].

Весьма важным подчас кажется изучение проникновения в тот или иной регион комплекса из нескольких разнотипных украшений костюма. Так, из Южного Приуралья на рубеже VI-V вв. до н.э., видимо попадают в Южную Сибирь железные шпильки с золотым декором, золотые серьги с подвеской на цепочке и бронзовые амулеты-колесики, что считается проявлением ограниченных миграций (Смирнов Н.Ю., 2012, с. 209-211).

Как правило, археологи доверяют мнению экспертов-технологов, изучающих отдельные категории, найденные в погребениях вещей. Однако мнения экспертов могут подчас резко расходиться. Так, относительно одной и той же коллекции текстиля, найденной в могильниках пазырыкской культуры, одни специалисты твердо убеждены в том, что он практически полностью является экспортом из дальних стран (Л.П. Кундо и Н.В. Полосьмак: Полосьмак Н.В. и др. 2006, с. 203-204); другие же (Е.Г. Царева, Т.Н. Глушкова, В.В. Монахов и др.) настаивают на том, что большая его часть произведена и окрашена на месте и, в значительной степени, по местным технологиям (Полосьмак Н.В. и др. 2006, с. 124, 233-234, 238-239; Глушкова Т.Н., 2005, с. 188-190). Восприятию или «иному» использованию импортных вещей (часто редких или уникальных) в рамках чужой культуры (зеркал, тканей и т.п.), обоснованию различных обстоятельств их попадания к кочевникам (кроме «торговли») пока также уделяется недостаточно внимания.

Иногда при исследовании «археологического» текстиля не учитывается, что собственно ткань может быть произведена в одном месте, а вышивка на ней – в другом. Типичным примером являются ткани из хуннского могильника рубежа н.э. Ноин-Ула/Нойон ул в Северной Монголии. Многие ученые (К.В. Тревер, С.И. Руденко, Г.А. Пугаченкова) считали, что вышивка с сюжетами «бактрийского» облика на шерстяных тканях из этого могильника автоматически означает и их производство в Бактрии. Сегодня предполагается, что, как минимум, часть этих тканей произведена в Восточном Средиземноморье (Сирия или Палестина)[9] или в Китае[10], а вышита, видимо, уже на Среднем Востоке.

К сожалению, корпус антропоморфных изображений центральноазиатских номадов с детализированным костюмом увеличивается очень медленно. Из последних находок отметим облик персонажей на сакской пластине VI-IV вв. до н.э. в поминальном комплексе кургана 2 могильника Нуркен-2 Карагандинской области (Бейсенов А.З., 2007, с. 179, рис. 12) (рис. 7, 1). Как нам представляется, здесь была изображена композиция, близкая известной на хорезмийском оссуарии из Ток-калы (см. цветную прорисовку: Рапопорт Ю.А., Неразик Е.Е., Левина Л.М., 2000, илл. 31): оплакивание умершей богини (?), тело которой лежит в центре композиции, с ритуальной постройкой, ковриком, с симметрично предстоящими и сидящими вокруг мужчинами-воинами и женщинами и т.п. Гравер, изготовивший пластину, уделил особое внимание параллельным складкам тканей одежды. У конного персонажа слева (и отчасти у его соседей) видим облегающий голову башлык с широким и длинным назатыльником, кафтан длиной до колен со скошенными бортами, длинные чулки-ноговицы с характерным трехчастным кроем (ср. изображения всадника на ковре из Пазырыка и на бляшках из Тенлика) и, видимо, парадное ожерелье. Вероятно, с территории Казахстана или Южной Сибири происходит золотая полихромная полуовальная пластинка пояса (?), выставленная в 1992 г. на продажу в нью-йоркской галерее Тэйсей (Taisei Gallery, 1992, No 170): здесь коленопреклоненный богатырь борется с огромным змеем (рис. 7, 2). У мужского персонажа – короткий кафтан со скошенными бортами (выделена кайма бортов и рукавов), полы которого скреплены узким поясом практически без запахивания при отсутствии рубахи и короткая прическа без пробора. Интересно, что на собственных изображениях среднеазиатских номадов до II в. до н.э. нет кафтанов со скошенными назад нижними краями бортов, которые явно были стереотипным элементом внешнего облика племен данного региона в искусстве Ахеменидов (ср. Яценко С.А., 2011б, рис. 1-5). Женские персонажи у ранних кочевников Центральной Азии скифской эпохи почти не изображались (исключения – богини на ковре из Пазырыка и на поясных бляхах «Сон героя у мирового древа» Сибирской коллекции). К сожалению, не привлекло особого внимания давно найденное изображение божества на бронзовом жертвеннике у с. Чильпек на оз. Иссык-Куль (Винник Д.Ф., 1977, с. 582) (рис. 7, 3). Наряду с расширяющейся книзу юбкой, здесь особенно интересна кофта с короткими рукавами, на которой нашит вертикальный ряд бляшек, форма которых имеет аналогии в более ранних курганах Семиречья (могильники Иссык и Тенлик), а также у кушан (барабанщик с Айртамского фриза) и индо-скифов (Таксила) (Яценко С.А., 2006, с. 185; рис. 121, 61, 87; 122, 45; 127).

Интересная серия детализированных изображений мужских персонажей сакского круга известна в китайском Синьцзяне[11] и в одном погребении на северо-восточной границе Китая (пров. Хубэй). Речь идет во всех четырех случаях о сидящем человеке, правая нога которого положена на землю, а левая – преклонена в колене. Возможно, это один и тот же мифологический персонаж (хотя в основе композиции лежит схема китайских светильников). У трех бронзовых статуэток (они выполнены более реалистично; одна из них спаивалась из двух половин и сохранилась только выше уровня таза) либо сжатые кисти его рук представляют собой вертикальные отверстия для закрепления небольших свечей из сушеных трав, либо он держит обеими руками «рабочую» емкость светильника (то есть эти фигурки представляли собой или подставку ритуального сосуда-светильника или курильницу). На нефритовой фигурке высотой 16,5 см, найденной у городка Алтай (Qi Xiaoshan, Wang Bo, 2008, p. 229, fig. 8) (рис. 8, 1) отверстия для свечей помещены в прямоугольных чашечках, которые персонаж держит в протянутых руках (лишь у него есть оружие – кинжал с серповидным лезвием).

У изображенных тщательно переданы детали костюма и прически (при этом бородка отсутствует, усы есть в одном случае); всегда имеется головной убор (однотипный в виде конического колпака с небольшим околышем), выделен пояс, представлены детали одежды. На нефритовой фигурке из Алтая и на бронзовой, высотой 40,8 см, из Ютана (река Кунас, уезд Цинюань) (Исследование костюмов, 1995, рис. 108) (рис. 8, 2) персонажи изображены при этом с ритуально обнаженной верхней частью тела и босыми, облачены в своеобразную складчатую юбку (в первом случае – до пят, во втором – выше колен). Две другие бронзовые фигурки – половинная из уезда Гонлю, высотой сохранившееся части 21,5 см (Qi Xiaoshan, Wang Bo, 2008, p. 255, fig. 10) (рис. 8, 3) и на светильнике из могилы 113 г. до н.э. в Маншэне, провинция Хэбэй, принадлежавшей варвару из племени лоуфаней[12] на китайской службе – Жоншань-вану (Kovalev A.A., 2008, fig. 7, 7) (рис. 8, 4) – представлены в коротком кафтане, запахнутом налево; в последнем случае он имеет сзади на подоле выступ в форме хвоста бобра, как на полушубках пазырыкской культуры. Мужчина на светильнике, видимо, носит высокие сапоги с треугольным выступом под коленом, издревле характерные для Центральной Азии. На фигурке из Гонлю видим крупные круглые серьги. Не менее интересен мужчина-кочевник, изображенный в китайской манере на узде из той же могилы 113 г. до н.э. в Маншэне (Ibid., fig. 7, 1) (рис. 8, 5). Он одет в длинный, подпоясанный халат, высокий конусовидный колпак и сапоги.

«Чтение» деталей внешнего облика персонажей на изделиях древних номадов в ряде случаев осложняется их стилистикой. Весьма характерны в этом плане изображения IV в. до н.э. с Южного Урала (Филипповка) на границе России и Казахстана. На мече из кургана 4/погр. 2 (рис. 9, 1-2) на телах воинов (как и на телах животных), в первую очередь, завитками или параллельными линиями выделены группы мышц. Единственные достоверные детали – острые носки туфель и иногда – татуировка на щеках в виде двух параллельных горизонтальных полосок (вроде той, что известна на некоторых монгольских «оленных камнях»). На золотой обкладке деревянного сосуда из кургана 1 (рис. 9, 3) тело всадника (подобно телу животных) представляет собой сплошную орнаментальную зону, сказать о которой что-либо определенное трудно. Можно лишь предполагать здесь наличие туфель, штанин из двух, по-разному декорированных, половин и татуировки в виде завитка на щеках. На костяной статуэтке всадника из кургана 3/погр. 1 (Золотые олени, 2002, с. 29) (рис. 9, 4) выделены, наряду с массивной гривной, лишь детали полусапожек.

Столь же непросто бывает понять назначение многих деталей изображений на «туловищах» «оленных камней». Предполагается, что здесь ряды «летящих» оленей-птиц представлены в аппликациях на кафтанах (реконструкция М.В. Горелика: Nowgorodowa E., 1980, S. 130), допускаются (по Н.В. Полосьмак) и татуировки (см. также: Усова И.А., 2012, с. 12). Однако, не все так просто (достоверные татуировки со сплошным однотипным декорированием туловища ни у одного кочевого народа ни одной из эпох не документированы, а представить себе аппликации на груди в виде предметов вооружения, часто изображаемых выше пояса, мне трудно). Неясно также, что именно представляет собой здесь декор поясов в виде рядов треугольников или мелкой сеточки (аппликация? вышивка? в ряде случаев бляшки?).

Сама идентичность облика достоверно заведомо разных этносов может объясняться разными причинами. Так, одинаковость костюма на рельефе гробницы Дария I в конце VI в. до н.э. двух территориально далеких этносов – северокавказских saka paradraya (№ 24) и сырдарьинских saka tigraxauda (№ 15) (Яценко С.А., 2012) может означать не их ближайшее этническое родство, а какие-то неизвестные нам сегодня этнополитические или художественные стереотипы персов.

Стоит также обратить внимание на отражение в мифоэпических сценах эстетических и этических идеалов кочевых народов (см., например: Ермоленко Л.Н., 2008). Многие детали древних изображений эпических сцен заставляют предполагать приоритет устных версий эпоса степных номадов (Яценко С.А., 2000, с. 102). Интересна сама физическая конституция эпического героя. На многих степных изображениях Центральной Азии мы не находим у персонажей гипертрофированных бицепсов, а подчас его фигура выглядит весьма грацильной: у него очень тонкая («осиная») талия[13]; при этом подчеркиваются крупная голова и роскошные усы (рис. 10). Действительно, в эпосе иранских народов (в отличие, например, от тюркских) физическая мощь героя часто не подчеркивается при описании его внешности. Он побеждает не только мускулами и боевым искусством, но и интеллектом. Это неизбежно: его врагами зачастую выступают демоны и могущественные колдуны, которых нельзя сломить физической силой в честном бою.

Особый интерес представляют полихромные антропоморфные изображения на образцах текстиля иранских народов следующего, парфяно-сарматского периода. Остановимся кратко[14] на предполагаемых бактрийских вышивках с изображениями местных юэджей[15] на серии шерстяных тканей разного производства[16] из Ноин-Улы (Северо-Восточная Монголия). Сегодня таких образцов текстиля пять: 1. Фрагмент ткани из кургана 6, 1924 г. с изображением спешившихся всадников (персонажи 1-3)[17] (Nowgorodowa E. 1980, Fig. 160; Erdene-Ochir N., 2011, No 384) (рис. 14, 2); 2. Обрывок из кургана 24, 1925 г. с мужским лицом в ¾ разворота (Erdene-Ochir N., 2011, No 385) (рис. 14, 3). 3-4. Фрагмент 133 х 100 см с батальной сценой (персонажи 1-6) и фрагмент 192 х 100 см с изображением коллективного жертвоприношения (?) (персонажи 7-13), бывшие, видимо, частями одного ковра из кургана 31, 2009 г., начала I в. н.э. (Ibid., No 386, p. 256-259) (рис. 12-13). 5. Фрагмент 270 х 153 см, включающий правителя, сидящего в кресле, из того же кургана (персонажи 1-10) (в улан-баторском каталоге он ошибочно приписан кургану 20 2006 г.: Ibid., No 383) (см. часть этой ткани на рис. 14, 1) [18].

Н.В. Полосьмак полагает, что вышивки из находок 2009г. были сделаны индо-скифами в среднем течении Инда (Полосьмак Н.В., 2010). Автор этих строк – единственный исследователь, специально занимавшийся особенностями костюма индо-скифов и их отличиями от юэчжей (Yatsenko S.A., 2001; Яценко С.А., 2006, с. 192-197; рис. 137-150), а также идентификацией индо-скифов на произведениях торевтики (Treister M. Yu., Yatsenko S.A., 1998, p. 61-66; fig. 1). Сопоставим сводные таблицы элементов мужского костюма на вышивках Ноин-Улы (рис. 11)[19] и у достоверных индо-скифов (Яценко С.А., 2006, рис. 137). Увы, практически ни один микроэлемент не совпадает (за исключением редких туфель с острым и чуть загнутым носком: рис. 11, 11). Напротив, характер костюма и причесок, так и стилистика изображений на вышивках позволяют однозначно связать их с юэчжами. Здесь видим целую серию элементов, типичных именно для этого этноса. На ковре со сценой жертвоприношения это короткие кафтаны с глубоким запахиванием (персонажи 3, 5-7) и халаты со скошенными краями ворота, застегнутые доверху (подобная манера их ношения в данное время на Среднем Востоке свойственна только бактрийским юэджам); использование узкого и недлинного ворота-стойки у персонажей 8-9, 11-13 (ср. Яценко С.А., 2006, с. 178; рис. 121, 45; 122, 38, 41); там же у персонажа 12 изображены линии декора на кафтане, видимо, из нанизанных на ремешок трубчатых золотых пронизок (что типично для доимперского времени) (Яценко С.А., 2006, с. 176, 210; рис. 114, 1; 121, 51); сетчатый орнамент тканей наплечной одежды (из сетки ромбов с точкой) у персонажа 3, популярный у юэчжей (Яценко С.А., 2006, рис. 121, 47, 53; 122, 41; 123, 16; 124, 1); прическа персонажей 5 и 10, где часть волос собрана в небольшой узел на темени (рис. 11, 2) (Яценко С.А., 2006, рис. 121, 30; 124, 1); основная цветовая гамма на изображениях ковра с жертвоприношением – сочетание красного/розового и белого (Яценко С.А., 2006, с. 186), при господстве сакрального белого цвета в одежде предполагаемого жреца (персонаж 13) (Яценко С.А., 2006, с. 184). Прическа у всех фигур в сцене жертвоприношения однотипна: короткая, кудрявыми рыжеватыми волосами без пробора, удлиненная с боков (локон у виска загибается к щеке); при отсутствии бороды всегда подчеркиваются тонкие усы (чаще слегка вислые, реже почти горизонтальные) (рис. 1, 1). Все это вполне обычно для других изображений юэчжей. Бороды (даже короткие) были редкостью и у более поздних имперских кушан (Яценко С.А., 2006, с. 183). На ткани 1924 г. у персонажей 2-3 под халатом видна рубаха с вертикальным разрезом ворота, данный момент расстегнутого (рубаху с точно таким же воротом вскоре носил создатель могущества Кушанской империи Вима Такто: Яценко С.А., 2006, рис. 121, 68).

Стилистика вышивки и облик костюма позволяют отнести к числу наиболее ценных изображений бактрийских юэчжей и знаменитую ткань с воином-копейщиком из могилы 1 в Шампуле I (I в. н.э., Хотанское княжество, Синьцзян) (Ursprünge, 2007, S. 213) (см. часть фигуры: рис. 14, 4).

Не меньший интерес представляет собой облик побеждаемых врагов (персонажи 2 и 4), сражающихся мечами на ноин-улинском ковре 2009 г. Здесь частично сохранились только четыре фигуры пеших воинов (Erdene-Ochir N., 2011, No 386.2); «свои», как и в других подобных групповых сценах в искусстве иранских народов, показаны явно слева (персонажи 1 и 3), а враги – справа (Яценко С.А., 2000). Благодаря целому ряду специфических деталей у нас есть возможность установить национальность этих противников. Во-первых, верхняя одежда у них – нераспашная; при этом пришивной подол в обоих случаях сшит из ткани с довольно широкими вертикальными полосами; во-вторых, у левого из них (персонаж 2) видим на голове убор (низкая цилиндрическая шапочка из ткани с двумя рядами кружков). В-третьих, они, в отличие от юэчжей, носят небольшую окладистую бородку; прически короткие, с боков она немного длиннее; усы среднего размера. Все эти элементы действительно есть в костюме только одного этноса того времени, причем соседнего с Бактрией – согдийцев (ср. Яценко 2006, рис. 152, 6, 13-14; 153, 9), восточная часть территории которых была вскоре поставлена под контроль юэчжей-кушан.

В заключение отмечу, что изображений собственно хунну II в. до н.э. – I в. н.э. сегодня известно очень мало. Главным образом, это образы, запечатленные в металле: на поясных пластинах со сценами охоты и борьбы из Хайрхандулана (Odbaatar Ts., 2011, No. 166) (рис. 15, 4) и Ордоса (Wagner M., Butz H., 2007, No. 65) (рис. 15, 3), на статуэтке из центральной части Внутренней Монголии (The Collection, 2008, p. 760) (рис. 15, 2), а также у конного охотника на оленя на ткани из кургана 20, 2006 г. в Ноин-Уле (Erdene-Ochir N., 2011, No. 387) (рис. 15, 1) (в последнем случае хуннская принадлежность персонажа определяется по стилистике изображений преследуемых животных). Монголоидность лица подчеркнута лишь на статуэтке из Внутренней Монголии. Персонажи чаще представлены в нераспашной одежде с декором обшлагов, без головных уборов и с короткой стрижкой. Мужчину на статуэтке отличает наличие простого башлыка и длинного плаща-накидки (видимо, с прорезями для рук), а также большая длина основной нераспашной одежды; кафтан всадника имеет обычный запáх налево.

Список литературы:

Акишев К.А. Курган Иссык. Искусство саков Казахстана. – М.: Искусство, 1978. – 142 с.

Акишев А.К. Искусство и мифология саков. – Алма-Ата: Наука, 1984. – 176 с.

Алтынбеков К., Алтынбекова Д.К. Исследования и реконструкция костюма по материалам кургана Аржан-2 // Интеграция археологических и этнографических исследований. Ч. 1 [Материалы XVIII симпозиума]. –Казань, 2010. – С. 253-255.

Бейсенов А.З. Работы на могильнике Нуркен-2 // Историко-культурное наследие Сарыарки. – Караганда, 2007. – С. 173-181.

Братченко С.Н. Нижнее Подонье в эпоху средней бронзы. – Киев: Наукова думка, 1976. – 248 с.

Винник Д.Ф. Работы Иссык-Кульского отряда // АО-1976. – М., 1977. – С. 354–356.

Гаврилова А.А. Пятый Пазырыкский курган. Дополнение к раскопочному отчету и исторические выводы // Жречество и шаманизм в скифскую эпоху. – СПб., 1996. – С. 89–102.

Глушкова Т.Н. Технологическая характеристика пазырыкского текстиля с плато Укок // Полосьмак Н.В., Баркова Л.Л. Костюм и текстиль пазырыкцев Алтая (IV–III вв. до н.э.). – Новосибирск, 2005. – С. 170-193.

Горелик М.В. Введение в раннюю историю монгольского костюма (X-XIV вв. по изобразительным материалам) // Батыр. Традиционная военная культура народов Евразии. № 1. – М., 2010. – С. 16-79.

Золотые олени Евразии. – СПб.: Славия, 2002. – 64 с.

Ермоленко Л.Н. Изобразительные памятники и эпическая традиция по материалам культуры древних и средневековых кочевников Евразии. – Томск: ТГПУ, 2008. – 288 с.

Исследование костюмов и вышивки на ткани народов Западного Края Китая (Под ред. Ли Сяобин). – Урумчи: Университет Урумчи, 1995. – 330 с. (на кит. яз).

Полосьмак Н.В. «Мы выпили сому, мы стали бессмертными…» // Наука из первых рук. – 2010. № 3 (33). – Новосибирск. – C. 50-59.

Полосьмак Н.В., Кундо Л.П., Балакина Г.Г. и др. Текстиль из «замерзших» могил Горного Алтая IV-III вв. до н.э. (опыт междисциплинарного исследования). – Новосибирск: Инфолио, 2006. – 267 с.

Рапопорт Ю.А., Неразик Е.Е., Левина Л.М. В низовьях Окса и Яксарта. Образы древнего Приаралья. – М.: Индрик, 2000. – 384 с.

Сарианиди В.И. Храм и некрополь Тилля-тепе. – М.: Наука, 1989. – 236 с.

Смирнов Н.Ю. Западные компоненты в культуре ранних кочевников Саяно-Алтайского нагорья (VIII-V вв. до н.э.): дис… канд. ист. наук. – СПб.: ИИМК РАН, 2012. – 419 с.

Турекулов Т., Турекулова Н. Новая реконструкция «золотого человека» // Кумбез. – 2000/2001. №№ 9-10. – С. 46-53.

Усова И.А.Костюм кочевников Южной Сибири и сопредельных территорий периода поздней древности и раннего средневековья: автореф. дис. … канд. ист. наук. – Барнаул: АГУ, 2012. – 24 с.

Шильц В., 2003. О находке золотого гребня из кургана Солоха // АСГЭ. –Вып. 36. – С. 68–71.

Шульга П.И. Синьцзян в VIII-III вв. до н.э. (Погребальные комплексы. Хронология и периодизация). – Барнаул: АГУ, 2010. – 238 с.

Яценко С.А. Костюм и покровы кочевой аристократии из некрополя Тилля-тепе (Афганистан) // Ученые записки Комиссии по изучению памятников цивилизаций древнего и средневекового Востока. – Ч. 1. –М., 1989. – С. 259-293.

Яценко С.А. Погребальные покровы сармато-аланок // Тезисы докладов международной конференции «Проблемы скифо-сарматской археологии Северного Причерноморья»-II. – Запорожье, 1994. – С. 205-207.

Яценко С.А. Эпический сюжет ираноязычных народов в древностях Степной Евразии // ВДИ. – 2000. № 4. – С. 186-204.

Яценко С.А. Костюм древней Евразии (ираноязычные народы). М.: Восточная литература, 2006. – 661 с.

Яценко С.А. Цветовые предпочтения в костюме древних ираноязычных народов // Мода и дизайн: исторический опыт, новые технологии. Материалы XIII-й международной научной конференции. – СПб., 2010. – С. 119-124.

Яценко С.А. Костюм древней Евразии (ираноязычные народы). Изд. 2-е, доп. – М.: X-lab, 2011 (а). – /article/yatsenko/eurazia/glava1/ (глава 1).

Яценко С.А. Враги из Средней Азии в искусстве империи Ахеменидов // Вопросы археологии Казахстана. Вып. 3. – Алматы, 2011 (б). – C. 495-510.

Яценко С.А. Сидящий мужской персонаж с сосудом в руке на сакской бронзовой «курильнице» из Семиречья // История и археология Семиречья. – Вып. 4. – Алматы, 2011 (в). – С. 7-26.

Яценко С.А. Несколько изображений скифов в греческом и персидском искусстве // Батыр. Традиционная военная культура народов Евразии. № 2. – М., 2012 (В печати).

The Collection of International Symposium on Ordos Bronze Wares. – Ordos: Ordos Museum, 2008.

Čugunov K.V., Parzinger H., Nagler A. Der scythenzeitliche Furstenkurgan Aržan 2 in Tuva. – Berlin, 2010.

Erdene-Ochir N. Felt rugs, silks and embroideries of the Xiongnu // Treasures of the Xiongnu. Culture of Xiongnu, the first Nomadic Empire in Mongolia. – Ulanbaatar, 2011. – P. 246-267.

Han Jianye. Underground World of the Nomadic Peoples along the Great Wall (770-221 BC) // The Collection of International Symposium on Ordos Bronze Wares. – Ordos, 2008. – P. 193-206.

Kovalev A.A. The Location of Loufan Tribe in the 4th-2nd cc. BC and Influence of Its Culture in Cultures of Central Plain and the South // The Collection of International Symposium on Ordos Bronze Wares. – Ordos, 2008. – P. 383-394.

Nowgorodowa E. Alte Kunst der Mongolei. – Leipzig: E.A. Seeman Verl., 1980. – 280 S.

Odbaatar Ts. Xiongnu Belts // Treasures of the Xiongnu. Culture of Xiongnu, the first Nomadic Empire in Mongolia. – Ulanbaatar, 2011. – P. 130-141.

Qi Xiaoshan, Wang Bo. The Ancient Culture in Xinjiang Along the Silk Road. Urumqi: Xinjiang Regional Cultural Exchange Association, 2008. – 330 p.

Stronach D. Early Achaemenid coinage. Perspectives from the Homeland // IA. – Vol. 24. – 1989. – P. 255-279.

Taisei Gallery. Gold and Silver Auction. Part II. Antiquity to Renaissance. – New York, 1992.

Тreister M., Yatsenko S. About the Centers of Manufacture of Certain Series of Horse-Harness Roundles in «Gold-Turquoise Animal Style» of the I-st - 2-nd Centuries AD // Silk Road Art and Archaeology. – Vol. 5. – Kamakura, 1998. – Р. 51-106.

Ursprünge der Seidenstrasse. Senationalle Newfunde aus Xinjiang, China (Hrs. A. Wieczorek, Ch. Lind). – Mannheim, 2007.

Wagner M., Butz H. Nomadenkunst. Ordosbronzen der Ostasiatischen Kunstsammlung Museum fur Asiatische Kunst, Staatliche Museen zu Berlin. – Mainz: Verl. P. von Zabern, 2007. – 102 S.

Yatsenko S.A. The Costume of the Yuech-Chich / Kushans and Its Analogies to the East and to the West // Silk Road Art and Archaeology. – Vol. 7. – Kamakura, 2001. – P. 73-120.

Yatsenko S.A. Colour Сombinations in the Costume of Three Pre-Islamic Dynasties of Iran against the Background of the Synchronous Iranian World // 7 ICAANE. Proceedings of the 7th International Congress on the Archaeology of the Ancient Near East, 12-16 April 2010. – Wiesbaden, 2012 (a). – P. 315-333 (русская Интернет-версия: /article/yatsenko/color_iran/).

Yatsenko S.A. Yuezhi in Bactrian Embroidery from Mongolian (Noyon uul) Textiles // The Silk Road. Vol. 10. Washington, 2012 (b) (In print).

Список иллюстраций

Рис. 1. Бронзовые нашивные украшения штанов мужчины из могилы 18 в Юхуанмяо, Внутренняя Монголия (VIII-VII вв. до н.э.).

Рис. 2. Погребальные покровы юэчжийского князя и жен его гарема в Тилля-тепе (Афганистан), реконструкции С.А. Яценко.

Рис. 3. Костюм юэчжийского князя и жен его гарема в Тилля-тепе (Афганистан), реконструкции С.А. Яценко.

Рис. 4. Остатки головного убора в могиле «золотой девы» кургана Иссык и варианты его реконструкции: 1-2 – полевые материалы (Акишев К.А., 1978, рис. 5, 7); 4 – (Акишев А.К., 1984, табл. I); 3, 5 – по Терекулову Т., Терекуловой Н.

Рис. 5. Реконструкция костюма мужчины из сруба 26, могильника Сулуг-Хем I, Тува (Яценко С.А., Семенов Вл.А., Карлыханов Н., Курильская Е., 2008 г.).

Рис. 6. Пелерина мужчины из кургана Аржан-2, Тува: 1 – полевое фото В.К. Чугунова; 2 – реконструкция размещения декора на плечах и рукавах, К. Алтынбеков (фото К. Алтынбекова); 3 – реконструкция 2007 г. (Чугунов В.К., Ефимов В., Наглер А.О.) (фото С.А. Яценко); 4 – царские пелерины на золотых монетах Ахеменидов.

Рис. 7. Сакские изображения: 1 – Нуркен-2, курган 2 (Карагандинская обл.); 2 – аукцион Тэйсэй; 3 – бронзовый жертвенник у с. Чильпек (оз. Иссык-Куль).

Рис. 8. Сакские мужские изображения из Синьцзяна и Северного Китая: 1 – г. Алтай, (нефрит); 2 – Ютан (бронза); 3 – уезд Гонлю (бронза); 4-5 – Маншэн (пров. Хэбэй), могила Жоншань-вана ,113 г. до н.э.

Рис. 9. Изображения IV в. до н.э. с Южного Урала (Филипповка): 1-2 – меч из кургана 4/ погр. 2; 3 – золотая обкладка сосуда, курган 1; 4 – костная статуэтка, курган 3/погр. 1.

Рис. 10. Мифо-эпические мужские персонажи в искусстве Центральной Азии: 1 – золотая ручка сосуда, Сибирская коллекция Петра I (по А.В. Теребенину); 2-3 – золотые поясные бляхи, Сибирская коллекция Петра I (по Д.Я. Ильясову и С.А. Яценко); 4 – войлочный ковер, Пазырык, курган 5 (по С.И. Руденко); 5-6 – костяные поясные бляхи, Орлат (по Д.Я. Ильясову).

Рис. 11. Элементы костюма на тканях с предполагаемыми бактрийскими вышивками в Ноин-Уле.

Рис. 12. Бактрийская вышивка с изображениями юэчжей (Ноин-Ула, курган 31, 2009 г.).

Рис. 13. Бактрийские вышивки с изображениями юэчжей (Ноин-Ула, курган 31, 2009 г.).

Рис. 14. Бактрийские вышивки с изображениями юэчжей: 1 – Ноин-Ула, курган 31, 2009 г.; 2 – Ноин-Ула, курган 6, 1924 г.; 3 – Ноин-Ула, курган 24, 1925 г.; 4 – Шампула I, могила 1.

Рис. 15. Изображения хунну: 1 – Ноин-Ула, курган 20, 2006 г.; 2 – статуэтка из Внутренней Монголии; 3 – поясная пластина из Ордоса; 4 – поясная пластина из Хайрхандулана.

К изучению костюма восточных областей кочевого мира в древности

Яценко С.А.

В погребениях скифского времени в более поздних комплексах найдено меньше массивных золотых аппликаций. Часто исследователи путают остатки одежд и погребальных покровов (рис. 2). До сих пор проблемой является создание серии полевых фото, отражающих все этапы исследования могилы (рис. 4). Рассмотрены некоторые трудности практической реконструкции костюма (рис. 5-6). Необходимо различать центры производства текстиля и вышивок на нем (часто более поздних) в Ноин-Ула / Нойон ул, Монголия. Анализируется информация по костюму на изображениях сакских персонажей Южной Сибири (рис. 7) и Синьцзяна (рис. 8) (в том числе идеальная фигура эпического героя с тонкой талией и большой головой – рис. 10), кочевников Южного Урала IV в. до н.э.(рис. 9) и хунну (рис. 15). Персонажи на вышивках из курганов, раскопанных в 1924, 2006 и 2009 гг. в Ноин-Ула в Монголии отражают костюм юэджей Бактрии (рис. 11-14), а также (в эпизоде сражения) их врагов и соседей согдийцев.

On Study of Costume of the Eastern Regions of Steppe Nomadic World in Antiquity

S.A. Yatsenko

For Scythian time’ burials there are not popular the great number of massive gold applications in less old complexes. The researchers confused very often the remains of clothes and burial covers (fig. 2). The creation of photo series reflected the all main stages of graves excavations is the serious problem still (fig. 4). Some concrete aspects of costume reconstruction practice are analyzed (figs. 5-6). It is necessary to differ the centers of textile production and embroidery making (very often more late) in Noin-Ula / Noyon uul, Mongolia. The costume elements in the depictions of Saka personages in Southern Siberia (fig. 7) and Xinjiang (fig. 8) (and among them the ideal figure of epic hero with a thin waist and a big head – fig. 10), the South Ural nomads of the 4th c. BC (fig. 9) and Xiongnu (fig. 15) are discussed. The personages of embroidery from the barrows excavated in 1924 and 2009 in Noin-Ula represented the costume of Bactrian Yuezhi (figs. 11-14) and (in the battle scene) Sogdians – their neighbors and enemies.

Список сокращений

АО - Археологические открытия

АСГЭ - Археологический сборник Государственного Эрмитажа

ВДИ - Вестник древней истории

IA - Iranica Antiqua

Сноски

[1] Подготовка этого текста была бы затруднена без любезной помощи ряда коллег: К. Алтынбекова (Алматы), Л.С. Ильюкова (Ростов-на-Дону), А.А. Ковалева (Петербург), Т.Н. Крупы (Харьков), О.В. Орфинской и И.В. Рукавишниковой (Москва), К.В. Чугунова (Петербург).

[2] Практически нереально оказалось опубликовать десятки крупных чертежей по разным условным слоям (до 8-10 слоев) каждой могилы в Тилля-тепе (где все многочисленные типы бляшек обозначались геометрической фигурой особой формы и цвета), предварительные отчеты по отдельным могилам, полевые описи находок и др.

[3] Хотя кости скелета затерялись до их изучения антропологами, но, судя по составу погребальных даров, речь идет о молодой женщине (см.: Яценко, 2011в, прим. 32).

[4] Так, C.И. Капошина исследовала на Нижнем Дону (Шибельный курган у г. Новочеркасск) детскую могилу катакомбной культуры (среднебронзового века) с сохранившимся сводом. В камере без доступа кислорода сохранились уникальные, ярких цветов предметы из органики – циновки, ткани и др. Однако через 2-3 минуты они превратились в прах (Братченко С.Н., 1976).

[5] Так, А.А. Бобринский-младший, вспоминая о находках в скифском царском кургане Солоха, утверждал, что там были найдены «тончайшие нити шелка самых ярких цветов: красные, лиловые, желтые, бирюзовые» (Шильц В., 2003, с. 70). Это кажется явной ошибкой, т.к. во всех достоверных случаях никакого шелка у скифов не обнаружено.

[6] Реконструкция обоснована Вл.А. Семеновым и мною, исполнена скульптором Н. Карлыхановым и художником по костюму – Е. Курильской (Мариинский театр).

[7] Так, директор музея заявил, что форма усов (неоднократно встреченная на изображениях (Саяно-Алтая) у испанцев может вызвать лишь комический эффект, и потребовал убрать их, как и ряд других деталей. «Без изъятий» манекен экспонировался лишь на выставке в Русском Географическом обществе (Петербург, октябрь 2011 г.).

[8] Здесь всегда возможны неожиданности. Так, в последние годы из нелегальных раскопок в Китае на антикварный рынок попали прекрасной сохранности полихромные текстильные и войлочные изделия (штаны, сумки и др.) знати Монгольской империи XIII-XIV вв. с орнаментами, точно соответствующие «специфически казахским» (благодарю за ознакомление с фото этих вещей М.В. Горелика).

[9] Таково, в частности, мнение О.В. Орфинской.

[10] Мнение Т.Н. Крупы.

[11] Датировки целых могильников или ряда важных погребений Синьцзяна скифским временем за последние 25 лет устанавливались трижды, в т.ч. радиоуглеродным методом; однако в последней книге П.И. Шульги отвергается значительную часть новейших дат такого рода (Шульга П.И., 2010, с. 108).

[12] Распространенное мнение о проживании хунну в IV-II вв. до н.э. на очень обширных территориях северной периферии китайских царств не находят подтверждения ни в археологических, ни в подавляющем большинстве письменных источников. Здесь со скифского времени проживали лоуфани, жуны и другие кочевые племена. С 312 г. до н.э. лоуфани стали вассалами китайского царства Янь и позже были тесно связаны с Китаем, с конца III в. и до 127 г. до н.э. занимали Ордос (см. данные письменных источников: Kovalev A.A., 2008, p. 383-391).

[13] Важную роль играло при этом тугое опоясывание. Однако даже у родственных кочевых народов (монголоязычных) у одних мужчины всегда изображались подпоясанными (кидании), у других это отнюдь не было обязательным (ранние монголы) (Горелик М.В., 2010, с. 27).

[14] Подробнее о сюжетах, стилистике и всех деталях костюма на вышивках см. (Yatsenko S.A., 2012b).

[15] С легкой руки С.И. Руденко, вопреки достаточно ясным сведениям китайских источников, территорию юэчжей до их миграций середины II в. до н.э. стали помещать то на российском Алтае, то в иных, ничуть не более подходящих для их локализации регионах.

[16] В данном случае неважно, в каких именно регионах произведены сами ткани (этот вопрос еще долго будет оставаться спорным из-за обширных и разнообразных лакун в знаниях о древнем текстильном производстве). Меня интересуют лишь последующие бактрийские вышивки на них.

[17] Персонажи во многофигурных композициях нумеруются слева направо (т.е. так, как обычно передан порядок смены эпизодов в древнем искусстве иранских народов).

[18] К сожалению, мы везде встречаем досадные лакуны в вышивке; почти все фигуры сохранились не полностью. Наименее представительные фрагменты во избежание ошибок приходилось исключить из рассмотрения.

[19] №№ 1-12 здесь относятся к коврику со сценой жертвоприношения из кургана 31 2009 г., №№ 13-15 – к фрагменту, включающему сцену с сидящим правителем из того же кургана, и №№ 16-19 – к ткани из кургана 6 1924 г.