Глава 1, параграф 2. Европейские скифы

В печатной версии книги данная информация занимает страницы 48-84.

Иллюстрации к статье смотрите на последней страницы статьи.

Европейские скифы

История изучения костюма

Костюм скифов — наиболее полно изученный этнический костюмный комплекс среди ираноязычных народов трех рассматриваемых периодов. Ему посвящено более 40 одних лишь специальных статей, разделов и диссертация. Остается лишь сожалеть, что эта литература (отчасти из-за ее русскои украино­язычности) остается неизвестной подавляющему большинству специалистов вне бывшего СССР, пишущих на «скифскую» тему или обобщающих материалы по костюму иранских этносов, что порождает подчас причудливые суждения и выводы. Вполне естественно, что большой объем опубликованной информации по скифам и большое число высказанных мнений (порой спорных) делают и мой раздел по скифам самым большим из тех, которые посвящены отдельным этносам.

Важную роль в изучении скифского костюма сыграл небольшой доклад М.В. Горелика в 1979 г. на III Всесоюзной конференции по искусству и археологии Ирана, в котором мужской костюм на предметах торевтики «классического» периода был рассмотрен как система в контексте синхронных костюмных комплексов ираноязычных народов (Горелик 1979, с. 32–33; к сожалению, более полно материал доклада был опубликован лишь недавно: Горелик 1997, с. 18–21).

В ряде обобщающих изданий имеются небольшие разделы по скифскому костюму. Первый из них (сохраняющий известную ценность и сегодня) был дан еще П.К. Степановым (Степанов 1915, с. 12–19). Разделы, написанные недавно Л.С. Клочко и автором этих строк, — это, к сожалению, весьма краткие тексты объемом всего от двух до четырех страниц (Kločko 1991; Yatsenko 1992); они недостаточны для сколько-нибудь полного представления о замечательном и исключительно богатом костюмном комплексе скифов-сколотов.

При обилии специальных публикаций единый детальный обобщающий очерк по скифскому костюму еще не создан. Вместе с тем в кандидатской диссертации Л.С. Клочко рассматривался женский костюм (главным образом головные уборы и мелкие костюмные аксессуары) (Клочко 1992а). В ряде статей и тезисов исследовательницы затрагивались отдельно мужская (Клочко 1984) и женская плечевая одежда (Клочко 1992в), костюм женщин-воительниц (Клочко 1996), детский костюм (Клочко 1987; 1993) и обувь (Клочко 1992б). В целом Л.С. Клочко на сегодняшний день проделана основная работа по изучению скифского костюма. Другие авторы касались также поясов, прежде всего — воинских (Манцевич 1941) и прически (Сыромятникова 1983, с.47–48; Rolle 2001).

Традиционно излюбленная тема в публикациях по скифскому костюму — роскошные женские парадные головные уборы, обильно украшавшиеся разнотипными золотыми фигурными бляшками и пластинами с тисненым декором, дорогими яркими тканями примыкающих к ним покрывал и т.п. С них факти­чески началось в 10–20-х годах ХХ в. специальное изучение скифского костюма (Ростовцев 1917; Боровка 1921). Начиная с 70-х годов появилась серия публикаций с реконструкциями уборов из отдельных могил (во многих случаях, из-за отсутствия специальной квалификации и опыта у авторов, — весьма спорными). Для нашей темы более ценны обобщающие работы по отдельным типам головных уборов таких исследовательниц, как Т.В. Мирошина и Л.С. Клочко. Их статьи посвящены башлыкам (Мирошина 1977), цилиндрическим «скифским калафам» (Мирошина 1980; Клочко 1982), конусовидным уборам и тиарам (Мирошина 1981; Клочко 1986), начельным украшениям скифянок и типологически близким многим из них местным греческим (Клочко 1983; Мирошина 1983).

Представляет интерес серия графических и объемных цветных реконструкций скифского костюма по материалам погребений, сделанная, в частности, М.В. Гореликом, Л.С. Клочко и П.Л. Корниенко по материалам Толстой и Казенной Могил, а позже и рядом других киевских и петербургских коллег (см., например: Černenko 1983, pl. G, 2; Kločko 1991, Abb. 5–6; Thrane 1994, S. 38) и особенно — в великолепно оформленной книге З.А. Васиной (Васина 2003, с. 138–172).

²⁷ Рукопись монографии П.Н. Шульца «Скифские изваяния и сарматские антропоморфные стелы» 1975 г. (хранящаяся в архиве ИИМК РАН) осталась неопубликованной.

Отдельные элементы костюма на каменных изваяниях обоих периодов еще в 50-е годы привлекли внимание П.Н. Шульца (Шульц 1976, с. 228)²⁷, позже — В.С. Ольховского (Ольховский, Евдокимов 1994, с. 61–63), но до сих пор не описаны достаточно полно.

Известный интерес для нашей темы имеет анализ отдельных элементов костюма на изваяниях предскифского (киммерийского) времени (так называемые «оленные камни западного ареала») (Ольховский 2001, с. 17–22). Облик костюма «киммерийцев» пытались реконструировать по разнородным единичным изображениям (в том числе на ассирийских и этрусских памятниках) и некоторым женским комплексам так называемой чернолесской культуры В.Ю. Мурзин и П.Л. Корниенко, позже — З.А. Васина и Л.С. Клочко (Скорий 1996, рис. 9, 12; Клочко, Васина 2004, рис. 1–2; Васина 2003, с. 127–135). К сожалению, пока эти реконструкции основаны на схематичных изображениях и весьма скромных (по количеству сохранившихся аксессуаров) костюмных комплектах, поэтому как материал для сопоставления со скифами их следует использовать крайне осторожно.

²⁸ Большая помощь в уточнении ряда микродеталей костюма (по сравнению с прорисовками в публикациях и не очень четкими фото даже в лучших альбомах) на таких хранящихся в Особой кладовой Эрмитажа изделиях, как горит и чаша из Солохи, кубок из Частых курганов, амфора из Чертомлыка и гривна из Куль-Обы, была оказана хранителем этих изделий А.Ю. Алексеевым, который неоднократно делился своими наблюдениями по поводу отдельных предметов. В июне 1993 г. благодаря его содействию мне удалось детально осмотреть названные вещи (а также двуручную чашу из Солохи, пластину из Геремесова кургана и др.).

Большое значение для характеристики костюма «классического» периода имеют изделия так называемой греко-скифской торевтики (см. ниже). Они как историко-культурный источник характеризовались в ряде важных работ (см. прежде всего: Онайко 1976; Раевский 1977; Бессонова 1983; Раевский 1985; Грач 1984; 1986; Алексеев 1994; Raevskiy 1993; Русяева 1998; Трейстер 1998; Савостина 1999). В 1989 г. мною давалась также сводная характеристика костюма на этой категории вещей (Яценко 1993д), которая ныне нуждается в существенных дополнениях и уточнениях²⁸. В ней была среди прочего впервые предпринята попытка выделить региональную и племенную специфику костюма (в связи с устойчивой концентрацией их всего в пяти скоплениях могильников и наличием на изделиях в наиболее крупных из них неоднократно встреченных и уникальных элементов костюма). Поскольку сегодня преобладает мнение об изготовлении таких вещей на Боспоре, немаловажна характеристика местного ювелирного дела (см., например: Онайко 1974; Калашник 1995) и скифо-греческих отношений в Северном Причерноморье в целом (см. прежде всего: Яковенко 1985; Алексеев 1992; 1996; 2003; Марченко 1999).

Исследователей привлекали не только крупные предметы торевтики, но и мелкие штампованные золотые бляшки, обшивавшие края одежд (см., например: Шрамко 1970; Онайко 1976, с. 174–175; Алексеев 1984; Копейкина 1986).

Хотя мелкие аксессуары костюма, как уже отмечалось, не входят в круг моего исследования, в ряде случаев их сочетание с крупными предметами одежды имеет значение. Поэтому следует отметить как общие работы по украшениям Степной Скифии (Петренко 1978), так и серию публикаций по отдельным аксессуарам, таким, как булавки от прически (Петренко 1975), височные подвески головного убора (Бессонова 1983; Березова 1996).

Говоря о нынешнем состоянии исследования скифского костюма, приходится признать, что подлинно комплексное компаративное исследование данных, относящихся к костюму, по материалам четырех основных источников (остатки декора в погребениях, изображения на каменных изваяниях, в аттической чернофигурной вазописи и на золотых/серебряных предметах греко-скифской торевтики) и по двум основным периодам скифской истории пока отсутствует. Ниже оно дается впервые.

Источники

Для ученых вне СНГ скифский костюм ассоциируется, в первую очередь (а часто и исключительно) с опубликованными многие десятилетия назад единичными яркими изображениями скифов на предметах греко-скифской торевтики (конец V — IV в. до н.э.) — синкретической области искусства, связанной с заказами греческим мастерам на воплощение собственно скифских мифоэпических сцен и отдельных персонажей в драгоценных изделиях из золота и серебра. Их сюжеты связаны, в основном, с концептом «смерти-возрождения» (Яценко 1995а; Вертиенко 2010в) и эпизодами героического эпоса (Яценко 2000в; Ермоленко 2008а, с. 27-36). На сегодняшний день издано большое число альбомов и иллюстрированных выставочных каталогов и сводов прорисовок всемирно известных изделий греко-скифской торевтики (многие из них относятся к наивысшим художественным и техническим достижениям ювелиров античности), и один обзор их занял бы немало места (см., например: Манцевич 1976; Schiltz 1994; Higgins 1995). Основные памятники этого круга хранятся в Особой кладовой Гос. Эрмитажа (см., например: Артамонов 1966; Artamonov 1971; Gold der Scythen 1984; Piotrovsky, Galanina, Grach 1986) и в Музее исторических драгоценностей Украины в Печерской лавре (см., например: Древнее золото 1975; Scythian Gold 1992; Gold 1993). Такие изделия отчасти предназначались и для смешанной группы (греко-варварской) элиты Боспорского царства (Бутягин 2009, с. 113).

Яркие, с детально переданным декором и даже кроем одежды, изображения скифов на подобных вещах сыграли большую роль в формировании интереса к скифской истории у научной общественности со второй половины XIX в. Однако они же до сих пор во многом «заслоняют» не менее (а часто и гораздо более) важные для специалиста реальные остатки золотого декора костюма в могилах.

²⁹ Е.А. Савостина предприняла попытку доказать, что, вопреки распространенному мнению, сцена на Трехбратнем рельефе является целиком греческой и по иконографии, и по представленным реалиям, и по отраженным в ней религиозным представлениям (Савостина 1995, с. 110–119) (подобная трактовка вещей, представляющих собой сложный греко-скифский и греко-сарматский синтез в искусстве, долгое время разделялась этой исследовательницей), что, однако, пока не вызвало сочувствия у скифологов и у автора этих строк.

Не многим меньшую ценность представляют каменные надгробные изваяния, созданные самими скифами. Они многократно издавались (см. прежде всего: Ольховский, Евдокимов 1994) и основательно теоретически осмыслены как явление художественной культуры и религиозной сферы (см.: Ольховский 2001). Имеются и каменные рельефы с греко-скифскими сюжетами (Трехбратний курган под Керчью) (Бессонова, Кирилин 1977, рис. 1)²⁹.

С середины XIX в. русскими и украинскими археологами накоплен огромный материал по остаткам костюма в курганных погребениях (обшивки из рядов золотых бляшек, браслеты из бус, размещение при костяке булавок и пряжек). Эти остатки документированы с различной тщательностью и полнотой. К сожалению, наиболее яркие комплексы костюма знати с роскошными обшивками, за редкими исключениями, исследовались между 1830 и 1916 гг., когда методика археологических описаний была еще весьма несовершенной, и сегодня возможность использования этих материалов обычно очень ограничена. При этом многие находки последних лет еще не опубликованы и даже в виде архивных отчетов часто не вполне доступны (по причинам, от меня мало зависящим).

³⁰ По этой и по ряду иных причин рукопись статьи на данную тему «Погребение девочки-скифянки и проблемы палеокостюмологии» была отклонена в 1978 г. журналом «Советская археология».

Первым погребением, где остатки богато расшитого костюма были зафиксированы на уровне современных методик, можно считать захоронение женщины из боковой гробницы в Толстой Могиле (1971 г.) (Мозолевський 1979). В дальнейшем особое внимание скифологов уделялось единственному в Степной Скифии погребению со сравнительно хорошо сохранившимися органическими остатками слоев одежд девочки моложе 10 лет из кургана Вишневая Могила (1976 г.). Привлеченный к реконструкции киевский этнограф Я.П. Прилипко в значительной степени исходил при этом из личного опыта работы с костюмом украинских крестьянок, и его выводы на первых этапах вызвали обоснованные сомнения археологов³⁰. В более поздних версиях он постарался отказаться от жесткой увязки со славянскими образцами (Прилипко, Болтрик 1991). Важна также хорошая сохранность женской могилы в Большом Рыжановском кургане (Клочко 1998).

Не все предметы, расшитые золотыми бляшками или пластинками, привлекали внимание скифологов в равной мере. Чаще всего (с середины XIX в.) их интересовала «более легкая» и эффектная реконструкция роскошных женских головных уборов и парадных поясов обоих полов, в гораздо меньшей степени — кафтанов, штанов и обуви.

Немаловажную роль в разработке данной темы играет довольно значительный корпус сведений греко-римских авторов (хотя по объему и ценности он, конечно, несопоставим с рассмотренной выше подборкой материалов по костюму персов). Среди них заметно выделяется знаменитый «скифский логос» в книге IV «Истории» Геродота Галикарнасского. Весьма интересны отдельные свидетельства из «Историй о животных» Аристотеля, «О воздухе, воде и местностях» Гиппократа, "Жизнеописаний" Клеарха Солийского, словарей Гесихия и Юлия Полидевка, «Токсариса» Лукиана, сокращенной Юстином «Истории» Помпея Трога и отчасти — отдельных замечаний из других сочинений (см. сводку: Латышев 1890–1904). Замечу, что не все письменные сведения, относящиеся к данной теме, привлекли на сегодняшний день внимание исследователей.

Общие замечания в связи с изучением костюма скифов архаического и «классического» периодов

Этногенез различных групп европейских скифов (одного из самых знаменитых народов древности и первого детально охарактеризованного письменными источниками на территории бывшего СССР) до сих пор вызывает острые разногласия специалистов-скифологов (см. прежде всего: Куклина 1985; Мурзин 1990; Алексеев 1992; Исмагилов 1993; Международный… 1994; Алексеев 1996; 2003; Петрухин, Раевский 1998). Столь же неясны пока обстоятельства появления в VIII или VII в. до н.э. первых групп скифов на Северном Кавказе и Украине, их прародина. Некоторые авторы не исключают и проникновение новых групп восточных кочевников к рубежу V–IV вв. до н.э. (см., например: Яйленко 1989; Исмагилов 1991). Не вполне выяснены и причины гибели Великой Скифии в начале III в. до н.э. (усыхание климата? угасание династии и смуты? набеги сарматов? все это, вместе взятое?). Во второй половине III в. до н.э. группировка скифов сохранилась лишь на западе их былых владений – в Приднестровье (Яровой, Четвериков, Субботин 1997; Четвериков 2002). Сам этноним «скифы» не являлся, возможно, их самоназванием, а был заимствован греками от других европейских «варваров» (Абаев 1965, с. 25).

³¹ А.П. Медведев предполагает сохранение части раннескифского степного населения на севере — в донской Лесостепи, где известны и его «царские» курганы (Мастюгино, Дуровка) (Медведев 1999, с. 126–127). Однако здесь надежно документированы и элементы костюма «классической» скифской степной элиты — наплечные украшения («сеточки») и др.

Сегодня в литературе существуют две основные концепции, объясняющие перемены в культуре Скифии на рубеже VI–V вв. до н.э. До недавнего времени господствовало мнение об эволюционном характере этих перемен при этническом единстве кочевников Степной Скифии в течение VII–IV вв. до н.э. (ср. новейший вариант: Петрухин, Раевский 1998, с. 78 и сл., 99). Во второй половине 80-х годов А.Ю. Алексеевым (Алексеев, 1987а; 1987б), а затем К.К. Марченко и Ю.А. Виноградовым была предложена и другая трактовка. Изменения связываются ими с миграцией из Западного Туркестана новой волны «скифов», которую могли стимулировать последствия похода Кира II на массагетов в 530 г. до н.э. и дальнейших столкновений с номадами. При этом в Скифии предполагается воцарение династии Ариапифа и, возможно, сохранение части населения, описанного в этнокарте Гекатея Милетского, в Древней Скифии (Северо-Западное Причерноморье, граничащее с Балканским полуостровом?)³¹. Вообще, «новые» (?) скифы как минимум с 495 г. до н.э. активно действовали во Фракии, а также на границах греческого Боспора и Ольвии (Marchenko, Vinogradov 1989, p. 807–808; Алексеев 1992, с. 108–116; 2003, с. 168–193).

Обе версии все еще имеют ряд уязвимых сторон и нуждаются в дополнительной аргументации. Одним из важных и надежных средств проверки гипотезы о миграции в конце VI в. до н.э. могло бы стать сопоставление по обоим периодам такого важнейшего этнопоказателя, как костюм. На этом пути имеется ряд трудностей. Костюмный комплекс «классического» периода (V–IV вв. до н.э.) сегодня относительно неплохо изучен. Высказывалось мнение, что в общеиранском костюмном комплексе ахеменидо-скифского времени он наиболее близок таким оседлым этносам Западного Туркестана, как согдийцы и хорезмийцы (Горелик 1979, с. 33; 1997, с. 21). Однако материал архаического периода, документированный, как считается, неизмеримо скромнее, почти не привлекал внимание специалистов. Причем, как правило, мы имеем изображения именно «переходного» периода рубежа VI–V вв. до н.э., которые, в случае справедливости версии А.Ю. Алексеева, в принципе могут относиться как к «более ранним скифам», так и к более поздним восточным мигрантам.

Многие специфически скифские детали костюма на предметах греко-скифской торевтики сегодня достоверно выявлены на собственно скифских каменных изваяниях и в контурах бляшечных обшивок плечевой одежды и головных уборов (см., например: Мирошина 1980, с. 42, 44; 1981, с. 59; Клочко 1984, с. 64–67; Яценко 1993д, с. 305; Ольховский, Евдокимов 1994, с. 61–63; Yatsenko, in print). Показательно, что все мифоэпические сюжеты на греко-скифской торевтике, найденной в Лесостепи, не самостоятельны, а повторяют таковые на прилегающих степных территориях (соответственно — на левои правобережье Днепра) (Яценко 1993д).

Серьезной проблемой является до сих пор определение границ собственно скифского этноса V–IV вв. до н.э. — федерации трех племен сколотов у Геродота. Многие ученые толкуют этноним «скифы» весьма расширительно, относя его к ряду полукочевых и оседлых земледельческих этносов Лесостепи (которых Геродот по происхождению и языку недвусмысленно отделял от сколотов). Этнических скифов часто видят также в памятниках Кавказа V–IV вв. до н.э. (несмотря на ясные указания того же Геродота о том, что к востоку от Крыма и низовий Дона скифы не обитали, а лишь совершали набеги в район устья Кубани (Her. Hist. IV. 20–21, 28). Вместе с тем материалы ряда могильников в Лесостепи и на Северном Кавказе (Прикубанье) позволяют допустить как просачивание сюда небольших групп политически влиятельных скифов, так и значительную скифизацию быта и костюма знати аборигенных племен и прямое политическое подчинение ее скифам (по сведениям источников, прикубанские меоты «им подвластны»). Поэтому, например, остатки нашивных украшений головных уборов в могилах Прикубанья IV в. до н.э. (Карагодеуашх, Марьевская, малый курган в Курджипсе и др.) не следует торопиться связывать со скифским этносом (ср.: Мирошина 1977, с. 91–92; 1981, с. 58–59).

Исследователи часто пишут о «костюме Скифии» классического времени в целом, но такой подход вызывает много возражений. На практике все остатки костюмного декора в могилах не только Степи, но и Лесостепи описываются как «скифские». Это происходит несмотря на то, что многие элементы костюма последнего региона явно не имеют аналогов в Степи [см., например, обшивку груди платья в кургане 4 в Новоселках (ср.: Мирошина 1981, рис. 1, в), скалывание плечевой одежды на груди двумя булавками, браслеты на ногах (Клочко 1992а, с. 12, 16) и т.д.].

Исходя из задач книги, я являюсь сторонником максимально осторожного привлечения материалов «спорных» территорий. Это лучше делать в тех случаях, когда аналогичные элементы надежно документированы в собственно сколотской украинской Степи. Я также противник превращения этнонима «скифы» (как это делают многие римские и более поздние авторы вплоть до современности) в макроэтноним и суперэтноним, при котором он теряет реальное этническое содержание: «скифы верховьев Хуанхэ», «скифы Горного Алтая» и т.п.

В ограниченных рамках монографии я не располагаю физическими и техническими возможностями дать единое подробнейшее, максимально полное описание всего огромного объема материалов по костюму скифов обоих периодов, которые в настоящее время далеко не полностью опубликованы и даже доступны для лиц, не являющихся авторами раскопок.

Поэтому я решил сконцентрировать свое внимание на наименее изученных аспектах проблемы: на костюме, представленном на каменных изваяниях, на персонажах афинской чернофигурной вазописи рубежа VI–V вв. до н.э. (см. также: Yatsenko, in print) и в целом — на костюме архаического периода. Вместе с тем отсутствие единого детального очерка скифского костюма «классического» времени заставляет меня попытаться дать новый вариант такой характеристики. Читатель должен ясно осознавать ее неизбежную неполноту: она является лишь статистически представительной выборкой. При этом я попытаюсь дать оценку большой серии недавних очень интересных статей Л.С. Клочко и ряда других авторов и скорректировать свои собственные более ранние выводы по изображениям на предметах торевтики «классического» периода.

В последние три десятилетия исследователи уделяли много внимания предполагаемой семантике геометрических, растительных, зооморфных и антропоморфных изображений на золотых бляшках и пластинах женских головных уборов. Эта очень сложная и спорная тема, находящаяся почти исключительно в области догадок (см. прежде всего: Раевский 1985, с. 158–177; Маразов 2001, с. 371–405), лежит вне рамок моего исследования; я не берусь сегодня проверить их выводы.

nextpage

1.2.1. Костюм скифов архаического времени (VII–VI вв. до н.э.)

Костюм, изображенный на скифских надгробных изваяниях и торевтике из погребений VII–VI вв. до н.э.

Мужской костюм данного времени документирован, прежде всего, серией изваяний. Однако в отличие от В.С. Ольховского (Ольховский, Евдокимов 1994, с. 62) я полагаю, что среди ранних известных изваяний есть одно бесспорно женское. Речь идет о стеле из Мескетов в Чечне (там же, № 145; ил. 84), где, видимо, изображены на разных концах лежащие «валетом» покойные супруги. У жены представлены очень крупные висящие груди, сзади свисает очень широкий и сравнительно короткий прямоугольный накосник из ткани, который у иранских народов никогда не документировался у мужчин (рис. 22, 14).

Из изделий торевтики особый интерес представляют два золотых предмета. Прежде всего, это знаменитая секира из могильника Келермес, на обухе которой изображен мужской персонаж с ритуальной миниатюрной секирой же в руке (Раевский 1985, рис. 9; Кисель 1997, рис. 2, 3). Женский персонаж представлен пока лишь на щитке перстня Аргота («перстень Скила»), изготовленного в Ольвии (Виноградов 1980, c. 107 и сл.) на переломном (?) для Скифии рубеже VI–V вв. до н.э. Изображена сидящая на троне богиня, держащая в руках зеркало и лист клена («винограда»); два листика украшают трон. Ее сармато-аланский аналог (богиня с большим листом в руке) в I–II вв. н.э. представлен на медальонах из могильника Бельбек IV в Юго-Западном Крыму (Яценко 1992г, с. 76; рис. 2, 6).

Высказывалась версия, что здесь изображен мужской персонаж, а точнее — греческий Дионис-Загрей (Кузнецова 1986, с. 4 и сл.), с аргументацией которой пока нельзя согласиться по нескольким причинам. Во-первых, обходится вниманием костюм персонажа: он не имеет ничего общего с греческим, но специфичен для ряда иранских этносов древности. Во-вторых, ключевым для исследовательницы является утверждение, что богиня-женщина с зеркалом не упоминается в текстах иранских народов, а это не совсем верно. Достаточно, например, вспомнить образ богини, дочери Солнца, небесной девы Ацирухс/Агунды в осетинском нартском эпосе в эпизоде, связанном с будущим браком (Нарты 1989, с. 261). В-третьих, не учитывается то, что в искусстве других иранских народов (персы, кушаны, согдийцы) с зеркалом изображались только женщины-богини. Костюм богини чрезвычайно оригинален, он ни одним из своих элементов не похож на более поздние образцы V–IV вв. до н.э. и поэтому может быть связан еще с «архаическими» скифами.

Из предметов парадного костюма в погребениях основной интерес представляют сохранившиеся украшения головных уборов и начельных украшений обоих полов.

Плечевая одежда

Она у мужчин и женщин представлена лишь распашными вариантами.

Мужская плечевая одежда

Кафтаны

На ранних каменных статуях (здесь и далее их нумерация дана по: Ольховский, Евдокимов 1994) можно обнаружить ряд деталей кафтанов, ранее не привлекавших внимания. Наиболее интересен халат статуи из с. Ольховчик (№ 81) с пришивным стоячим воротом, который на спине имеет овальный выступ вверху и треугольный внизу. Он наглухо застегнут (рис. 22, 7–8). На изваянии из Прохладного (№ 147) подол имеет по краю выступы в виде треугольных зубцов (рис. 22, 6) (см. об этом элементе главу 2.1). На подпоясанном кафтане всадника с серебряного ритона из Келермеса, сделанного по скифскому заказу во 2-й пол. VII в. до н.э. (Максимова 1956) ясно видим по бортам декор из полоски зигзага (как и на полосках штанов); см. ниже кафтан с тем же декором на одном из афинских изображений (рис. 23, 26).

Халаты

³² По мнению В.А. Киселя, «рубаха» персонажа орнаментирована «елочным узором, как на урартских изображениях». Однако на деле в нашем случае речь идет именно о четырех крупных «деревьях» по периметру подола, что имеет аналогию в костюме многих народов Евразии (особенно — в женском). Этот исследователь признает также, что головной убор и обувь персонажа — не ближневосточного, а кочевого происхождения (Кисель 2003, с. 44).

Мужская фигура в Келермесе передана строго в профиль. Однако можно предпожить, что верхняя распашная одежда до середины голеней (халат) (ср.: Ильинская, Тереножкин 1983, с. 74) носилась, вероятно, наглухо застегнутой (в связи с этим В.А. Кисель склонен считать ее нераспашной рубахой). Она была декорирована на подоле парой крупных «мировых деревьев» на каждой полке (рис. 22, 5); такая декоративная схема до XX в. сохранялась на мужских кафтанах ираноязычных белуджей, у которых считалась оберегом (Гафферберг 1970, с. 87; рис. 13, 1)³².

Женская плечевая одежда

На богине с перстня Аргота надет широкий распашной кафтан с короткими (до локтей) рукавами (рис. 22, 15).

Головные уборы

Тип 1. Этот убор на изваяниях, известный почти исключительно на Северном Кавказе (№ 78, 126, 149) (рис. 22, 1), после ряда работ В.С. Ольховского было принято считать лишь достоверным изображением боевого шлема так называемого кубанского типа — с острым тонким валиком-гребнем надо лбом и пластинчатой металлической бармицей ниже тульи (Бокий, Ольховский 1994; Ольховский, Евдокимов 1994, с. 67). Однако трактовка В.С. Ольховского убедила не всех скифологов. Так, И.В. Яценко задалась вопросом: не являются ли эти изображения на деле «воспроизведением таких же кожаных башлыков»? (Яценко 1997, с. 169).

Действительно, для подобных сомнений можно найти самые серьезные основания. В Западном Предкавказье (где обнаружены почти все изображения «шлемов») еще в раннем средневековье, в VIII–IX вв. у ираноязычных аланов широко бытовал сшитый из ткани башлык, во всех деталях конструкции и декора соответствующий образцам на изваяниях (см., например: Мощевая Балка: Иерусалимская 1992, № 29; рис. 5). Он также имеет широкие лопасти с низом из полосатой ткани, застегиваемые на пуговку; общий контур его также шлемовидный, а узкий шишак изготовлен из деревянной палочки, обтянутой золоченой кожей. Заметим также, что изображения гребня есть лишь на одном (и при этом — самом схематичном) изваянии из ст. Манычской, где отсутствуют полосы в нижнем ярусе (Яценко 1997, рис. 1, 2); видимо, это и есть подлинное изображение шлема кубанского типа.

Итак, на мой взгляд, здесь обычно изображен не шлем, а шлемовидный кожаный или войлочный башлык особого типа. Его боковые лопасти, покрытые декором (?) из горизонтальных полос, плотно огибают подбородок, т.е., видимо, завязаны под ним.
Тип 2. Головной убор мужчины из Келермеса представляет собой оригинальный башлык из плотного материала (войлока?) с невысоким заостренным верхом и узким длинным назатыльником (Schiltz 1994, p. 99) (рис. 22, 2). В средней части он украшен горизонтальной полосой не вполне ясного декора (V-образные фигуры).

Тип 3. Он представлен в двух комплексах Лесостепи: кургане 100 у с. Синявка и кургане 35 у с. Бобрицы (Бобринский 1901, с. 138; Iллiнська 1971; Мирошина 1977, с. 83–87; рис. 7–9) (рис. 25). Следует, видимо, согласиться с определением обеих могил как женских (см., например: Бобринский 1901, с. 113, 138; Мирошина 1977, с. 86–87). Находчик определял этот убор как своеобразный платок, скрепленный сзади бронзовой булавкой и украшенный височными подвесками; Т.В. Мирошина допускает также, что это мог быть обычный башлык (см. оба варианта реконструкции: Мирошина 1977, рис. 8–9). Оба этих варианта не кажутся мне убедительными. В первом случае мы получаем убор, не имеющий никаких аналогов у этносов иранского мира древности и средневековья. Во втором трудно объяснить наличие при башлыке булавки и височных подвесок. Я склонен предложить менее экзотичный вариант, когда головной убор сочетается с дополняющим его начельным украшением. Речь идет, на мой взгляд, о повязке, украшенной по краю двумя нижними рядами треугольных бляшек, скрепленной сзади булавкой и декорированной парой подвесок, а также облегающей голову маленькой полусферической (?) шапочке.
Тип 4. У богини на перстне Аргота поверх прически изображен небольшой полусферический головной убор с отверстием на макушке, в которое пропущена крупная прядь волос (ср. ниже у мужчин: рис. 23, 17). Подобный убор у обоих полов известен позже, во II–VIII вв. н.э. у ираноязычных хотано-саков Синьцзяна (у мужчин: Stein 1907, pl. XLIV; Дьяконова, Сорокин 1960, № 15, 19; у женщин: Stein 1921, pl. CXXVI).

Начельные украшения

³³ Первоначально в диадеме было четыре шнура, но один из них был удален новыми хозяевами-скифами, вероятно, из-за особого отношения к священному числу «3» (см.: Кисель 2003, с. 50).

Они представлены у обоих полов, наиболее эффектны из них золотые мужские. Архаические мужские диадемы представляют собой месопотамские или малоазийские изделия периода походов на Ближний Восток. Образец из Литого (Мельгуновского) кургана, вероятно, сирийского производства (Придик 1911; Артамонов 1966, рис. 4–5; Клочко 1983, рис. 1; Кисель 2003, с. 50–52) демонстрирует хорошо известную в регионе схему: сплетенную из трех золотых шнуров ленту³³, к которой через равные промежутки крепятся крупные розетки. Более оригинальны типы диадем, найденных в курганах 1 и 3 в Келермесе на Кубани (Артамонов 1966, табл. 25–28; Галанина 1997, № 14–15; табл. 28–30; Кисель 2003, с. 52–59), связанные, видимо, своим происхождением с Малой Азией. Первый образец, возможно, являлся заказом скифского аристократа (здесь, в частности, представлен популярный в тогдашнем кочевом мире мотив взлетающего орла с выгнутыми вверх крыльями) (Манцевич 1959, с. 76; Кисель 2003, с. 57; кат. № 16) (рис. 26).

Известная сегодня женская диадема выглядит много скромнее (Матусов, гробница 1). На ее ленте были, видимо, нашиты два ряда бус (Ильинская, Мозолевский, Тереножкин 1980, с. 35).

Поясная одежда

Она представлена у обоих полов широкими шароварами. У богини на перстне Аргота видим подобные шаровары в крупных складках (рис. 22, 16). На изваянии из Кожемяк (№ 33) штанины не заправлены в обувь (персонаж бос), а стянуты по нижнему краю шнурком (рис. 22, 9).

Штаны на ритоне из Келермеса состоят из множества вертикальных полосок с линией зигзага внутри каждой; они заправлены в обувь.

Пояса

³⁴ В этой книге не рассматриваются специфически воинские защитные наборные пояса, подобные № 149 (Ольховский, Евдокимов 1994, рис. 87).

Мужские пояса, известные на изваяниях, очень широкие (№ 1, 8)³⁴. Один из них — в Виноградовке (рис. 22, 10) — красного цвета и застегнут на животе удлиненной прямоугольной пряжкой, окрашенной черным. В Литом кургане пояс украшали 17 литых бляшек в виде взлетающего орла (Граков 1971, рис. на с. 127; Кисель 2003, рис. 103).

Обувь

У богини на перстне Аргота туфли выделяются загнутыми внутрь острыми носами (рис. 22, 17). Невысокие сапоги от середины голени и выше хорошо известны в это время и не документируются в следующем периоде. Судя по изваянию из Виноградовки, Одесской области (Субботин и др. 1992, с. 5; рис. 1; Ольховский, Евдокимов 1994, с. 17, ил. 6, № 8), их голенища кроились отдельно от низа, окрашенного в красный цвет, и имели округлые носки (рис. 22, 11). На обухе келермесской секиры сапожки той же высоты имеют довольно длинные острые носы и перехвачены выше щиколотки ремешком (рис. 22, 12).

На ритоне из Келермеса, вероятно, представлены полусапожки, подвязанные шнурком.

Прическа

У большинства изображенных персонажей она скрыта под головными уборами. Однако некоторое представление о ней получить можно.

Наиболее характерную деталь мужской прически представляла собой коса средней длины, носившаяся сзади. При этом обнаруживаются любопытные различия между двумя основными регионами тогдашнего скифского мира — Северным Кавказом и Украиной.

На Северо-Западном Кавказе (№ 149) (рис. 22, 1а) бытует коса, сужающаяся книзу. Видимо, она заплетена, так как схематично разделена вертикальной полосой. На более западных землях от Днепра до устья Дуная коса оформлена иначе: она завершается особым украшением или накосником из плотной ткани или кожи в форме удлиненного прямоугольника или двух небольших прямоугольных выступов (рис. 22, 3–4).

На уникальном парном изваянии супругов из Мескетов в Чечне у женщины (см. выше) представлены, по-видимому, две короткие косы, убранные сзади в специальный двойной широкий прямоугольный накосник, украшенный горизонтальными полосами (рис. 22, 14).

На статуе из Александровского на Ставрополье (№ 128) (Ольховский, Евдокимов 1994, ил. 77) спереди передана очень короткая стрижка. Сзади же видно, что волосы скреплены высоко надо лбом узкой «ленточкой». Такая выступающая полоска в виде полукруга сзади, скорее всего, изображала воткнутый в прическу вогнутый деревянный монолитный гребень-расческу (см. подобную же деталь в «классический» период на персонаже гривны в Куль-Обе; ср.: Trippet 1974, p. 40). На изваяниях обычно показаны длинные висячие усы, но без бороды.

Мужской костюм предполагаемых скифских лучников в греческой вазописи рубежа VI–V вв. до н.э.

Данная тема вызывает в литературе много споров. Она была рассмотрена в специальных монографиях Марии Вос (Vos 1963) и Франсуа Лиссаррага (Lissarrague 1990), затронута в серии работ других авторов. Свод изображений предполагаемых скифов, которые я буду анализировать в этом разделе, очень велик (так, в каталоге Ф. Лиссаррага насчитывается более 800 вероятных изображений этого круга в греческой вазописи конца VI–V в. до н.э., разбросанных по различным собраниям мира) (ibid., p. 245–304). Имеется серия добротных публикаций сюжетов с предполагаемыми скифскими стрелками рубежа VI–V вв. до н.э. (Plassart 1913, рl. 1–3, 5–8, 17, 77, 129, 160; Boardman 1975a, рl. 83, 187; 1975b, рl. 10; Lissarrague 1990, fig. 8–103).

Изображения предполагаемых скифских стрелков появляются в Афинах в местной чернофигурной вазописи и в ранней краснофигурной, весьма интенсивно изображаются около 520–500 гг. до н.э. (в правление тиранов Писистрата и Гиппия), а около 490 г. до н.э. они исчезают. Это было время, когда Афины еще находились под впечатлением достопамятного пребывания там скифского царевича Анахарсиса (прославился как выдающийся мыслитель); когда слава «непобедимых» скифов гремела во многих странах после уничтожения в Скифии около 515 г. до н.э. огромной персидской армии Дария I, а в Афинах имя «Скиф» стало весьма популярным; когда скифы пытались заключить действенный антиперсидский союз со Спартой и т.п.

Сюжеты, в которых между 520 и 490 гг. до н.э. (первый этап) представлены вероятные скифы, достаточно разнообразны. Некоторые из них (например, на известной амфоре мастера Антимена) для большей ясности подписаны: «Scythos». Среди них есть весьма реалистические сцены сражений, где скифские лучники сражаются пешими бок о бок с греческими гоплитами (Snodgrass 1967, fig. 38; Lissarrague 1990, fig. 64); те и другие порой выступают как всадники (Lissarrague 1990, fig. 111); всадник-варвар приходит на подмогу греческим гоплитам (Vos 1963, pl. XIV). На ряде росписей греческий гоплит выносит из боя раненого варвара (Lissarrague 1990, fig. 40–50). Особенно интересны предполагаемое шествие «гвардии» одного из афинских тиранов из 18 вероятных скифских лучников и 24 местных гоплитов (Plassart 1913, pl. 6; Vos 1963, pl. II, b) и группа стоящих варваров (Vos 1963, pl. III; Lissarrague 1990, fig. 103). Известны сцены, где вероятные скифы с копьями ведут коней (Ibid.), и одиночные изображения вероятных скифских всадников (Vos 1963, pl. XIV); иногда скиф бежит за испуганным конем (Lissarrague 1990, fig. 74). В других случаях один-два пеших лучника стоят перед греческим гоплитом, надевающим доспехи, или помогают ему (ibid., fig. 8, 10a, 18). В сценах прощания юноши, уходящего на войну, с домашними на периферии композиции (сзади) часто стоит варварский лучник (ibid., fig. 31, 33).

В целом интересующие нас воины пользуются национальным скифским оружием (лук, колчан у левого бока, иногда секира) и достаточно часто традиционно воюют на коне. Среди них есть как зрелые бородатые мужчины, так и юноши. Если это действительно скифы, то очевидно, что они быстро утратили некоторые, не обязательные в далеком и чужом большом городе традиции, связанные с национальной одеждой и прическами. Пешие стрелки часто изображаются босыми и немного реже — не подпоясанными (что для кочевников во все времена было не вполне прилично).

Значительная часть сюжетов с подобными лучниками связана с эпизодами троянского эпического цикла (см., например: Boardman 2002). Скиф-стрелок нередко изображается рядом с одним-двумя героями эпоса (см., например: Plassart 1913, pl. 1–3). Есть и сцена из жизни «скифского царства» («Приам на троне»), где центральный сидящий персонаж также одет в варварский костюм (Vos 1963, pl. IVb; Lissarrague 1990, p. 112; fig. 63); шествие группы скифов, каждый из которых опирается на посох (Boardman 1974, fig. 44).

Второй этап бытования изображений предполагаемых «скифов» в вазописи V в. до н.э. (после 490 г. до н.э., т.е. после начала греко-персидских войн) весьма своеобразен по сюжетам (последние связаны исключительно с мифологией и дионисийской обрядностью), а в этнографическом плане персонажи поданы крайне расплывчато. Этот этап связан уже с краснофигурной вазописью. По справедливому замечанию М. Вос, изображения вероятных «скифов» становятся малочисленнее и, самое главное, мягко говоря, утрачивают «скифскую» этнографическую точность в костюме (Vos 1963, p. 61).

Ф. Лиссарраг выразил такую ситуацию более образно, утверждая, что «настоящих скифских лучников забыли»; например, живописец Олтос «не очень хорошо знал, что изображает» (Lissarrague 1990, р. 133, 134). Керамика этого периода с варварами «в скифском костюме» (часто одиночными) составляет бóльшую часть обширного каталога Ф. Лиссаррага. Но с точки зрения тематики моей работы она, пожалуй, всерьез не заслуживает упоминания. Дело в том, что лучник-«скиф» в это время представлен, как правило, голым, единственным предметом костюма у него является встречаемый иногда стилизованный «варварский» колпак, много реже — башмаки (в полной одежде — «в штанах и трико» — с этого времени начинают изображать персов: см. выше). Возможно, прав Ф. Лиссарраг, утверждавший, что эти элементы костюма могут быть фракийского происхождения (ibid., р. 127). Часто этот одиночный персонаж охотится на мифического грифона (ibid., fig. 65) (демонстрируя при этом, по Ф. Лиссаррагу, «негреческий способ охоты»), иногда изображается стоящим с луком перед алтарем (ibid., fig. 79). Он может быть представлен и в виде пешего копейщика — пельтаста (ibid., fig. 94). Часто подобные «бесштанные» условные варвары (?) в башлыках, но уже в греческой одежде изображены группами — в качестве музыкантов или пирующих (ibid., p. 141, 143–146).

Однако ирония истории проявляется в том, что именно в этот, второй период мы имеем сохранившиеся достоверные свидетельства пребывания большой группы этнических скифов в Афинах. Городские власти закупили скифских рабов не ранее 476 г. до н.э. (ibid., р. 126) для несения городской полицейской службы. Впервые они упомянуты Аристофаном в «Ахарнянах» в 425 г. до н.э. Первоначально рабов-полицейских было куплено 300 человек (что упомянуто Андокидом в 391 г. до н.э.: «О мире с лакедомонянами», III), а затем их число в Афинах возросло до 1000. Вместе с тем, вероятно, еще с конца V в. до н.э. в контингенте «скифских стрелков» преобладали уже свободные афиняне, получавшие приличное ежедневное денежное жалованье, что как будто подтверждается и анализом имен погибших лучников по их спискам (Lissarrague 1990, р. 126; Фролов 1998а, с. 148 и сл.). Кроме того, в греческом искусстве того времени раб не мог, разумеется, занимать столь видное место в живописи.

Если относительно вазописи второго этапа исследователи не сомневаются в том, что здесь представлены не этнографические скифы, а условные «варвары вообще», то трактовка сцен с лучниками-варварами этапа 1 вызвала значительные разногласия. (Впрочем, до серьезной полемики дело пока не дошло, поскольку аргументы оппонентов сторонами не разбираются детально, а лишь упоминаются.)

³⁵ Оригинальное предположение о том, что это изображались греки-ординарцы при всадниках-гоплитах, но одетые в скифский костюм и носящие скифское оружие (Plassart 1913, p. 172), поддержанное как будто Э.Д. Фроловым (Фролов 1998а, c. 138), не имеет фактического подтверждения. С точки зрения нравов тогдашнего греческого общества, оно может рассматриваться как курьез: скифы считались наиболее варварским и неукротимым народом (там же, с. 132). Некоторые персонажи, как уже говорилось, помечены недвусмысленной надписью «Scythos» (Plassart 1913, pl. 1).

Значительная часть исследователей полагают вслед за Марией Вос, что варвары-лучники в аттической вазописи рубежа VI–V вв. до н.э. — это вписанная в мифоэпические сцены (а иногда, возможно, — сцены реальных событий) группа подлинных этнографических скифов, оказавшихся в это время в Афинах, о которых достаточно скудные источники того времени свидетельств не сохранили. Предполагается, что это было одно поколение наемников, использовавшихся в военных целях афинскими тиранами и в начале существования демократии и «исчезнувших» затем в силу каких-то внешних причин (Vos 1963, p. 61, 86; Алексеев 1992, c. 103)³⁵.

Активным сторонником другой точки зрения является Франсуа Лиссарраг. Он полагает, что изображения варваров-лучников уже в это раннее время — чистая художественная условность: никакой этнографической точности здесь ожидать не приходится, и никакого отношения к подлинным этническим скифам эти персонажи не имеют. В сценах троянского цикла наличие у персонажа лука уже автоматически определяет скифский костюм, а скифский колпак на головах варваров — лишь условный знак противопоставления даже не столько грекам или троянцам, сколько противопоставления лучник — гоплит. Лучники, по его мнению, вторичны по отношению к гоплитам и создают своеобразный фон, «массовку», часто являясь лишь «молчаливыми свидетелями героических подвигов» (Lissarrague 1990, p. 103, 106, 111, 113–114, 122). Позиция Лиссаррага была воспринята А.И. Иванчиком (Иванчик 2002, с. 35–36, 54), который также древним костюмом специально не занимался: «…так называемый „скифский“ костюм для аттических вазописцев и их клиентов не был указанием на этнос персонажей… он служит лишь признаком их статуса» (там же, с. 54). Из работы А.И. Иванчика неясно, почему этнические греки во вполне реальном, точно переданном костюме могли быть (и были) вписаны в древние эпические сюжеты вазописцев, а в отношении изображенных здесь же варваров этнографической точности заведомо быть не может? (ср.: там же, с. 35–36).

Если предположить, что версия А.Ю. Алексеева справедлива, а также что «афинские скифы» рубежа VI–V вв. до н.э. были наемниками, беглецами из среды разбитых «архаических скифов», то в этом случае логично было бы встретить на изображениях: 1) этнографически точный костюм иранских народов ахеменидо-скифского времени; 2) серьезные отличия костюма стрелков как от персидского и мидийского, так и от более позднего «классического» скифского; 3) наличие элементов, наиболее близких не одежде согдийцев и хорезмийцев (которым, как считает М.В. Горелик, были наиболее близки этнически скифы предполагаемой «второй волны»), а одежде других среднеазиатских этносов или же тождество в других элементах одежды. Постараемся проверить эту гипотезу.

Замечу, что, поскольку именно костюм составляет основной этноопределяющий элемент изображений и бóльшую часть представленных на них деталей, обе версии пока определенно «повисают в воздухе». Дело в том, что оба активных сторонника каждой из двух названных трактовок (М. Вос и Ф. Лиссарраг), постоянно говоря о «скифском костюме», явно не знакомы ни с одной из многочисленных существовавших к тому времени специальных (русскои украиноязычных) работ по костюму скифов. Их суждения на эту тему явно основаны на нескольких общих иллюстрированных публикациях почти столетней давности, а потому их ценность в данном аспекте невелика. А.Ю. Алексеев и А.И. Иванчик также оставили костюм этих персонажей без детального рассмотрения, просто присоединившись к мнению предшественников.

Обратимся, наконец, к системному анализу мужского костюма на вазописи рубежа VI–V вв. до н.э. (рис. 23).

Распашная плечевая одежда

Афинские стрелки часто представлены в профиль. Однако в иных позах определенно видно, что в качестве верхней изображена только распашная одежда.

Кафтаны

Обычно они короткие, до низа бедер (рис. 23.1, 1). Подол кафтанов примерно в половине случаев горизонтальный. Однако столь же часто у юношей спереди полы скошены (закруглены) у подола, но не с боков к центру, как это было распространено в V–IV вв. до н.э., а противоположным образом (рис. 23, 22–23, 25, 28; 23.1, 2; см. также Vollenweider 1995, p. 19, No.18). Такая традиция документируется в данную эпоху у многих ираноязычных этносов Западного Туркестана — как кочевых (саки-тиграхауда, хаумаварга и «заморские»), так и оседлых (согдийцы и хорезмийцы) (Горелик 1985, табл. II, 3–4; 1997, табл. IV).

В ряде случаев кафтаны безрукавные (рис. 23, 28–29) (см. также: Vos 1963, pl. II, b). Для индоиранских кочевников скифского времени это документируется пока лишь у некоторых персов (рис. 1, 27) и у саков Центрального Тянь-Шаня (ср.: Винник 1977, рис. на с. 582). Кафтан с пришивным (и, в частности, подчас – складчатым) подолом (pис. 23, 20; 23.2, 4) нет необходимости рассматривать как проявление греческого влияния: он известен у ираноязычных этносов скифского времени, например — на достоверном изображении перса из Амударьинского клада (рис. 1, 29). Очень интересен бегущий лучник на амфоре «мастера Мюнхен 1410» из Эрмитажа, изображенный со спины (Горбунова 1983, № 70, цветная вкладка) (рис. 24, а). Благодаря этому мы видим интереснейшую деталь кроя спинки: верхняя ее часть имеет вшитый элемент в виде фигурной скобки «{» (рис. 23, 30). Этот элемент кроя распашной одежды известен в изучаемое время на парадных длинных халатах-кандисах как у персов (статуэтка из Амударьинского клада), так и у пазырыкцев Алтая (см. соответствующие разделы данной главы). Однако на коротком кафтане, как на персонаже нашей амфоры, такой элемент документирован (и неоднократно) лишь у «саков» Юго-Западной Сибири (золотые пластина «Охота в лесу» и ручка сосуда в виде фигурки всадника в Сибирской коллекции Петра I) (Завитухина 1990, рис. 1, б; 4; Siberia 2001, обложка) и соседнего Семиречья (алтарь со всадниками из святилища 1980 г. под Алма-Атой) (Nomads… 1989, photo on p. 18). На сосуде из Грависки край подола имеет с боков прямоугольные выступы с загзагообразным краем (рис. 23.2, 4).

Халат

Одежда этого типа длиной до середины голени отмечена пока на одном изображении персонажа в группе стоящих варваров (рис. 23, 24). Подобный элемент костюма известен и у скифов V–IV вв. до н.э.

Нераспашная плечевая одежда

В одном случае под халатом показана рубаха с узким горизонтальным воротом, подол которой чуть ниже, чем у кафтана, и декорирован по краю тройной полосой (Lissarrague 1990, fig. 48).

Головные уборы

Резко преобладает тип башлыка с ровным краем надо лбом, узким назатыльником и обычно тонкими завязками-наушниками по бокам (тип 1). Верх скроен из плотного материала в виде тонкого узкого «шпиля», который, как правило, в отличие от персидского аналога, поддерживался вертикально (Vos 1963, pl. Ib, IIb, II, IIIb, IV, VI, IXb, X–XI; Snodgrass 1967, fig. 38; Lissarrague 1990, fig. 10а, 21, 74, 94, 96; Алексеев 1992, обложка).

Убор типа 1 (рис. 23, 1–7, 9–10; 23.2, 1-3) имеет на изображениях ряд модификаций. Могут варьировать завязки у подбородка [наряду с узкими лентами иногда встречаются клиновидные, сужающиеся к нижнему краю (рис. 23, 3, 5, 9), а в одном случае завязок нет совсем (рис. 23, 1)]. Верх порой отделен выше макушки лентой или шнурком (рис. 23, 3–4, 7). Если верх сделан не из войлока, а из мягкой ткани, то у безбородых юношей он иногда наклонен вбок (рис. 23, 9–10), как на более поздних изображениях персов. Обычно верх имеет вид узкого конуса, но в двух случаях это очень узкий, чуть заостренный цилиндр (рис. 23, 7). Назатыльник иногда был длинен и узок, поэтому его могли загибать кверху и завязывать на затылке (рис. 23, 2) (как у царя саков-тиграхауда Скунхи на почти синхронном рельефе Дария I в Бехистуне: Schmidt 1991, pl. 5, 29, 34). Чаще всего убор не украшался, но в одном случае верх декорирован полосами косых линий (рис. 23, 5); в другом случае (на килике мастера Андокида) убор сшит из плотной ткани с узором из горизонатальных рядов-«черточек» (рис. 23, 6). Иногда специально подчеркивали швы. Так, острый узкий верх последнего убора у некоторых всадников отделен горизонтальной полосой и пересечен другой полосой по диагонали; в другом случае верх скроен из прямоугольников и клиньев разного размера (рис. 23, 4).

Круг аналогий в иранском мире для убора типа 1 вполне очевиден. Судя по ахеменидским рельефам Персеполя и Накш-и Рустама с изображениями народов-данников, он бытовал также у кочевников Западного Туркестана — саков-тиграхауда, или «острошапочных». Их соседи — саки «заморские» носили его верх опущенным на затылок, т.е. он делался из более мягкого материала (Горелик 1997, табл. IV, 3–4). Идентичный образец варианта данного убора, при котором верх отделен горизонтальной полосой и пересечен другой полосой по диагонали (рис. 23, 6), видим у тех же саков-тиграхауда (там же, табл. IV, 4, верхний). Вариант башлыка этого типа с верхом, украшенным диагональными полосами (рис. 23, 5), много позже известен у средневековых аланов Предкавказья (ср.: МАК 1900, с. 172). Другой вариант со сложным кроем верха (рис. 23, 4) бытовал также у саков «заморских» (Горелик 1997, табл. IV, 3); он известен и на глиняных ахеменидских статуэтках всадников-перcов (?) из Нейрабы (Ильинская 1982, рис. 3, 1).

Тип 2 представляет собой башлык с острым верхом разной высоты с длинными наушниками, но без назатыльника (рис. 23, 8, 11–12).

Тип 3 головного убора (рис. 23, 13, 15–16) имеет яйцевидный верх разной высоты, очень длинный и узкий назатыльник; надо лбом он перехвачен шнуром или лентой с рядом бляшек и имеет широкую полосу декора в средней части (рис. 23, 15–16). Край его назатыльника подчас подвязывался у темени (рис. 23, 15).

Тип 4 весьма оригинален. Это небольшая полусферическая шапочка, на макушке которой имеется отверстие, куда продета вверх толстая прядь волос, свисающая затем в виде «конского хвоста» (рис. 23, 17). Ту же специфическую шапочку с продетой через трубочку прядью мы видим у молодых мужчин-согдийцев позже, когда в раннем средневековье в местном искусстве стали изображать не только божества, но и живых людей (Живопись… 1954, табл. VII, XXXVII).

При сравнении со скифскими материалами V–IV вв. до н.э. очевидно, что ни один из типов головных уборов не известен в более позднее время (рис. 27).

Поясная одежда

Мужчины-стрелки обычно одеты в узкие штаны, сшитые, вероятно, из пестрых тканей (возможно, с вышивками или аппликациями) (рис. 23, 31–42). Лишь на сосуде работы мастера Эпиктета из музея Ашмолеан видим широкие штаны, стянутые у нижнего края ремешком (рис. 23, 32). Иногда каждая штанина сшита из двух полос ткани с разным орнаментом (рис. 23.1, 1-2).

Обувь

У афинских стрелков она обычно передана, к сожалению, схематично. Это обычно туфли или низкие полусапожки с острым носком. Они стягивались по верхнему краю (у лодыжки) ремешком с короткими свисающими концами (рис. 23, 45). На ранней краснофигурной чаше мастера Psiax обувь имеет удлиненные носки (Boerdman 1975, fig. 15). На килике ходожника «Берлин 2268» около 510 г. до н.э. на юноше, стоящем пред конем ясно видны высокие сапоги до колен с удлиненными носками, стянутые ремешками у щиколоток и у верхнего края (Hall 1936, pl. 5, No.6) (ср. рис. 22, 12).

Прически

Волосы обычно спрятаны под головным убором. Чаще всего они, видимо, короткие, надо лбом ровно подстрижены, при этом они слегка волнистые (тип 1) (рис. 23, 19). В одной сцене у стоящих «амазонок» из-под башлыка выглядывает прическа с ровно остриженными волосами надо лбом и очень длинными по бокам (тип 2) (рис. 23, 18). В одном случае мы видим у юноши зачесанный налево длинный чуб, два узких локона у висков и две короткие косицы по бокам; часть волос при этом пропущена через отверстие в макушке шапочки (тип 3) (рис. 23, 17). У взрослых бородатых мужчин иногда из-под убора со свисающими завязками и удлиненным узким назатыльником башлыка выглядывает длинная узкая коса (рис. 23, 12), подобная известным на изваянии с верховьев Кубани (рис. 22, 1а).

Подведем итоги комплексного описания предполагаемых скифов в вазописи рубежа VI–V вв. до н.э.

³⁶ На первый взгляд совпадает одна деталь в отделке бортов мужских кафтанов и халатов — полоска «бегущей спирали» (ср.: рис. 23, 24 и Яценко 1993д, табл. 4а, кат. № 19 и 46, 3). Но и здесь налицо существенное отличие: если на афинских стрелках такая полоса шла по центру борта, то на более поздних изображениях скифов — вдоль внутреннего края многоярусной отделки борта.

Во-первых, в целом анализ серии афинских изображений (как отмечалось и в моей недавней статье: Яценко 2000г, с. 25–28) демонстрирует разительные отличия костюмного комплекса персонажей от более позднего — скифского «классического» V–IV вв. до н.э. (частично описанного античными авторами и хорошо археологически документированного изображениями и остатками костюма в курганах) (см. ниже). Не совпадают типы головных уборов; в последнем комплексе мы не наблюдаем ни кафтанов со скошенными к бокам краями подола, со вставкой в виде фигурной скобки у затылка, ни нижних рубах; очень разнообразная орнаментика плечевой и поясной одежды афинских стрелков и «классических» скифов также не совпадает ни в одном микроэлементе (!) (ср.: Яценко 1993д, табл. 4, а-б)³⁶. Иначе крепятся полусапожки (в афинской вазописи они не охватываются ремнем под сводом стопы). Стоит отметить лишь совпадение двух типов причесок [1) у юноши: очень длинные расчесанные волосы по бокам, надо лбом ровно подстрижены, без пробора (ср.: Яценко 1993д, табл. 4а, общескифские варианты; кат. № 1, 6, 19, 25, 47, 50–51, 57); 2) прическа на изваяниях: с короткой косой сзади (рис. 22, 1а; ср.: Ольховский, Евдокимов, № 31, 76, 121)] и редкое использование мужского длинного халата (ср. рис. 23, 24).

Во-вторых, наш анализ очерчивает круг специфических параллелей костюму предполагаемых ранних скифов: он включает конкретные кочевые ираноязычные народы («саков») Западного Туркестана (саки-тиграхауда и «заморские») (см.: Горелик 1985, табл. II–III; 1997, табл. III–IV), «саков» Северного Тянь-Шаня и Юго-Западной Сибири. Они совсем иные, чем у скифов «классического» периода (см. главу 4.1).

К сожалению, в ранней Скифии головные уборы и орнаментация мужской одежды на каменных статуях почти не изображались. Несмотря на малочисленность таких изображений, можно обнаружить некоторые специфические элементы сходства с афинскими варварами. Это достаточно длинные халаты, полусферические головные уборы с прядью волос, пропущенной через отверстие на макушке и короткая коса.

Я готов согласиться со словами Ф. Лиссаррага, что «скифы Геродота не имеют ничего общего с нашими изображениями» (Lissarrague 1990, р. 125). Однако на этом общность нашей позиции исчерпывается: думаю, это наблюдение в целом не свидетельствует о справедливости главных заключений Ф. Лиссаррага.

³⁷ При этом в сценах сражений и поединков воинов: только пеших — 6, конных и пеших — 3 (№ 8, 13–14), а только всадников — нет совсем; в сценах охоты и поединка с чудовищем: всадников — 9 (№ 7, 10, 15, 18, 40, 53–55, 60), пеших — 4; стоящих всадников — 2 (№ 47, 53), мужчин рядом с оседланной лошадью — 2 (№ 1, 49). Иными словами, персонажей-всадников больше лишь в сценах охоты, а в сценах сражений и поединков (которые меня более всего интересуют) их заметно меньше.

Его аргумент о том, что достоверные скифы — «это в первую очередь всадники» (а многие лучники представлены пешими) (ibid., р. 125), не кажется убедительным. Во-первых, составленный нами на 1991 г. каталог мужских изображений на памятниках греко-скифского искусства «классического» периода (Яценко 1993д, с. 327–332) показывает, что в подавляющем большинстве случаев достоверно скифские персонажи в туземном костюме представлены вовсе не всадниками, а именно пешими (сидящими и беседующими, стреляющими из лука, спокойно стоящими и т.п). Мужские конные персонажи (а также те, которые изображены рядом с оседланным конем) составляют лишь 16 из 55 находок, т.е. всего 29% таких изображений³⁷! Если понимать эти данные буквально, то получится, что скифы (вопреки всей ясной информации письменных и археологических источников) были не конными кочевниками, а пешими земледельцами. Иными словами, не учитывается тот факт, что многие афинские изображения и все названные скифские «классического» времени иллюстрируют мифоэпические сюжеты, где не всё в поведении людей в определенных эпизодах обычно и типично.

³⁸ Частые изображения этих персонажей босыми дают повод сомневаться в их этнографической ценности не в большей степени, чем, например, изображение босым (с выделенными пальцами ног и т.п.) скифского воина на синхронном каменном изваянии из Кожемяк на Нижнем Днепре (Ольховский, Евдокимов 1994, № 33; ил. 20).

Во-вторых, у нас нет никаких оснований утверждать, что скифы, ставшие на многие годы жителями такого крупного города, как Афины, не могли (по своей воле или по воле афинских правителей) изменить частично тактику своего боя и экипировку (пеший бой во многих ситуациях; частое хождение босиком³⁸ и т.п.).

Столь же спорно суждение Ф. Лиссаррага о том, что версия М. Вос о скифской принадлежности стрелков нереальна, поскольку она «не оставляет никакого простора воображению художника» (Lissarrague 1990, р. 133). Видимо, исследователь отождествляет в этом плане греческую живопись ранней классики (сюжеты которой иногда вполне ясно диктовались заказчиком) с западной живописью рубежа XX и XXI столетий. О причинах большой этнографической точности передачи облика скифских лучников пока можно лишь гадать. Думаю, что она сродни той большой точности, которую мы наблюдаем в данное время и в передаче многих элементов родного греческого костюма.

³⁹ А.Ю. Алексеев в отзыве на нашу диссертацию от 2.12.2002 (с. 5) обратил внимание на то, что тип колчана у афинских лучников на сегодня не имеет аналогов в архаической Скифии, но он достоверно известен в Центральной Азии. Однако это наблюдение, которое можно толковать по-разному, пока не отменяет сделанных выше выводов.

Даже если бы не существовало иных доказательств, приводимых в литературе, на основании одних лишь данных костюма «афинских» скифов и проведенного выше анализа собственно скифских каменных изваяний архаического времени и предметов торевтики можно без особых сомнений говорить об отсутствии близкого этнического родства между «скифами» Северного Причерноморья двух эпох — VII–VI и V–IV вв. до н.э., так как костюм является важнейшим показателем этнической специфики. Иными словами, изученная совокупность фактов и логически вытекающие из ее анализа выводы объективно требуют признания справедливости гипотезы Алексеева–Виноградова–Марченко о «двух Скифиях». Пожалуй, проделанная мною работа позволяет поставить «точку» в полуторадесятилетнем диспуте двух групп скифологов. У поздних «классических» скифов также есть специфические элементы костюма, сходные с костюмом синхронных этносов Центральной Азии (см. главу 4.1), но это совершенно иные элементы³⁹.

⁴⁰ В феврале 2001 г. А.И. Иванчик в беседе предположил, что здесь могут быть изображены этнографически достоверные среднеазиатские кочевники-саки на персидской службе. Однако каким образом греки Аттики могли бы наблюдать до греко-персидских войн большие группы живших за тысячи километров от Эллады саков, остается лишь гадать. Кроме того, и после выходцы из сакских племен, как известно, не играли большой роли в собранных для крупных войн персидских армиях, не входили в состав персидских гарнизонов и т.п. А.И. Иванчик готов также допустить, что греческий мастер представил здесь костюм «варварских» этносов Малой Азии (лидийцев, фригицев и др.). К сожалению, достоверные изображения их костюма ахеменидского времени также практически совершенно не совпадают с реалиями афинской вазописи рубежа VI–V вв. до н.э.

На фоне сказанного пока не кажется убедительной и версия, изложенная А.И. Иванчиком в докладе на конференции «Scythians and Greeks» в Экстере, Англия (сентябрь 2000 г.) (см. Ivantchik 2005). Согласно его мнению, варвары, изображенные на афинской вазописи рубежа VI–V вв., это вполне этнографически достоверные персы или мидийцы. К сожалению, анализ как собственно персидского костюма, так и мидийских элементов в ахеменидском костюме этого времени (см. выше главу 1.1 и ниже главу 4.1) не подтверждает эту версию. Количество общих элементов крайне мизерно — кафтан с короткими рукавами, один из типов башлыков, обычных у персов, но редких у афинских скифов (рис. 23, 14, 28–29), к тому же оба они, как отмечалось выше, представляют типы, известные не только у персов, но и у разных ираноязычных этносов Западного Туркестана. Среди 12 основных вариантов декора шаровар нет ни одного известного у персов и мидийцев; то же можно сказать в целом о декоре плечевой одежды⁴⁰.

Проделанная мною работа позволяет дать более точную атрибуцию знаменитой ахеменидской цилиндрической печати «VI–V вв. до н.э.», где, как считается, изображены пешие персы или мидийцы, символически побеждающие пеших же лучников — кочевников («скифов или саков») (см., например: Ильинская 1982, рис. 4). Очень характерной чертой проигравших являются наглухо застегнутые короткие кафтаны с высоким стоячим воротником. Из всех иранских этносов этого времени они в совокупности элементов представлены только на скифском изваянии около середины VI в. до н.э. у с. Ольховчик (рис. 22, 7–8). Головной убор персонажей не имеет точных аналогов ни в Персии, ни в Западном Туркестане, ни в Скифии (однако при малочисленности их изображений в последней это не вызывает особых проблем). Очень интересны штаны этих воинов, носящиеся поверх полусапожек. Они разделены многочисленными вертикальными линиями (возможно, так передано простегивание) и высоко закатаны. Возможно, на печати символически (и, разумеется, в искаженном свете) представлены «подвиги» персов во время неудачного вторжения Дария I в Скифию около 515 г. до н.э.

Образ скифа в аттической вазописи: точность передачи этнографических деталей костюма

⁴¹ То же мы наблюдаем в более поздний период «классики» при сопоставлении мужских персонажей на греко-скифской торевтике и на каменных изваяниях: на последних почти всегда выделены только усы, на первых — главным образом борода.

Как видно из приведенной выше системной характеристики, костюм изображенных скифов этнографически необычайно точен. Однако в ряде деталей вполне очевидна как известная стилизация образа, так и отступление от тех скифских традиций ношения одежды, которые, с точки зрения эллина, видимо, не казались значимыми (художник мог просто их не заметить). Так, в отличие от самих кочевников для греческих художников-вазописцев запахнутый налево кафтан был не важным элементом этнической идентификации, а лишь экзотической деталью. Поэтому изредка (!) происходила путаница, и кафтан изображался запахнутым «неестественным способом» — направо (Vos 1963, pl. IX, X; Lissarague 1990, fig. 56b). К элементам стилизации, на мой взгляд, следует причислить как утрированно облегающий характер кафтана и штанов (ср. выше то же о более поздних греческих изображениях персов), так и постоянное отсутствие усов у взрослых мужчин при наличии бороды (подобный вариант для кочевых ираноязычных народов древности не характерен)⁴¹.

Любопытно, что на рубеже VI–V вв. до н.э. в связи с популярностью скифских образов мифические амазонки (см., например: Косвен 1947; Bielefeld 1951; Bothmer 1957; Tyrrell 1984; Маразов 1985; Шауб 1993) в вазописи также изредка наделяются чертами костюма именно этнических скифов (ср.: Саливанова 2008, с. 233; Алексенский 2008, с. 16-17). Хорошим примером такого рода можно считать один из скифосов эрмитажного собрания (Горбунова 1983, № 181; фото на с. 205). Здесь у амазонок видим уже знакомые нам элементы: островерхий башлык с узким назатыльником, запахнутый налево безрукавный кафтан, длинные узкие шаровары. На лекифе художника Псиакса (Археологический музей в Одессе) амазонка также одета в скифскую одежду (башлык того типа, что изображен на рис. 23, 14; кафтан с орнаментом из рядов ромбов, подобный известному на сосуде Эпиктета из музея Ашмолеан, и штаны с узорами того же типа) (Соколов 1973, табл. 5). Однако в костюме амазонки есть ряд деталей, совершенно не свойственных реальным скифам: в пеструю ленту на башлыке воткнуты цветы лотоса; тончайший поясок дважды оплетает бедра и украшен рядом круглых бляшек (?); никакой границы между запахнутым кафтаном и штанами нет: они превращены в единое облегающее «спортивное трико».

Манера ношения одежды архаического периода

Кафтаны носились обычно тремя способами: их полы либо запахивались налево, либо не сходились вообще и держались лишь поясом, либо застегивались (наглухо до верху: Hall 1936, pl. 2, No. 1; Boardman 1975, fig. 15) или были расстегнуты лишь вверху (Ibid., fig. 17). На ряде изображений персонаж представлен без пояса, но полы при этом сходятся на животе: видимо, они соединялись пуговкой (Vos 1963, pl. IVb; Lissarrague 1990, fig. 48). Длинный халат (рис. 23, 24) наглухо застегнут. Штаны обычно заправлены в обувь или стянуты по нижнему краю ремешком; лишь в одном случае (рис. 23, 43) они показаны навыпуск.

Крой одежды архаического периода

Плечевая распашная одежда кроилась с плечевым швом (ср.: рис. 22, 20–21, 24), и обычно ткань скашивалась у ворота. Часто такая одежда имела пришивной (иногда — складчатый/присборенным) подол. (М.В. Горелик ошибочно полагает, что одежды с таким присборенным подолом впервые появились на западе Китая – в Синьцзяне, и лишь с I-III вв. н.э.: Горелик 2010). Она узкая, и не исключено, что подчас шилась без клиньев и боковин (хотя последние иногда надежно документированы особой полосой декора: рис. 23, 27а). Известен высокий стоячий ворот с округлым верхом (рис. 22, 7–8). Вероятно, имелись пришивные обшлага (рис. 23, 23).

Силуэт и декоративные принципы костюма архаического периода

Силуэт мужского костюма сходен с женским (богиня на перстне Аргота) и в целом близок силуэту человеческой фигуры: преобладают узкие кафтаны и штаны, облегающая обувь. Лишь головной убор часто как бы удлиняет голову.

Мужские кафтаны иногда шились из пестрой ткани одного вида (с вертикальными рядами крестиков или удлиненных овалов: рис. 23, 23, 25, 27, 30а), ромбов (сосуд мастера Эпиктета из музея Ашмолеан: Древний мир 1918, с. 21; рис. 17; ряд ранних краснофигурных сосудов: Boardman 1975, figs. 15, 17); оба первых мотива могли сочетаться в верхней и нижней части кафтана при наличии пришивного подола (рис. 23, 22). В группе скифов могли сочетаться белые и пестрые кафтаны (Boardman 1974, fig. 44). Порой единственным ярким «пятном» был именно пришивной подол; в одном случае на его бортах размещались «по сторонам света» четыре стилизованных Мировых древа с семью ветвями (рис. 22, 5; 23, 28). Схема размещения декора на кафтанах очень разнообразна. Иногда это декоративная полоса только по бортам (рис. 23, 25–26) или только на подоле (рис. 23, 27, 29). Плечевой шов подчас закрывала полоска ткани (на одном изображении украшенная рядом круглых бляшек); в этом случае рукава целиком могли кроиться из особой пестрой ткани (рис. 23, 20–21, 24, 27б; Lissarrague 1990, fig. 8). Одной-двумя полосами изредка подчеркивали проймы рукавов (рис. 23, 24–25); края пришивных боковин могли украшаться полоской ткани с крестами (рис. 23, 27а), а пришивные обшлага — тканью с диагональными линиями или сеточкой (рис. 23, 27).

Подол всех вариантов кафтанов имел декоративную полосу; основные орнаментальные мотивы — зигзаг, «бегущая волна» и наиболее распространенный — ряд круглых бляшек между двумя горизонтальными полосками (рис. 23, 21, 25–27, 29). Край подола мог быть зубчатым (рис. 22, 6). Во многих случаях украшались лишь борта (в сочетании с рукавами). Часто это лишь полосы из ткани особого цвета (?). При наличии орнамента это всегда «динамичные» его виды — зигзаг, «бегущая» волна или спираль, ряд элементов в виде буквы «Z» (рис. 23, 20, 25, 30а). Лишь однажды борта украшены одинаково с подолом (рис. 23, 26).

Для декора кафтанов характерна полоса, украшенная меандром или «бегущей волной», подчас окаймляла борта и подол (рис. 23, 24, 29, 30а). Иногда представлен декор бокового шва в виде вертикальной линии крестов (Vos 1963, pl. XI), на рукавах — в виде цветных узких продольных полос (ibid., pl. XIV).

Халат богато орнаментирован вертикальными рядами, в которых сочетаются треугольники с крестами, а на бортах, вдоль плечевого шва и шва рукавов, — полосой «бегущей спирали» (рис. 23, 24).

Декор головных уборов мужчин разнотипен: в единичных случаях мы встречаем шитье из пестрой ткани (рис. 23, 6), изготовление из нее только верха (рис. 23, 5), обшивание бляшками ленты, горизонтально скрепляющей убор (рис. 23, 16), и украшение бляшками лобной части (рис. 22, 2). Декор головного убора и накосников, судя по изваяниям, включал полосатые ткани, которые документированы в Скифии и позже (например, в кургане Чертомлык) (рис. 22, 1, 14). Женские шапочки (?), известные в Синявке и Бобрице и других пунктах, украшались тремя горизонтальными рядами из 20–30 бляшек в виде фигур копытных (Мирошина 1977, рис. 10).

Для женских головных повязок (Матусов; лента убора в Синявке?) характерно, видимо, двухрядное размещение украшений. В Келермесе на золотом венечном фризе изображен ряд розеток (который может чередоваться с сидящими орлами). В кургане 1 диадема более сложной работы с объемными литыми украшениями: подвесками по нижнему краю и скульптурной головой грифона в центре фриза (она якобы, по словам находчика, была положена в могиле поверх боевого бронзового шлема). В кургане 3 все орнаментальные детали напаяны и выполнены в невысоком рельефе; на верху фриза сочетаются фигурки сидящего и взлетающего орла.

Из двенадцати известных видов рисунков на тканях штанов лишь один встречен неоднократно (рис. 23, 37). В большинстве случаев штаны имеют вертикальные «лампасы», которые могут быть обшиты рядом точек или «бегущей спирали» (рис. 23, 34, 36–38). Достаточно часто штаны покрывает сплошной декор из вертикальных рядов точек или треугольников из трех точек, крестиков. Не менее распространенными были горизонтальные полосы зигзага (однако они осложнены деталями, которые никогда не встречаются у персов: рис. 23, 31–32, 39). Неоднократно встречены вертикальные полосы из точек, крестов и удлиненных овалов. Любопытен орнамент с горизонтальными рядами трилистников (рис. 23, 31).

В ряде изображений передняя и задняя части штанин кроились из тканей, резко отличавшихся по цвету и декору (в одной из половин присутствовали ряды удлиненных эллипсов: рис. 23, 34). В таких случаях темная ткань размещалась сзади (Vos 1963, pl. V; Горбунова 1983, № 70; цветная вкладка). Прямых соответствий орнаменту более поздних образцов V–IV вв. до н.э. не известно, за исключением самого простого — из вертикальных рядов крестиков.

Цветовая гамма раннескифского костюма в афинской чернофигурной вазописи часто выглядит как сочетание красного с черным или белым. Очень интересно каменное изваяние из Виноградовки, где такие детали костюма, как пояс и носки сапожек (а также предметы вооружения и даже шейная гривна), окрашены в один цвет — красный (Субботин и др. 1992, с. 5).

Ближневосточные заимствования в костюме ранних скифов

Несмотря на тесные контакты скифов в эпоху ближневосточных походов с государствами к югу от Кавказа (Ассирия, Урарту, ранняя Мидия), имевшими роскошный парадный костюм, сколько-нибудь заметное влияние его на собственно скифский после «возвращения» на свои северокавказские и восточноевропейские «базы» не прослеживается. Знаменитый комплекс золотых украшений VII в. до н.э. в Зивие (Северо-Западный Иран) одними учеными рассматривается как собрание нескольких разрушенных грабителями погребений мидийской знати, другими — именно как клад, третьими — как одиночное захоронение скифского царя времен ближневосточных походов. Если предположить правильность последней версии, то оформление костюма аристократов во время пребывания в Передней Азии сильно отличалось от того, что мы видим на «коренных» землях. Практически не совпадают типы многочисленных бляшек, известных в Зивие (Ghirshman 1979, pl. III); к тому же здесь они без отверстий, т.е. они наклеивались. Не получили развития у ранних скифов и найденные здесь пекторали с многоярусным декором, а также типы золотых фибул и булавок (ibid., pl. 11, 2, 5). Практически единственный ближневосточный элемент костюма, реально носившийся раннескифской знатью на новой родине, — знаменитые золотые диадемы из Келермеса.

nextpage

1.2.2. Костюм степных скифов-сколотов «классического» времени (V–IV вв. до н.э.)

Мужской костюм на скифских надгробных изваяниях V и IV вв. до н.э.

В отличие от костюма на греко-скифской торевтике этого времени, костюм на изваяниях изучен пока недостаточно. Кроме того, было бы интересно выделить на статуях особенности одежды V и IV вв. до н.э.

Плечевая одежда

На мой взгляд, почти вся изображенная плечевая одежда этого времени — распашная (см. ниже).

На изваянии V в. до н.э. № 29 мы видим плотно застегнутый кафтан со скошенными краями ворота, которые здесь подчеркнуты как бы треугольным вырезом. На другом изваянии этого времени (№ 85) схематично передан лишь сам «вырез», т.е. контур ворота спереди, который для мастера и заказчика был по какой-то причине важным элементом изображения (ср. рис. 28, 3 и 3а). (В следующем, IV столетии этот «треугольный вырез» стал уже изображаться гораздо чаще и при этом обычно весьма грубо, превратившись в некий знак; при этом остальная одежда или не изображена вовсе, или представлена крайне фрагментарно: см. рис. 28, 9–12.) Подол кафтана в V в. до н.э. иногда очень короткий (рис. 28, 5). Большой интерес представляет длинный (до колен) кафтан на статуе из Кировоградского музея (№ 43; рис. 28, 4). Подол его имеет боковые разрезы и сзади закруглен; поверх него, видимо, надет более короткий кафтан обычной длины с такими же разрезами и полукруглым выступом на подоле.

Интересной особенностью кафтанов следующего, IV в. до н.э. (здесь используются исключительно датировки В.С. Ольховского) следует считать появление острых клиньев на краю подола, наклоненных к центру. Эта деталь резко выделяет позднейший скифский мужской кафтан от аналогичных синхронных предметов других ираноязычных этносов (подробнее см. в главе 4). Спереди подол с клиньями был длиннее, чем ровный сзади (рис. 28, 13–14). Клинья подола на крымских статуях короткие, а удлиненные известны лишь на одном позднем экземпляре № 124 с Кубани (рис. 28, 17); на предметах торевтики последние представлены на изображениях из немногих комплексов по обоим берегам нижнего Днепра (курганы Чертомлык, Солоха, Гайманова Могила) (Яценко 1993д, кат. № 1, 14, 16, 20). Часть наглухо застегнутых кафтанов на статуях IV в. до н.э. из Юго-Западного Крыма не имеет скошенного ворота (№ 92, 95) (рис. 28, 18–19).

Очень интересны в ряде случаев специфические детали кроя и декора спинки кафтанов IV столетия. На изваянии № 101 из Суворовского в Северо-Западном Крыму в центре более короткого сзади подола видим три узких клиновидных выступа (рис. 28, 15). Пара сходных выступов имеется и на кафтанах на синхронной серебряной чаше из Гаймановой Могилы (там же, кат. № 19; табл. 4б, вверху), однако там они размещены совершенно иначе — парой с боков подола. В другом случае (№ 4, Буторы в Молдове) подол в нижней части имеет неглубокий разрез, края которого полуовальные (рис. 28, 16). На спине, на лопатках здесь размещен орнамент в виде двух крупных ромбов (подобные парные ромбы встречены на кафтанах изваяний Северного Причерноморья и много позже — у половцев XI–XII вв.).

Головные уборы

На статуях «классического» времени они, в отличие от предшествующего периода, отсутствуют. Видимо, это как-то связано с назначением подобных культовых изображений.

Поясная одежда

Штаны в это время на изваяниях IV в. до н.э. акцентировались очень редко. В этих случаях они весьма широкие. Одно из таких исключений — статуя № 15 из Нововасильевки, где представлены широкие в верхней части и постепенно сужающиеся книзу шаровары, заправленные в обувь (рис. 28, 20). На образце из-под Ставрополя широкие шаровары, заправленные в полусапожки, имеют крупные горизонтальные складки (Белинский, Ольховский 1996, рис. 1). На изваянии № 96 из Крыловки В.С. Ольховский видел штаны с подчеркнутыми швами и треугольной вставкой в шагу (Ольховский, Евдокимов 1994, с. 63); в действительности же (судя по аналогичным, но более детализированным изображениям иранского мира) здесь изображен верхний край ноговиц (рис. 28, 13).

Пояса

Пояса средней ширины изображаются часто. В единичных случаях они очень широкие (№ 9, Первомайск).

Обувь

Акцентировалась на изваяниях очень редко. На статуе № 96 из Крыловки видим полусапожки, стянутые ремешком дважды — вокруг щиколоток и под сводом стопы (ближе к носку) (рис. 28, 20). На изваянии с окраины Ставрополя полусапожки имеют загнутые внутрь концы носков, что, видимо, объясняется лишь «танцующей» позой персонажа (рис. 28, 21).

На изваянии № 2 из Преградной на Кубани (№ 124) переданы очень узкие, почти доходящие до бедер кожаные чулки (рис. 28, 20а), аналогичные синхронным на золотом «шлеме» из Передериевой Могилы (рис. 27, 79). Мнение В.С. Ольховского о том, что на плохо сохранившейся статуе № 3 из той же Преградной (№ 125) представлены уникальные для Скифии этого времени высокие сапоги (там же, с. 63, ил. 75), я пока разделить не могу.

Прически

Она хотя бы в какой-то степени отражена довольно редко. Дело в том, что в большинстве случаев головы изваяний отбиты, а если они сохранились — трактованы (в отличие от социально значимых оружия, гривны и пояса) крайне схематично. Одним из типов мужской прически как в V, так и в IV в. до н.э. было собирание волос в короткую заплетенную косу, носившуюся сзади. Косы в V в. при этом короткие (№ 121) или совсем короткие, длиной менее 10 см (рис. 28, 1). Образец IV в. более длинный, доходящий до пояса (№ 31) (рис. 28, 8) (В.С. Ольховский допускал наличие на всех изваяниях обеих эпох только одной косы — № 121 в Ковалевском на Кубани: там же, с. 63).

На ряде изображений IV в. до н.э. по бокам головы статуи схематично переданы окладистая борода (со стороны лица она никак не выделена) и зачесанные назад волосы, которые на уровне нижней части затылка или верхней части плеч ровно подстрижены (№ 106, 114, 148) (рис. 28, 6–7). Однако господствует, как и в архаическое время, изображение лишь одних вислых усов.

Костюм скифов в греко-скифском искусстве конца V–IV вв. до н.э.: образ «Иного»

Видимо, самым ранним погребением, где найдены заказанные греческим мастерам изделия с изображениями скифских персонажей, является боковая катакомба кургана Солоха (около 400-375 гг. до н.э – время союза скифов с Боспором и ослабления континентальной Греции после Пелопонесских войн). Эту могилу А.Ю. Алексеев связывает с погребением верхновного царя Октамасада. Не исключено, что именно этот государь впервые обратился к услугам греков-ювелиров (по иронии судьбы, именно ему перед воцарением совет знати поручил убить собственного брата Скила за увлечение греческой культурой!). Здесь встречены только «воинственные сюжеты» (сражения и охота) без женских образов. Новая серия изделий в этом стиле приходится на середину – вторую половину IV в. до н.э. – время длительного правления Атея. При этом на Правобережье Днепра (в зоне, которую Атей, видимо, контролировал эффективно) найдены крупные предметы с многофигурными «невоинственными» мифо-эпическими сценами, включающими мотив жертвоприношения (амфора из Чертомлыка, диадема из Сахновки, пектораль из Толстой Могилы). К востоку же от Днепра встречаем крупные ритуальные сосуды (круглотелые кубки и двуручные чаши) с сидящими персонажами из предполагаемой геналогической легенды (Гайманова Могила, Частые курганы, Куль-Оба), и т.н. ритуальные колпачки (Передериева Могила), на которые нанесена гравировкой орнаментика тканей, а также костяные гребни с мотивом гибели одного из персонажей (в тех же курганах, где найдены сосуды с генеалогической легендой). Самыми популярными в это время стали бляшки одежды с мотивом «богиня на троне и предстоящий юноша», которые, видимо, связаны с мотивом «смерти-возрождения» (Вертиенко 2010в, с. 14).

Особая детализация костюмного декора на золотых и серебряных изделиях греко-скифской торевтики этого времени наблюдается на изделиях с тремя основными сюжетами: 1) битва двух пар воинов (Солоха, Передериева Могила); 2) битва двух воинов с фантастическим хищником (Гайманова Могила, Солоха, медальон из Херсонеса); 3) сцена с парами сидящих персонажей (на круглотелых кубках и двуручных чашах). Изделия этого круга производились в течение короткого времени (примерно одно столетие), а до того искусство кочевников-сколотов было, как принято считать, аниконическим; поэтому у нас нет опасений, что на них изображался (как в случае с регионами с древней иконографической традицией) давно вышедший из употребления костюм ранних божеств и иных персонажей.

Выше говорилось о том, что в большой серии работ разных авторов отмечались точные соответствия деталей костюма на греко-скифской торевтике и специфичного именно для скифского этноса декора остатков одежды из погребений. Однако исключительная эффектность и привлекательность данного материала, возможно, никогда не заставит отдельных ученых смириться с этим фактом.

Ранее, в 60–70-х годах, все изображения на греко-скифской торевтике трактовались А.П. Манцевич как исключительно образы фракийцев Балканского полуострова (см., например: Манцевич 1962, с. 114; 1964, с. 130; 1975, с. 115–116, 121–122; 1976). Исследовательница, однако, всегда игнорировала тот факт, что изображения с такими сюжетами и реалиями отсутствуют во Фракии.

В последние годы новая версия толкования греко-скифской торевтики предложена Е.А. Савостиной (Савостина 1999). Согласно ее трактовке, она представляла собой «целенаправленный поток импорта» из далекой Греции, причем все наиболее яркие изделия со всей Степи мог делать всего один мастер («Мастер солохского гребня»). Автор утверждает, что «костюмы скифов переданы обобщенно. Их декоративность... говорит о стремлении воспроизвести тип условного фольклорного скифа» (выделено мною. — С.Я.) (там же, с. 200, 201). К сожалению, исследовательница, как и А.П. Манцевич, совершенно не затрагивает при этом обширный круг публикаций коллег по костюму и вооружению скифов и не сравнивает их с реалиями на изучаемых изделиях. Не привлекает она и те ключевые работы по религии скифов (Д.С. Раевского и других авторов), где ясно показаны весьма точные совпадения композиций ряда этих изделий с известными сюжетами скифской (и шире — иранской) мифоэпической традиции, детали которой вряд ли могли быть очень хорошо известны в Аттике. В действительности костюм на издалиях этой группы необычайно детализирован и разнообразен (здесь переданы 5 типов головных уборов, три типа обуви, 21 вариант орнаментации ткани штанов и т.п.).

⁴² Так, на большом ритоне IV в. до н.э. в Карагодеуашхе шаровары с кружками переданы лишь на трупах поверженных врагов. Персонаж в таких шароварах имеет более низкий статус в глазах заказчика и в сцене поединка двух воинов с грифоном на золотом медальоне из Херсонеса. Он, в отличие от напарника, нападает на чудовище лишь сзади (стреляет из лука). Еще один такой персонаж представлен на круглотелом кубке из Частых курганов под Воронежом. Он держит в руках нагайку (?) и беседует с другим мужчиной. Именно у него — противоположный обычному запáх кафтана слева направо («запáх мертвеца», как у гибнущего в лапах чудовища воина на Гаймановском гребне, коленопреклоненных мужчин-слуг (?) и «жениха» на Сахновской пластине).

⁴³ В этом убеждает знакомство с подлинниками в Эрмитаже. Наблюдение сделано А.Ю. Алексеевым. Ранее я был введен в заблуждение классической, но неточной реконструкцией колчана Б.В. Фармаковским.

⁴⁴ Здесь везде имеется в виду именно декор крестиками основной части ткани (иногда ряд крестиков украшает только «лампасы»).

Вместе с тем очевидно, что украшение одежды (особенно штанов) кружками или крестиками должно было во многих многофигурных композициях подчеркивать противопоставление парных персонажей или враждующих групп (это, видимо, связано с эпическими сюжетами, где фигурируют представители разных племен Скифии) (см. также о противопоставлении персонажей: Ермоленко 2008). Наши взгляды по этому поводу, высказанные ранее (Яценко 1993д, с. 313–314; 2000в, с. 94–95), следует уточнить после более детального знакомства с подлинниками ряда вещей из Эрмитажа (чаша и горит из Солохи). Так, на золотом гребне из Солохи сражаются две группы воинов, которые отличаются декором шаровар: у группы побеждающих они украшены крестиками, у терпящего пора­жение — кружками. Во многих случаях персонажи в шароварах, декорированных кружками, представляют младшего или неудачливого спутника героя, терпящих поражение врагов, подчиненных лиц⁴². (В самой Солохе на горите со сценой поединка молодых воинов и стариков и на чаше со сценами охоты двух пар всадников штаны всех персонажей украшены крестиками⁴³.) При этом на мелких предметах торевтики Скифии, на которых по каким-то важным причинам был дополнительно передан гравировкой однотипный костюмный декор единственного или двух персонажей (бляшки из курганов Куль-Оба и Патиниотти, в Носаках, на которых отсутствует мотив конфликта персонажей), шаровары всегда украшены только крестиками (рис. 33.1)⁴⁴. Все это пока не позволяет согласиться с Н.А. Онайко, видевшей в подобной орнаментации одежды греческими торевтами только «внесение разнообразия в их оформление» (ср.: Онайко 1974, с. 78).

Декор плечевой и поясной одежды из крестиков или концентрических кружков имеет весьма ограниченный ареал распространения. Подобные изображения отсутствуют как в западной части Скифии (степное и лесостепное левобережье Днепра: Чертомлык, Толстая Могила и др.), так и на востоке ее (Передериева Могила, Пять Братьев). Вне некрополей греческих городов, политически связанных со скифами (Пантикапея и Херсонеса), они представлены только в одном районе Скифии — на левобережье нижнего Днепра, в расположенных неподалеку друг от друга курганах Солоха и Носаки (Яценко 1993д, кат. № 13–15, 19, 28). В нескольких пунктах на востоке вне степной Скифии шаровары с таким декором, как уже отмечалось, явно маркируют на серебряных ритуальных сосудах с многофигурными композициями костюм чужаков (кубок из Частых курганов, ритон из Карагодеуашха).

Не являются ли сами орнаменты плечевой и поясной одежды в виде концентрических кружков и (или) крестиков некой условностью? Прежде всего, замечу, что подобный декор шаровар известен в единичных случаях и у скифов на афинской вазописи рубежа VI–V вв. до н.э. (рис. 23, 37, 42), где, как отмечалось выше, детали костюма переданы с очень высокой этнографической точностью.

Следующий вопрос, которым следует задаться: известен ли в скифских погребениях подобный декор штанов из золотых нашивных бляшек? В той же Солохе были обнаружены крупные бляшки от одежды с петельками на обороте, которые как будто хорошо соответствуют изображениям — крестовидные и круглые в виде летящего орла (Манцевич 1987, № 1 и 4). Однако дело в том, что они к шароварам не относились (последние обшивались различными бляшками в форме квадрата и треугольника). Не известны подобные бляшки на шароварах и в других скифских погребениях. Следовательно, речь идет (как и в случае декора шаровар у скифов в чернофигурной вазописи) об орнаментике тканей (судя по описанной ниже ткани из Ак-каи, это могли быть, например, нанесенные вручную пятна краски, отличной от основного фона).

Интересно, что на изображениях греко-скифской торевтики у мифоэпических персонажей резко преобладает подол с двумя клиньями, в то время как на синхронных собственно скифских каменных изваяниях с курганов [в поздний период, изображающих предположительно самих умерших (Ольховский, Евдокимов 1994, с. 76), но, судя по имеющимся пока материалам, не слишком знатных] господствует горизонтальный подол. [(Единственное достоверное изображение подола с клиньями на степном изваянии — это использованный вторично обломок из жертвенной ямы кургана 12 у Крыловки в Северо-Западном Крыму (там же, с. 30; № 96, ил. 59)]. Такое резкое различие наводит на мысль, что подол с двумя клиньями мог быть привилегией лишь высшей знати.

Важным остается вопрос о выявлении вероятной локальной специфики костюма сколотов по изображениям (которые, как известно, сконцентрированы в степной Скифии всего в нескольких компактных группах могильников). Суждение о наличии ряда выделенных мною ранее подобных элементов, неоднократно встреченных на изображениях только в одном из скоплений (Яценко 1993д, с. 315–317), можно поддержать и сегодня. Так, только в небольшом скоплении на правобережье нижнего Днепра неоднократно отмечены обшлага раструбом (там же, кат. № 6 и 12), а на изображениях в скоплении на противоположном левом берегу — мужская и женская прическа с подвитыми по краю вверх волосами (форма для бляшек с Каменского городища) (там же, кат. № 13, 18–19).

Несомненной условностью, каким-то образом связанной с требованиями скифских заказчиков, является следующее. Если головной убор известен в композициях с парой персонажей, он всегда представлен лишь у одного из них, а именно правого (две сцены на куль-обском кубке; херсонесский медальон; у левого персонажа он представлен на пластине из Сахновки у тех двух пар, у которых и запáх кафтанов противоположен обычному). Наоборот, налобные повязки в парных сценах всегда представлены у персонажа, находящегося слева (пектораль из Толстой Могилы; куль-обский кубок; «ремесленники» на ручке амфоры с Каменского городища: Iллiнська 1976, рис. 1).

Сложным остается вопрос о закономерности привлечения изображений скифского времени из Закубанья в качестве источника ко костюму собственно сколотов (см. выше). Возвращаясь к своим прежним сомнениям (Яценко 1993д, с. 308), отмечу, что, действительно, ни один сюжет Закубанья не имеет, как ни странно, аналогов в собственно Скифии; ряд изображений нанесен на такие категории предметов, которые у собственно скифов для этой цели не использовались (ритоны). Однако сегодня более детальный анализ возросшей совокупности данных по костюму собственно степных сколотов (см. ниже) позволяет утверждать, что на таком изделии, как пластина головного убора из Карагодеуашха, представлен костюм, во всех микродеталях совпадающий с собственно скифским. Что же касается специфики костюма персонажей кубка из Частых курганов, найденного далеко на севере, в донской Лесостепи, то я не склонен сегодня преувеличивать ее (не подчеркнут плечевой шов кафтанов и на собственно степных изображениях: рис. 27, 28а, 30; декор штанов в виде двух вертикальных полос, из которых внутренняя полоса у разных персонажей однотипна, а внешняя разнится, известен сегодня и в степной Передериевой Могиле: см. рис. 27, 60–61) (ср.: там же, с. 316–317).

Весьма важно, что этнографически точный портрет скифов этого времени иногда встречается и в афинской вазописи. Большой интерес в этом плане представляет алебастр типа Crakow 500–480 гг. до н.э. с уникальным изображением «амазонки» в скифском костюме, экспонируемый в Музее Чарторыских в Кракове. Все элементы облика женщины-воительницы вплоть до мелочей соответствуют данной ниже характеристике женской одежды именно эпохи «классики»: очень короткий кафтан с длинными рукавами, застегнутый (?) почти доверху (ср. подвески из Толстой Могилы); обернутая сложным образом вокруг бедер поясная одежда типа восточнославянских запаски и поневы (ср. девочку из Вишневой Могилы), сшитая из ткани с рядами кружков с точкой в центре; белые полусапожки, стянутые вокруг лодыжек ремешком со свисающим коротким концом; очень короткая, длиной чуть ниже ушей стрижка без пробора. Остается загадкой, каким образом скифянка-воительница получила столь точное воплощение в Афинах в самом начале распространения «классической» скифской культуры, однако сам этот факт кажется несомненным.

Очень интересна этнографически точная и детализированная скульпутра скифа IV в. до н.э., найденная в 1863 г. в знаменитом некрополе Керамик в Афинах (Scholl 2000, Abb. 11). А. Штолль напрасно объединяет его изображением перса, найденным неподалеку в 1908 г. в некий надробный комплекс. У этого сидящего на коленях мужчины, вынимающего стрелу из колчана (голова его не сохранилась) передан даже орнамент края кафтана в виде «бегущей спирали» (лозы с отростками).

nextpage

Общая характеристика костюма «классического» времени

Материал одежды

⁴⁵ Грекам она, похоже, казалась достаточно качественной, так как они подчас косвенно противопоставляют качество шерсти скифских овец грубой шерсти овец их восточных соседей — савроматов (Arist. De anim. gen. V.3).

Наиболее распространенным материалом была, вероятно, овечья шерсть, по современным критериям — среднего качества⁴⁵ (однако она сохраняется в местных почвах хуже, чем растительные ткани), пряжа была неравномерной толщины. Из растительных материалов использовались лен и конопля, из которых обычно делали ткани простого полотняного переплетения (Шрамко 1965, с. 29; Клочко 1992а, с. 12; Гаврилюк 1999, с. 214). Не исключено, что такие весьма высококачественные ткани поступали и от «варварских» соседей: в Причерноморье были широко известны лен, производимый колхами (ср.: Her. Hist. II. 105; Strabo. Geogr. XI. 2. 17), и конопляные ткани фракийцев (ср.: Her. Hist. IV. 74). Одна из тканей такого рода найдена в кургане 4 Ак-Каи в Крыму, IV в. до н.э. (Крупа 2001, с. 153–154). Ткань имела желтый фон и была расписана пятнами зеленого и красного цветов.

В ряде курганов (Близнец 2) обнаружены ткани из хлопка, а также неокрашенной шерсти тонкорунных овец, вероятно – из Малой Азии (Крупа 2009).

Наряду с простыми дешевыми тканями зафиксированы ажурные, гобеленового переплетения и парчовые. Местные ткани иногда украшались цветной вышивкой. Известны импортные атласные ткани оранжевого и красного цветов (Шрамко 1965, с. 30; Мозолевський 1979, с. 206–208; Гаврилюк 1999, с. 215; см. также о тканях: Бредис 2001). Предположение об использовании сверхдорогого в те времена шелка, причем в рядовых детских погребениях (Вишневая Могила, ср.: Болтрик, Прилипко 1991, с. 21), вызывает недоумение. В материалах раскопок представлены образцы коричневого цвета, ранее, видимо, бывшие красными (при раскопках курганов знати неоднократно отмечалось, что на обшивавших одежду золотых бляшках сохраняется тлен тканей ярко-алого или пурпурного оттенков красного; см., например: Манцевич 1987, с. 62, 63, 66, 68; Алексеев, Мурзин, Ролле 1991, с. 62). Подчас разные предметы одежды аристократов отличались по цвету. Так, у мужчины в Солохе на бляшках кат. № 39, украшавших ворот кафтана, сохранился тлен от тканей белого, лилового и красного цветов (Манцевич 1987, с. 63). В верхнем облачении мужчины из этого кургана, судя по воспоминаниям присутствовавшего на раскопках А.А. Бобринского-младшего, были «тончайшие нити шелка самых ярких цветов: красные, лиловые, желтые, бирюзовые» (Шильц 2003, с. 70) (впечатление мемуариста о «шелке» кажется весьма сомнительным; однако кафтан был явно сшит из тонкой ткани высокого качества).

В кургане 26 у Холодного Яра сохранилась шерстяная ткань с вышивкой желтым, красным и синим. В Большом Рыжановском кургане шестяной текстиль (одежды, помещенные в котел?) декорирован красными ромбами с рядами точек внутри (Бабенко, Бредис, Клочко 2001, рис. 3); сам умерший мужчина около 50 лет был одет в белую рубаху и красные штаны. В Вишневой Могиле верхняя плечевая одежда девочки из бедноты была сшита из плотного шерстяного сукна, а нижняя — из тонкого редкого холста (Болтрик, Прилипко 1991, с. 26).

⁴⁶ Любовь к полосатым тканям ярких цветов сохранялась и у средневековых аланов Предкавказья VIII–IX вв., о чем свидетельствуют шерстяные ткани местного производства (Орфинская 2001а, с. 124).

В различных курганах Скифии, как рядовых (Мамай-Гора, курган 4/8), так и царских (Чертомлык, камера 2, платье?), найдены шерстяные полихромные полосатые ткани ярких цветов [неоднократно отмечено чередование красных (ныне часто — коричневых) и зеленых полос] (Алексеев, Мурзин, Ролле 1991, с. 203, кат. № 127; Андрух, Тощев 1999, с. 33–34; рис. на 4-й стр. обложки)⁴⁶. Из той же северо-восточной камеры Чертомлыка происходит полосатая коричневая (красная?) ткань с узкими более светлыми полосками на более темном фоне.

Плечевая одежда, по сообщению Геродота, оторачивалась мехом местных животных, известных в Лесостепи — выдр, бобров и др.; она, в частности, поступала от северных соседей — будинов (Her. Hist. IV. 109). Фрагменты такой оторочки, пришитой толстыми плетеными шерстяными нитями, украшали, видимо, женское платье, висевшее на вбитом в стену крюке в погребальной камере 2 в Чертомлыке (кат. № 121). Она известна в виде полосы вдоль бортов мужских кафтанов на греко-скифской торевтике («шлем» из Передериевой Могилы; чаша из Гаймановой Могилы).

Судя по комментариям Евстафия к Дионисию Периегету, рядовые скифы ходили в кожаных одеждах (Eustathii commen. ad Dionys. 728); это же, как отмечалось выше, сообщалось и о рядовых персах. Под Нимфеем в кургане 4/1876 г. (V в. до н.э.) найдены три мужских костяка и один детский в остатках кожаных кафтанов и штанов (Зинько 2003, с. 110). Скифам была знакома технология золочения кожи и использование для одежды человеческой кожи убитых врагов (Her. Hist. IV. 64, 65).

В разных частях Скифии в конце ее истории предполагается наличие своеобразных «бусинных лавок» греческих и местных торговцев (Островерхов 1990, с. 143; 1996, с. 364–367). Такие лавки были весьма важны не только для пополнения состава ожерелий: скифянки Степи, как принято считать, иногда расшивали бусами головные уборы и покрывала, а молодые незамужние женщины и вдовы — также рукава платьев («перевязи») (см.: Клочко 1992г, с. 38–39).

Мужская распашная одежда

Кафтаны

Видимо, именно о такой короткой одежде сообщают греческие авторы, называя их весьма неточно скифским chiton (греческий хитон, разумеется, одежда нераспашная, но у скифов известно лишь одно достоверное изображение ее на гребне из Солохи и только как поддевки под панцирь). Юлий Полидевк (Onom. VII. 70) указывает название такого кафтана: sisirna и отмечает, что он кожаный и волосатый (т.е. в теплый сезон эта одежда из овчины, видимо, носилась мехом внутрь). О скифских «хитонах», в частности кожаных, упоминалось также в «Скифах» Антифана (ibid. VII. 59) и в «Эрискии» Платона (Plato. Eryx. 19). На некоторых детализованных рельефных изображениях мы действительно видим, что в теплый сезон кафтан sisirna носился мехом внутрь: меховая изнанка выглядывает на клиновидном выступе подола у персонажа, стреноживающего лошадь на серебряной ритуальной амфоре из Чертомлыка.

Одной из наиболее характерных черт оформления кафтана у скифов-сколотов можно считать два клиновидных выступа на стыке подола и бортов (как уже отмечалось, они появляются на изваяниях в IV в. до н.э.). Это самый распространенный тип подола на изображениях греко-скифской торевтики; сзади он был горизонтальным и более коротким. На золотом «шлеме» из Передериевой Могилы два главных героя одеты в кафтаны именно с таким подолом, а у нападающего на них молодого воина — «обыкновенный» горизонтальный подол. Как уже отмечалось, есть основания считать подол с клиньями принадлежностью аристократии. Мужские кафтаны с клиньями таких пропорций на краю подола встречаются и в других частях Евразии (например, у тибето-бирманских народов южного Китая: Краски 2007, с. 73, № 8). Узкие кафтаны порой имели по бокам неглубокие разрезы, как у одного из персонажей чертомлыцкой амфоры (рис. 27, 26; 32).

Большой интерес представляет оформление подола у персонажей чаши из Гаймановой Могилы: по краю подола пришита узкая полоса, которая спереди украшена у каждого борта тремя узкими длинными клиньями (рис. 27, 29; 31). В главе 2.1 на примере нераспашной одежды парфян будет рассмотрена и семантика этого элемента. Что же касается распашного кафтана, как у скифов, то единственный аналог ему пока известен на серебряном сосуде с эпической сценой из Марлика в Северном Иране домидийского времени: здесь, правда, шесть клиньев более равномерно размещены по периметру подола (Negahban 1996, 1, No. 54) (рис. 218, 9). В другом случае (изваяние № 101; рис. 28, 15) три узких клина расположены впритык на задней стороне подола, которая имеет вид овального выступа. Сзади подол также подчас имел разрез со скошенными книзу краями (рис. 28, 16).

Рукава в ряде случаев имеют пришивные обшлага раструбом (рис. 27, 42; 29, а) или обычной формы (рис. 27, 23, 41а-б). У одного персонажа на кубке из Частых курганов видно, что рукава стянуты у запястья шнурком (рис. 27, 42а).

У музыканта на пластине из Сахновки изображен прилегающий сзади к вороту кафтана объемный откинутый капюшон, на что указывали еще А.А. Миллер и А. де Мортилье (Бессонова, Раевський 1977, с. 43). Другое изображение капюшона находим у одного из мужских персонажей, окружающих богиню, на пластине из Карагодеуашха (Анфимов 1987, фото на с. 120). Ясно видно, что он сшит с бортами кафтана и надвинут на лицо.

Бляшечный декор плечевой одежды у знатных мужчин распределен крайне неравномерно. В кургане Дорт-Оба около 500 треугольных бляшек располагались «на плечах» (обшивая, судя по изображениям на торевтике, плечевой шов и проймы рукавов), а «вдоль груди» размещалось всего 35 ромбических бляшек, украшавших, видимо, правый (верхний) борт запахиваемого кафтана (ср.: Спицын 1918, с. 174). Напротив, в таком важнейшем кургане, как Солоха, кафтан лица царского рода почти не украшался бляшками: последние расшивали, видимо, лишь край ворота (Манцевич 1987, № 39 — 31 экземпляр).

В погребении юноши в кургане 9 у с. Пески декор кафтана составляли 75 квадратных бляшек. Большинство из них концентрировалось на рукавах (по 28 на каждом). Декор пройм рукавов в районе предплечий был нашит, видимо, в два ряда (по 16 штук). Кроме того, бляшки обшивали вертикальную полосу шва на спине и края рукавов у запястий (ср.: Клочко 1984, с. 65–66: чертеж — рис. 9; реконструкция — рис. 10). Вместе с тем графическая реконструкция Л.С. Клочко вызывает ряд возражений. Во-первых, на ней присутствует явно не существовавший, судя по чертежу, плечевой шов. Во-вторых, нет реальных оснований для реконструкции клиновидных выступов подола, известных у мифоэпических персонажей греко-скифской торевтики.

Халаты

Они были длиной до колен. Встречаются на изображениях крайне редко. Один из их представлен у левого персонажа нижнего яруса пластины головного убора в Карагодеуашхе (рис. 27, 43). Он имел скругленные нижние концы бортов, узкие и длинные, в складках и с узкими обшлагами рукава. Вдоль бортов он декорирован (как и кафтан на медальоне из Херсонеса) рядом треугольников из трех точек. Судя по описанному выше изваянию № 43 из Кировоградского музея (рис. 28, 4), подол халата был с боковыми разрезами и сзади закруглен; поверх него, видимо, носился более короткий кафтан.

Женская распашная одежда

Халаты типа кандис

Это местный вариант парадного халата иранских народов данной эпохи. Он традиционно изображался у одной и той же богини (по Д.С. Раевскому — богиня огня Табити). В деталях передан его декор и элементы кроя на бляшках из Мелитопольского кургана и на пластине из Карагодеуашха (рис. 36, 10–11). Видно, что рукава внизу несколько расширялись и имели округлый край. В Карагодеуашхе нижние края бортов скруглены (как и на мужском халате), а ворот присборен. Декор бортов — квадратные бляшки или полоска треугольников из точек.

Кафтаны

На височных подвесках скифской работы из Толстой Могилы (Мозолевский 1979, рис. 117, правый; Бессонова 1983, рис. 16, 2) видим носившуюся поверх длинного платья очень короткую распашную кофту с длинными рукавами. Она, по-видимому, украшена рядом квадратных бляшек по краям бортов и подола.

На мой взгляд, остатки сходной кофты представлены в виде линий из бляшек у женщины из того же кургана; они хорошо документированы чертежами, фото и описаниями (Мозолевський 1979, с. 206–208; рис. 87–89, 135). Исходя из них, я склонен поддержать в целом (кроме параметров рукавов) реконструкцию М.В. Горелика (Černenko 1983, pl. G, 2), а не вариант Л.С. Клочко (Thrane 1994, S. 38). Эта одежда была сшита из дорогого импортного красного атласа (рис. 36, 13). Подол кофты едва доходил до живота; оба ее борта по краю обшивал ряд из 8 прямоугольных бляшек, еще столько же обшивали ворот. Еще один ряд из 12 прямоугольных бляшек шел поперек рукава на уровне локтей; по три таких же параллельных ряда (по 7–10 бляшек в каждом) имелось у края рукава. Кроме того, край ворота и самый край рукава дополнительно обшивались рядами мелких полусферических бляшек. Л.С. Клочко, кроме того, реконструирует кафтаны в курганах Бердянском и у с. Корнеевка, предполагая наличие на них, как и на мужских, вертикальной полосы декора ни спине, закрывающей шов двух полотнищ спинки (Клочко 1992а, с. 11).

Распашные безрукавки

Другой тип распашной одежды из плотного сукна представлен у девочки из Вишневой Могилы (рис. 38–39). Она была явно безрукавной и по бортам, видимо, обшита полосой меха (?) (более широкой, естественно, у правого борта, закрывавшего сверху левый). Предположение о наличии клиньев на подоле, основанное только на сдвинутом и оказавшемся между бедренными костями маленьком кусочке отделки борта, кажется мне маловероятным (ср.: Прилипко, Болтрик 1991, с. 27, 29; рис. 5, 1–2).

Мужская нераспашная одежда

Верхняя нераспашная одежда с длинными рукавами лишь однажды изображена надетой под панцирь у воина на золотом гребне из Солохи (Степанов 1915, с. 11, 18; табл. 1). Похоже, она имела на груди довольно глубокий вырез (так как ее ворот не выглядывает из-под низко носившегося верхнего края панциря). Подол у нее пришивной, складчатый, с декоративной полосой по краю. Нечто подобное носили в бою черкесские феодалы на Северном Кавказе (ср.: Равдоникас 1981, с. 15–16). Подобную одежду можно считать воинской.

⁴⁷ Такая традиция у многих кочевых народов исходно связана с дефицитом тканей тонкой выделки для нательной одежды. В холодную погоду распахнутый верх, возможно, закрывался. Так, в синхронном «сакском» могильнике Субеши в Синьцзяне
в подобной ситуации грудь мужчины была укрыта специальным прямоугольным кожаным нагрудником с богатым орнаментом. Он крепился на теле и к одежде с помощью завязок на углах (Pichangaki Supechi ügümk 1994, S. 40–41)

Нижняя нераспашная одежда (рубахи) у мужчин документирована очень редко. На предметах греко-скифской торевтики у мужчин кафтан — сисирна почти всегда надет прямо на голое тело (Степанов 1915, с. 15)⁴⁷. Лишь однажды на изображении беседующего воина с мечом на чаше из Гаймановой Могилы (Древнее золото 1975 — нумерации иллюстраций нет) мы видим выглядывающий из-под бороды край рубахи (по-видимому, с небольшим треугольным вырезом), украшенный рядом полуовальных бляшек.

У мальчика в рядовом кургане 5/3 у Булгаково отмечен тот же декор ворота рубахи в виде полуовальных пластинок, но сделанных из кости. К ним крепились бронзовые колечки и стеклянные бусины (ср.: Клочко 1993, с. 40–41; рис. 4).

Возможно, его стоит сопоставить с более ранними изображениями первых индоевропейцев, оказавшихся в бронзовом веке на стыке Монголии и Западного Китая. На статуях чемурчекской культуры у мужчин из всех элементов собственно одежды неоднократно подчеркнут ворот рубах с декором из полоски зигзага (треугольных бляшек?) (Ковалев 2007, ил.. 5,2; 6, 3).

Женская нераспашная одежда

Основным видом плечевой одежды являлось платье длиной до щиколоток (в случае если под ним носилось второе, более длинное: рис. 36, 14) или до пят (рис. 36, 12). Рукава его длинные, обычно очень широкие и, вероятно, длиннее руки (они собирались у запястий обшлагами: рис. 36, 14–16); у маленькой девочки известны рукава, резко расширяющиеся книзу (рис. 36, 19). Чаще всего платье носилось свободно, без пояса.

Ворот обычно горизонтальный и довольно узкий, окаймленный широкой декоративной полосой (рис. 36, 14, 17), реже — с небольшим треугольным вырезом (рис. 36, 16–17). Платье богини, сидящей у алтаря, на бляшке из Чертомлыка (№ 101) имеет ворот с треугольным вырезом, складчатыми (собранными у запястий) рукавами и, видимо, вертикальную полосу декора (рис. 36, 16); на серьгах из Большой Знаменки при том же треугольном вырезе ворота видим более узкие рукава без обшлагов (они шились из особой сетчатой ткани) (рис. 36, 17).

Рукава платья в кургане 4/2 группы Страшной Могилы, судя по чертежу и описанию (Тереножкин и др. 1973, с. 144; рис. 27) (рис. 42), состояли из четырех рядов нашивных украшений, в каждом случае — оригинальной формы и материала (золото, электр, серебро, стекло). Порядок обшивок лучше сохранился на правой руке, где видно, что рукава были весьма длинными (до середины пальцев), шириной около 10 см. Эти четыре линии обшивки, вероятно, схематично переданы на рукавах некоторых типов бляшек «богиня на троне и юноша» (рис. 36, 14). Чаще, однако, мы встречаем обшивку края рукавов в один ряд. Так, в кургане 3/2 у Старинской птицефабрики его образовывали 38 простых полусферических бляшек.

⁴⁸ Уверенность исследователя этой могилы Б.Н. Мозолевского в том, что ребенок был именно мальчиком, не может быть разделена нами в том числе из-за наличия плечевой одежды несвойственного мужским комплексам облика и пары сережек.

Хорошо сохранились обшивки платья маленькой девочки (1–2 лет) из Толстой Могилы⁴⁸. Оно достаточно надежно реконструируется по чертежам и полевым описаниям (ср.: Мозолевський 1979, с. 209; рис. 90–91). Ряды круглых бляшек обшивали плечевой шов по всей длине, внутренний шов рукава и его нижний край (ширина рукавов очень велика для ребенка — около 15 см). Ряд круглых же бляшек шел поперек груди, напоминая границу высокой кокетки (?) у сармато-аланских платьев I–II вв. н.э. (см. главу 2.2). Ворот был очень широким и обшивался 22 крупными прямоугольными бляшками и большим количеством мелких полусферических (последние нашивались также и по краю рукавов). Интересно, что подол платья совершенно не украшен.

В Вишневой Могиле у девочки из бедной семьи платье из тонкого полотна сохранилось главным образом в верхней части (рис. 36, 21). Шов, идущий вдоль рукавов, закрывался декоративной трехрядной полосой из оранжевого атласа в центре и алого полотна по краям шириной 4 см. Рукава в трех местах были перетянуты ремешками с нанизанными на них бусами. Присборенный ворот стягивался ремешком из плетеных нитей (Прилипко, Болтрик 1991, с. 27–28; рис. 5, 5–7).

У воительницы из могилы 10 Беглицкого некрополя (Каменецкий 1959, с. 23) (рис. 36, 20) видим необычный глубокий боковой разрез подола слева (обшитый, как и нижний край, бусами).

Плащи

Мужские плащи в ряде случаев сшивались из скальпов убитых врагов (Her. Hist. IV. 64). К сожалению, представить, как они выглядели, мы не можем (во многих случаях они, видимо, не относились к парадной одежде, и, как и у персов, изображать их было не принято; ср. ниже противоположную ситуацию у пазырыкцев, когда их изображали, но в могилу с умершим никогда не помещали).

Следы женских плащей документируются редко. Например, при отсутствии ожерелья у воительницы из могилы 10 Беглицкого некрополя на левом плече лежала крупная кубическая узорчатая бусина (Каменецкий 1959, с. 23). Вероятно, у девочки из рядовой семьи в Вишневой Могиле остатками длинного плаща можно считать слой толстой ворсистой ткани, помещенной между полотняной подстилкой дна гроба и слоями тканей плечевой одежды; плащ крепился у шеи бронзовой фибулой (он был принят исследователями за обычную подстилку: Прилипко, Болтрик 1991, с. 26, 30). ). В Большом Рыжановском кургане в Лесостепи он крепился булавкой, как это характерно для соседних со скифами племен (Клочко 2007, с. 30, рис. 3). Одним из вариантов таких женских плащей можно считать мантию богини на изваянии № 1 из святилища в Преградной, которая доходила до пят и крепилась шнуровкой в верхней части груди (Ольховский, Евдокимов 1994, № 123; ил. 74) (рис. 36, 13б).

Наплечные украшения

⁴⁹ Мнение Б.В. Фармаковского, часто некритически цитируемое, о том, что такой предмет якобы изображен у возницы Дария III на мозаике из Помпей (т.е. использовался персами) (Farmakovskij 1914, S. 273), к сожалению, результат недоразумения.

⁵⁰ Эти украшения известны и в комплексах аристократии Лесостепи (Частые курганы, Мастюгино); иногда пронизки сделаны из серебра (Александрополь, Частые курганы).

Характерным украшением обоих полов было своеобразное (известное только в Скифии)⁴⁹ ажурное оплечье — так называемая «сеточка», «сетчатый убор», — состоявшее из большого числа золотых цилиндрических трубочек-пронизок и амфоровидных подвесок⁵⁰ (рис. 35 и 42а). В первой половине IV в. до н.э. эти украшения использовались лишь мужчинами, но позже известны и у женщин (Чертомлык) (Алексеев, Мурзин, Ролле 1991, с. 112). В Солохе до 1000 пронизок и до 70 подвесок составляли, по описаниям Н.И. Весловского и И.Е. Забелина, три яруса треугольников из трех пронизок каждый, причем каждый треугольник отделялся (видимо, только по нижнему ярусу) амфоровидной подвеской; трубочки чередовались в низках c синими стеклянными бусинами (Манцевич 1987, с. 62, № 38) (см. также реконструкцию в Бердянском кургане: Kločko 1991, Аbb. 4b). В северо-восточной камере Чертомлыка на зеркале (Алексеев, Мурзин, Ролле 1991, № 114; фото на с. 197) отпечаталась «сеточка» иной конструкции (№ 118): ее звенья представляли собой ромбики из четырех пронизок (всего около 450), на углах которых, видимо, размещались синие стеклянные бусины (около 120), а по нижнему краю, как в Солохе, — зерновидные подвески (около 30). Количество украшений каждого типа здесь примерно в два раза меньше, чем в первом комплексе. Высказывалось предположение, что такое украшение появилось у скифов «под влиянием античной эстетики» (Клочко 1992а, с. 16); в оформлении этого украшения действительно сказывается влияние греко-персидского стиля. Однако изобретателями «сеточки» были явно не греки и не персы (у тех и других она отсутствует, но известна уже в раннем Египте, см.: Сокровища 2003, с. 389). Возможно, все украшения были нашиты на круглую пелерину.

Головные уборы

Л.С. Клочко делит скифские женские головные уборы на три основные группы: шапки, покрывала и повязки-диадемы (Клочко 1992а, с. 4). Такая классификация выглядит не вполне удачной. Во-первых, покрывала у степных скифов не были самостоятельным убором, а пришивались к уборам разных типов (там же, с. 10). Во-вторых, термин «шапки» на деле включает у нее головные уборы, очень различные по облику (цилиндрические, конусовидные и др.). В-третьих, кажется более удачным относить диадемы не к головным уборам, покрывающим голову, а к начельным украшениям. Т.В. Мирошина выделяет среди мужских уборов башлыки так называемого «куль-обского типа», башлыки на изображениях царей Скилура и Палака совсем другой эпохи — второй половины II в. до н.э. (Мирошина 1977, с. 79) (они не имеют, видимо, никакого отношения к Геродотовым сколотам: см. главу 2.2); высокие цилиндрические уборы с плоским верхом и широким назатыльником она не вполне удачно именует вслед за П.К. Степановым персидским словом tyara (см. выше в разделе 1 о том, что в источниках так достоверно именуются остроконечные уборы) (Мирошина 1981, с. 55–58). Исследовательница пытается основывать все реконструкции на известном сегодня небольшом круге греко-скифских или даже персидских изображений, но такое ограничение не кажется мне оправданным, как и привлечение для этого материалов по далеким персам или по неираноязычным «варварам» Северо-Западного Кавказа (синдам) (ср.: Мирошина 1977, с. 79, 84, 91).

Часть исследователей полагает, что набор божеств, помещенных на золотых пластинах головных уборов замужних дам, был связан с идеей плодородия (см., например: Клочко 2006а). Однако нам ближе позиция тех ученых, которые состав этих изображений (одиночная голова, возможно, ассоциировавшаяся с отрубленной; танцующие «менады» с отрубленными же головами в руках; мотив приобщения священным напитком напитком из ритона; многофигурная композиция на диадеме из Сахновки) связывают с мотивом смерти-возрождения и с погребальным ритуалом (Шауб 2010, с. 12; Вертиенко 2010б; 2010в).

Наше описание удобнее начать с более детально документированных женских уборов.

Цилиндрические женские уборы

Они, по-видимому, были наиболее социально и сакрально значимыми у скифянок и считались атрибутом взрослых женщин (по предположению Т.В. Мирошиной, которое я пока не решаюсь разделить, — только замужних).

⁵¹ Лишь в Большом Рыжановском кургане (находящемся не в Степи, а в Правобережной Лесостепи) покрывало, судя по полевому фото, украшалось двумя рядами разнотипных бляшек: один составляли крупные круглые с головой Горгоны, другой — мелкие в форме песочных часов (см.: Chochrowski, Rydzewski, Skoryj 1999, photo XIV).

Тип 1. Наибольшую известность среди них в мировой литературе получил так называемый «скифский kalathos» (калаф). У этого убора лицевая округлая часть в виде полукружья длиной около 50 см украшалась сплошными рядами крупных золотых пластин с тисненым декором. Иногда, как полагает ряд авторов, верхний край слегка нависал надо лбом или в целом убор слегка расширялся кверху (изображение на бляшке с богиней на троне и юношей: рис. 41). По бокам и сзади убора крепилось покрывало, обшитое по краю с лицевой стороны рядом однотипных бляшек⁵¹. Типологически сходные цилиндрические уборы с крепившимся длинным покрывалом еще недавно бытовали, например, у ираноязычных таджичек (Maitdinova 1992, pl. CXXXIII). В отличие от греческих kalathos (при сравнении с которыми этот тип убора получил в начале XX в. это весьма неточное название) скифские их аналоги имели совершенно иной декор, пришитое покрывало и носились низко сидящими (Клочко 1992а, с. 6–7) (рис. 36, 2). Наиболее достоверные находки парадных «калафов» аристократок известны в курганах Чертомлык (рис. 44), Деевский, Рыжановский и Толстая Могила (Васина 2003, с. 154–155) (рис. 37; 45). Такой убор с покрывалом наиболее ясно представлен у богини Табити на распространенных бляшках «Богиня на троне и юноша»; более схематично он изображен на предполагаемых фигурах богини Аргимпасы с наверший из Александрополя и на височных подвесках из Любимовки; покрывало в этих случаях не представлено, так как его закрывают в первом случае изогнутые широкие крылья, а во втором — воздетые руки (ср.: Мирошина 1980, с. 43–44; рис. 5, 1–2) (рис. 36, 1а). У женщины царского рода в Чертомлыке эти уборы отличались двумя полосками с рядом подвесок и с рядом стоек с подвесками по нижнему краю (там же, с. 38–39, 42; рис. 4) (рис. 36, 2). У аристократки более низкого ранга в Толстой Могиле «калаф» был обшит шестью сплошными рядами золотых пластин, а по нижнему краю крепились височные подвески с изображением богини — Хозяйки зверей — Аргимпасы. Набор украшений «калафа» (если не он сам полностью) попадал к знатным скифянкам от греческих ювелиров и торговцев; однако в дальнейшем они во всех случаях «перемонтировались» и дополнялись (Минасян 1991, с. 383).

Л.С. Клочко предполагает наличие у скифянок калафов греческого типа в виде кокошника (так реконструируются ею уборы из кургана 46 группы Чертомлыка и кургана 21 у Каменки) и цилиндрических уборов с плоским верхом (Казенная Могила) (Клочко 1992а, с. 7). «Греческий» вариант, представленный в весьма скромных по рангу могилах, она выводит непосредственно от греческих колонистов Северного Причерноморья, от которых они попали к знатным, жившим в городах Боспора «эллинизированным скифянкам», а от них — к женщинам из простолюдинов. Это объяснение (заимствование у греков одного из основных типов ритуального женского головного убора) представляется пока не вполне убедительным. Показательно, что обе находки греческих уборов расположены максимально далеко от границ собственно Боспорского царства — на Правобережье Днепра. К тому же женские уборы такого облика известны у различных индоевропейских народов, и версия заимствования их силуэта именно в античный период и именно от греков не кажется наиболее конструктивной.

Фактически как берет на тулье восстанавливает Л.С. Клочко в Татьяниной Могиле убор из золотой пластины-метопиды по нижнему краю и нескольких рядов расположенных выше разнообразных украшений. Однако кажется более вероятным отнесение их к «греческим калафам» (ср.: Kločko 1991, S. 394; Фиалко 2002, с. 84).

Тип 2. На материале кургана 22/2 у Красного Перекопа Т.В. Мирошина убедительно реконструировала убор с плоским верхом, неточно названный ею «скифской tyara» (рис. 36, 6). Судя по чертежу (Мирошина 1981, рис. 1 а), убор, в основном при разложении органической основы, развалился по главному конструктивному шву на два полукружия. По верхнему краю он обшивался полукруглыми стойками со свисающими подвесками, ниже в два ряда располагались удлиненные прямоугольные пластинки, а по бокам ниже висков нашивались две крупные дугообразные пластины. К убору крепилось покрывало, расшитое рядом бляшек (там же, с. 46–53; рис. 3).

Тип 3. Еще один вариант цилиндрического убора представлен в кургане 4/3 Гаймановой Могилы. Здесь 25 бляшек образовывали с лицевой стороны прямоугольник из пяти рядов размером 20×10 см (Клочко 1982, с. 121; рис. 2, 1); в среднем ряду в бляшки воткнуты четыре серебряные булавки, видимо, крепившие убор к прическе. Рискованно связывать именно с этим убором метопиду, найденную у входа в камеру. Л.С. Клочко склонна считать его «калафом», Т.В. Мирошина — «тиарой» или конусовидным убором, я же вижу в нем оригинальный тип.

Тип 4. Своеобразный вариант убора изображен на одном из наверший Александропольского кургана (рис. 36, 7). Его цилиндрический верх очень низкий, из жесткого материала и, видимо, обит по краю рядом бляшек. Убор имеет длинные боковые лопасти (наушники), повязанные или, скорее, застегнутые под подбородком.

Цилинидрические уборы соединялись с покрывалом с помощью 2-3 однотипных булавок (Гайманова Могилы, Чертомлык, Куль-Оба, Вильна Украйна и др.), чаще всего – с навершием в виде многократно изогнутой змеи (Клочко 2007, с. 37-38, рис. 10-12).

Конусовидные уборы разных типов (см. прежде всего: Клочко 1986) с золотыми пластинами и бляшками, иногда — с височными подвесками, рассматриваемые ниже, Л.С. Клочко склонна считать девичьим атрибутом. Однако находка такого убора в парном погребении супругов в северо-восточной камере Чертомлыка противоречит такой трактовке.

⁵² На серьгах из Большой Знаменки представлен, видимо, не конусообразный убор, как думает Л.С. Клочко (Клочко 1992а, с. 8), а башлык с облегающим голову верхом (см. ниже; рис. 36, 8).

⁵³ Таков, например, убор из кургана 6 Лебедевки III в среднем течении р. Урал (принадлежавшего исседонам или массагетам (?) письменных источников), украшенный бляшками в виде головы оленя и разнотипными бусами, а также длинными височными подвесками в виде «косички» с шаром на конце (Сдыков, Гуцалов, Бисембаев 2003, с. 54; цветная вкладка, фото 7).

Тип 5. Убор с жестким каркасом из кожи, судя по образцу из Мордвиновского кургана, обшитый горизонтальными рядами бляшек (все более короткими кверху) и соединенный с покрывалом, украшенным по краю бляшками. Любопытно, что такой убор изображен единственный раз именно на золотой пластине головного же убора из Карагодеуашха (рис. 36, 3)⁵². Впервые такой убор для Степной Скифии был реконструирован Г.Н. Боровкой для женщины, захороненной с царем в главной камере Чертомлыка (Боровка 1921) (рис. 36, 3а). Он образовывал конус на 30 см выше головы, к верхушке которого крепилось покрывало из ткани пурпурного цвета с бляшечной каймой, доходящее до бедер. Передняя часть конуса была украшена по нижнему краю пластинкой-метопидой (у уборов этого типа они короче, чем у «калафов» и «тиар»), а выше — рядами более чем 50 бляшек трех типов. Сходные уборы были выявлены и в других курганах Степи (Бердянский, Татьянина Могила, Каменка, Изобильное, Мордвиновский: Мирошина 1981, с. 58–60; рис. 6; Kločko 1991, Аbb. 4a-b; Клочко 2000, рис. 1). Характерно, что женский головной убор из кургана 8 Елисаветовской по составу типов бляшек совпадает с чертомлыцким (ср.: Мирошина 1977, с. 92). Типологически сходные уборы с височными подвесками (и, возможно, с коротким покрывалом без золотого декора) известны и у восточных соседей скифов⁵³.

Тип 6. Бытовали и гораздо более простые по оформлению конусовидные женские уборы, видимо — без покрывала. В аристократическом Бердянском кургане на них предполагается чередование горизонтальных рядов треугольных бляшек и овальных с изображениями животных (Клочко 2000, рис. 2). У девушки-подростка из Мордвиновского кургана высокий убор венчала вверху золотая фигурка птицы (Клочко 1993, рис. 1). В рядовом кургане 6 у Марьевки сохранилась верхушка убора — кожаный колпачок высотой около 4 см, а нижний край обшивался пятью бронзовыми бляшечками (Мирошина 1981, с. 68; Клочко 1992а, с. 9). В кургане 4/3 в Носаках убор девочки 6–7 лет был обшит рядами бус, в основном — в верхней части; макушку убора венчала крупная стеклянная бусина, к которой прилегало бронзовое кольцо того же диаметра (см.: Мирошина 1981, с. 61; Клочко 1982, с. 128–129; рис. 7).

Тип 7. Башлыки с округлым верхом и длинным широким назатыльником. Характерный образец такого убора представлен у богини на височных подвесках из кургана 2 Большой Белозерки (рис. 36, 8). Нижний край его не прилегает к лицу и шее, а торчит под углом, так как сделан из жесткого материала (кожа или войлок). Он украшен двумя рядами круглых бляшек. Остатки подобного убора, видимо, обнаружены в кургане 17/3 у Нововасильевки, где 22 бляшки лежали «дугой вокруг головы» (ср.: Мирошина 1981, с. 68).

Тип 8. Кожаные башлыки женщин-воительниц среднего возраста.

Они характеризуются наличием очень широкого, но короткого назатыльника. О форме верха ничего достоверно не известно. Убор облегал лоб и скреплялся на нем особым обручем. Реконструкция Л.С. Клоч­ко таких уборов как имеющих именно плоский низкий верх (Клочко 1992а, с. 7–8) пока практически не обоснована: то, что рядом с нижним краем убора находился колчан (Клочко 1982, с. 120), могло означать и просто деформацию его верхушки. В кургане 13 группы БОФ обруч был деревянным из сплошной дощечки и с желобком посередине (ширина 5 см, толщина 1 см) (Тереножкин и др. 1973, с. 161, 163; рис. 43, 17), в Большом кургане у Малой Лепетихи — костяным, на котором красной краской нанесен ряд концентрических овалов (Евдокимов, Данилко 1996, с. 39; Bитрик, Данилко 2002, с. 139). На уборе из БОФ нижний угол назатыльника был обшит по краю пятью мелкими золотыми бляшечками. По бокам край назатыльника напоминал полосу широкой кожаной бахромы. Возможно, уборы именно этого типа у воительниц украшались по нижнему краю золотой полоской-метопидой (Кут, курган 7).

О многих типах головных уборов воительниц нельзя сказать ничего определенного, кроме того, что они, например, украшались по краю парой золотых височных подвесок с изображением богини на зооморфном троне (Большая Знаменка) (ср.: Березова 1996, с. 6, 8–9).

⁵⁴ Ссылка Т.В. Мирошиной при этом на изображение головного покрывала с ритона в Мерджанах (Мирошина 1981, рис. 8, б) как на «скифское», к сожалению, не может быть принята. Костюм мужского персонажа на ритоне (верхняя нераспашная одежда, короткий плащ) не имеет ничего общего со скифским, а сам комплекс Мерджан сегодня убедительно передатирован Ю.А. Вино­градовым II–I вв. до н.э. (см. главу 2.2) и справедливо связывается с сарматами.

Что касается головных покрывал, то Л.С. Клочко считает, что они никогда не были самостоятельным элементом, а являлись лишь частью сложных головных уборов (Клочко 1992а, с. 10). Т.В. Мирошина, напротив, называет головное покрывало как самостоятельный убор в кургане 3 у Аксютинцев (Мирошина 1981, рис. 8а)⁵⁴; однако этот комплекс раскопан в Лесостепи и нами не учитывается.

Тип 9. Мужские башлыки с назатыльником и округлым высоким верхом.

К этому типу, вероятно, относится убор с округлым верхом воина из северо-западной камеры Чертомлыка, где 26 квадратных бляшек (№ 76) овалом окружали череп, поднимаясь на 18–20 см выше его макушки, т.е., видимо, вдоль шва (Алексеев, Мурзин, Ролле 1991, с. 113). Можно думать, этот башлык имел и сравнительно широкие боковые лопасти, края которых, застегивавшиеся под подбородком, украшали две сходные бляшки.

Тип 10. Мужские башлыки с длинным (до плеч) широким назатыльником и заостренным невысоким верхом. Этот тип известен на знаменитом электровом круглотелом кубке из Куль-Обы, найденном в 1830 г., поэтому неудивительно, что он стал известен как своеобразный «эталон» скифского башлыка (Т.В. Мирошина назвала его «куль-обским»: Мирошина 1977, с. 79); исследовательница даже предположила, что все немногочисленные золотые украшения на мужских черепах относились почему-то только к этому типу убора (там же, с. 89) (рис. 27, 4). Судя по детально переданным швам, такой убор кроился из двух основных соединенных половин; в одном случае вшивался дополнительный клин надо лбом. Декоративная полоса вышивки из пестрой ткани (?), украшенной треугольниками из трех точек или «бегущей спиралью», пришивалась по его нижнему краю.

Интересно, что на посвятительных свинцовых пластинках 1-й пол. III в. до н.э. из греческой Ольвии (Зайцева 2004, с. 129, рис. 4, 26; 5, 20а) для обозначения «типичного» скифа избран именно этот тип убора (наряду с кафтаном, имеющим клинья на подоле).

Тип 11. Мужские башлыки с назатыльником и округлым облегающим верхом. Наиболее достоверно такой убор представлен у персонажа 7 на пластине из Сахновки (рис. 27, 2).

Тип 12. Высокие мужские конусообразные уборы. Они представлены пока единственным изображением на известном медальоне из Херсонеса (рис. 27, 3). Убор декорирован по нижнему краю полосой ткани (?) с рядом треугольников из трех точек. Значение херсонесского изображения велико, так как Лукиан прямо сообщает, что высшее сословие скифского общества отличалось ношением колпаков (греч. pilos); такой убор был и у прибывшего в Афины царевича Анахарсиса (Luc. Scyth. 1, 16). Видимо, убор этого типа носили и аристократы из крымских курганов IV в. до н.э. — Дорт-Обы (где он обшивался бляшками) и, возможно, Куль-Обы, где он украшался по нижнему краю золотой «женской» метопидой, а ближе к макушке — цилиндром высотой около 10 см (Древности Босфора… 1866, с. XXIII–XXV; рис. II, 1–2).

Тип 13. Мужские маленькие полусферические шапочки. Такой убор изображен у персонажа 9 на пластине из Сахновки (рис. 27, 1).

Часто из невнятного описания раскопщика и при отсутствии качественных чертежей трудно даже примерно представить себе тип мужского убора. Типичные примеры: в Нимфейском кургане 4 1876 г. «вокруг черепа» воина лежали 16 золотых бляшек шести разных типов (ОАК за 1876 г., с. XVII–XVIII); в кургане 2 у Старинской птицефабрики «у головы» воина помещались 36 бляшек-розеток (Ильинская 1966, с. 155) и др.

В ряде случаев головной убор женщин «среднего» и княжеского социального ранга включал, наряду с бляшками или бусами, одну удлиненную золотую налобную пластину-метопиду греческого образца. Она обычно более широкая, чем аналогичные пластины, бывшие составной частью уборов с более сложным декором. Это уборы из кургана 18/1 у Львово, кургана 2 у Красного Перекопа, кургана 7 у с. Кут, кургана 5/5 у Златополя, из Казенной Могилы и кургана 8 в Елисаветовской и др. (см.: Клочко 1982, с. 123–125; 1983, с. 39, 49–51; рис. 4, 3; 6, 3; 8, 3).

Иногда головной убор знатных дам украшался лишь одной небольшой круглой бляшкой с изображением головы Горгоны, нашивавшейся, вероятно, надо лбом, и его облик представить не удается. Так было в кургане 4 Страшной Могилы (Тереножкин и др. 1973, с. 143) и в кургане 4 1908 г. у ст. Елисаветовской (Миллер 1910, с. 97; рис. 5, 1). В кургане 1/1 у Макеевки (Мирошина 1977, с. 92) по одной треугольной бляшке находилось у висков (ср. с аналогичной ситуацией в сарматских погребениях в главе 2.2).

Неизвестно, к каким именно типам мужских уборов относились 36–38 однотипных бляшек в кургане 45 у Любимовки (без отверстий для нашивания, потому что их, видимо, наклеивали) и в кургане 2/2 у Старинской птицефабрики (ср.: там же, с. 89).

Начельные украшения

Эпический Авх в поэме Валерия Флакка носит сразу две головные повязки, соединенные на каждом виске тремя узлами (Val. Flacc. Argon. VI. 50–68). Д.С. Раевский предполагал связь этого персонажа со жречеством. У персонажа 1 на круглотелом кубке из Куль-Обы видим повязку, оформленную иначе. Она украшена рядом круглых бляшек и повязана сзади так, что один короткий конец торчит вверх (рис. 27, 5). Однако в большинстве случаев даже детализированные изображения повязок лишены декора, и носят их персонажи с длинными волосами (рис. 27, 6–9). Известно изображение, где фрагмент повязки выглядывает в центре лба из-под длинных, с прямым пробором волос (юноша с амфорой на пекторали из Толстой Могилы) (рис. 27, 20).

Начельные украшения девочек из бедных семей демонстрирует находка в Вишневой Могиле (Прилипко, Болтрик 1991, с. 26; рис. 7). Это ремешок, к которому крепились пара височных подвесок по бокам и крупная глазчатая бусина надо лбом.
На налобной повязке девочки из кургана 64 у с. Марьевка сочетались бусы черного, желтого и синего цветов (Клочко 1993, с. 30). Видимо, речь идет об определенной традиции, так как повязка с аналогичным декором, но гораздо лучшей сохранности отмечена в женском погребении на Донском Левобережье, где, по данным Геродота, обитали савроматы, наиболее близкие скифам и прямо произошедшие от них (Her. IV. 21, 116–117). Здесь, в кургане 2/15 Сагванского I, по сообщению Ю.А. Смирнова, сдвоенные стеклянные бусы образовывали на повязке чередующиеся треугольники (из шести горизонтальных рядов) трех указанных цветов (в такой последовательности: черный — желтый — синий) (ср.: Гей 1978, рис. 115).

Головные повязки, возможно, иногда носили и сравнительно знатные дамы в сочетании со скифским «калафом». Так, в Большом кургане у Малой Лепетихи, в тайнике предполагается наличие повязки, обшитой рядом крупных квадратных золотых блях с изображением грифона (Клочко, Васина 2002, рис. 1).

Поясная одежда

Штаны (шаровары)

У греков скифские штаны (как, впрочем, и персидские: см. главу 4.1) не только рассматривались как признак варварства, но и считались вредными для здоровья (Гиппократ убежден, что их ношение вызывает импотенцию: Hippocrat. De aer. 30). Судя по изображениям на греко-скифской торевтике, где штаны часто показаны с характерными складками, они часто делались из плотных тканей. Известны и кожаные штаны (так, экземпляр из кургана 1 у Новорязановки у воина был обшит дополнительно железными панцирными пластинками: Ильинская, Тереножкин 1983, с. 111).

Штаны у мужчин были разной ширины. У центрального босого персонажа на чертомлыцкой амфоре они подвязаны выше щиколоток (та же традиция отмечена в римское время на рельефе из Топрак-калы: см. в главе 2.4 о хорезмийцах) (рис. 27, 46).
У мужчин известны комплексы, в которых очевидно преобладание декора штанов над декором плечевой одежды и иных элементов костюма, где они были наиболее роскошно оформленным элементом костюма. Однако отмечены они лишь в редких случаях (изображения на «круглотелом кубке» из Куль-Обы; бляшки из кургана Патиниотти со стоящим мужчиной; остатки реальных обшивок во вторичном погребении Солохи).

В кургане Солоха штаны обшивались бляшками восьми типов (семь из которых прямоугольной или подпрямоугольной — со скругленными углами — формы) (ОАК за 1913–1915 гг., 1918, с. 108; Манцевич 1987, с. 64–68). Типы № 41, 43 и 46 (около 160 экз.) располагались «вдоль ног», т.е., видимо, обшивали линию «лампасов». Остальные типы (№ 40, 42, 44–45, 47) (всего около 50 экземпляров), судя по изображениям декора штанов на торевтике (Яценко, 1993д, с. 335, табл. 4а), скорее всего, составляли, подражая текстильному орнаменту, «фон» штанин. Их сюжеты разнообразны (растительные, изображения травоядных, хищников и пары братающихся скифов).

Женские штаны изображены лишь частично и на одном изделии. Богиня, сидящая рядом с алтарем на бляшке из Чертомлыка (№ 101; Артамонов 1966, рис. 97), демонстрирует довольно высоко приподнятый подол платья, из-под которого выглядывают нижние края шаровар в горизонтальных складках. Дело в том, что богиня сидит оригинальным способом, видимо, характерным для скифов, при котором выдвинутые вперед ноги образовывали ромб (так же сидят «побратимы» на бляшках из Бердянского кургана: Gold 1993, S. 309; Abb. 100g). Достоверные штаны ( в сочетании с короткой кофтой) детально переданы у богини на подвесках из Мастюгино (Манцкевич 1973, рис. 11, 2), однако эта находка происходит из Лесостепи.

Распашные юбки

На двух культовых навершиях из Александропольского кургана (Луговой Могилы) известны два варианта этой женской одежды. Обе юбки распашные спереди, сборчатые, вверху стягивались ремешком. Одна из них доходит до щиколоток (рис. 36, 22), другая длиннее — до пят. Богиня плодородия изображена в обоих случаях полуобнаженной, а юбка, похоже, надета на голое тело. В действительности же такой предмет должен был носиться в комплекте со штанами. На еще одном навершии, которое иллюстрируется очень редко (Динцес 1936, фиг. 10, справа), видно, что под такой юбкой (очень короткой) могла носиться обычная длинная юбка [здесь она украшена широкими вертикальными полосами с рисунком в виде крупной «елочки» внутри: такой орнамент известен и на синхронных платьях женщин Хорезма (рис. 62, 21) и в более ранней мужской одежде скифов (рис. 22, 5)].

Юбки типа понёвы/украинской плахты (рис. 36, 23)

Остатки одного из подобных образцов были выявлены у девочки в Вишневой Могиле. Этот предмет состоял из двух полотнищ ткани, сшитых, видимо, до середины. В целом он напоминал распашную довольно длинную (ниже колен) юбку. Правый ее конец — возможно, гораздо более длинный — подворачивался сзади, охватывая бедра, и подвязывался на левом боку. Этот своеобразный пердмет дважды обвивался вокруг бедер шнурком. По углам он украшался небольшими кисточками (Прилипко, Болтрик 1991, с. 30; рис. 5, 3–4; 7).

Набедренные повязки (рис. 27, 47)

У одного из персонажей пекторали из Толстой Могилы под штанами явственно выступают контуры некоего узкого предмета, по крою, видимо, напоминавшего современные мужские плавки. Считать его деталью штанов пока нет оснований.

Пояса

На ряде изображений (в частности, у одного из воинов на рельефе из Юбилейного на Тамани, на чаще из Гаймановой Могилы) (рис. 27, 68–69) мы видим очень широкие, явно кожаные пояса. В «Хирургических операциях» Эрасистрата (фр. 1) упоминается, что ими скифы приучены стягивать живот в голодные дни. При этом на изображениях скифских поясов никогда не представлены пряжки, и как они крепились — на первый взгляд не вполне ясно. Однако у одного из персонажей чаши из Гаймановой Могилы с пояса на животе свисают две широкие ленты (рис. 27, 68). Боевые мужские кожаные пояса часто снабжены стандартным набором из нашитых вертикально узких бронзовых обойм (этот предмет чисто воинской экипировки находится в целом вне рамок моего исследования). Изредка концы боевого пояса украшались двумя парами золотых бляшек в виде фигуры орла и головы грифона и 40 «пуговками» (Золотой курган в Крыму: ОАК за 1890, 1892, с. 4–6; Горелик 1993, табл. LIX, 57).

Наборные пояса аристократии были украшены рядом золотых бляшек. Например, в Мелитополе парадный пояс украшен 50 золотыми квадратными бляшками с изображением «богини на троне и юноши» (см. фото: Мозолевський 1983, с. 99). Знать более низкого ранга носила пояса с серебряными (или серебря­ными позолоченными) бляшками. Последние имели форму сильно удлиненного прямоугольника или квадрата. Так, в погребении 2 Хоминой Могилы ряд серебряных бляшек с четырьмя стилизованными человеческими лицами был нашит поперечно с большими промежутками примерно в 3 см (Мозолевский 1973, с. 27; рис. 34, 7). Хорошо сохранился мужской наборный пояс в кургане 4/2 группы Страшной Могилы (Тереножкин и др. 1973, с. 146; рис. 26). На кожаную основу было поперечно нашито впритык, без пробелов 115 серебряных золоченых однотипных бляшек со стилизованными трилистниками на концах. Понятно, почему на изображениях мы не видим пряжек: в нашем случае прямоугольная пряжка из электра располагалась на левом боку, который на изображениях всегда скрыт полой кафтана (рис. 27, 71; 34). У юноши в кургане 9 у с. Пески пояс обшивали 24 прямоугольные серебряные золоченые бляшки (Клочко 1984, с. 67).

Вероятно, в ряде случаев (как это документировано в Аржане 2, у персов в Персеполе, а позже — у сарматов: см. главу 2.2) портупейный «воинский» пояс надевался одновременно с парадным. Например, в тайнике у входа в мужскую гробницу Мелитопольского кургана (Тереножкин, Мозолевский 1988, рис. 45) были положены вместе оба таких пояса (Л.С. Клочко считает парадный женской головной повязкой).

Изредка использовавшиеся скифами поясные крючки (Александрополь) (Гуляев 1969), судя по уникальным изображениям на статуях Устюрта III–I вв. до н.э. (Конай, Карамунке), могли скреплять широкий воинский пояс на животе (Ольховский 1999, с. 183; рис. II, 17–18); поэтому соображения, исключающие этот вариант (Кокорина, Лихтер 2001, с. 235–236), пока не кажутся заслуживающими внимания.

Матерчатые кушаки изображались редко. Так, они представлены на «шлеме» из Передериевой Могилы (рис. 29 б). Они довольно узкие, место их завязывания скрыто полами кафтанов; надо думать, как и в случае с кожаными поясами, они крепились у скифов на левом боку.

Женские пояса на изображениях встречены редко, их декор передан крайне схематично (Л.С. Клочко даже убеждена в их отсутствии в достоверных степных комплексах: Клочко 1992а, с. 11). Так, на височных подвесках из Мастюгино платье богини, сидящей на зооморфном троне, сопровождается наборным поясом с бляшками, которые схематично переданы самым простым способом — мелкими кружками («точками»), как и бусы ожерелья (см.: Бессонова 1979, с. 209, рис. 3; 1983, рис. 16, 3). Можно быть уверенным, что в данном случае форма бляшек передана вполне адекватно, так как это подтверждается находками в погребениях. Например, в кургане 2/2 у с. Никольского в Молдове пояс женщины украшали именно круглые бляшки с розетками (Агульников, Антипенко 1999, с. 185–186); 21 подобная бляшка украшала пояс скифянки в Рыжановском кургане 4 (труп был помещен полусидя, и бляшки образовали «кучку» в районе бедер: Бобринский 1894, с. 140–141). Сходный декор (круглые бляшки с цветочным побегом) видим и у старой аристократки из Мелитопольского кургана (Мозолевский 1983, с. 99). Иными словами, оформление парадного женского пояса была вполне однотипным.

Обувь

⁵⁵ Типологически сходен, например, использовавшийся аналогично таджикский плетеный шерстяной шнурок пехбанд.

Скифские полусапожки греческие авторы называли скификами (Σχυθιχαι). Они упоминались поэтом Алкеем (fr. 103, где говорится об их подвязывании ремешком), в «Словаре» Гарпократиона (3) и в анонимных схолиях к Феокриту (X. 34). В словаре Гесихия (Gesych. Lexicon, раздел «Скифики») говорится о скификах из белой кожи. Судя по находке в кургане 5 у Булгаково, такая обувь была двухчастной (подошва кроилась отдельно от голенищ); здесь сохранился и ремешок для подвязывания (Клочко 1992в). Носки ее на изображениях были овальными или заостренными. Скифики крепились ремнями, которые охватывали лодыжку (рис. 27, 72, 75–76)⁵⁵, а иногда пропускались и под сводом стопы; короткие концы ремня свисали спереди (рис. 27, 73–74). Специально декорировать эту обувь было не принято. Специально декорировать эту обувь было не принято. Исключением является украшение полусапожек с рядом вертикальных полос на бляшках из Куль-Обы с двумя пьющими из ритона мужчинами (Dally 2007, S. 297) (рис. 33.1, 2). Подлинные образцы полусапожек кочевого мира представлены в одном из погребений того же времени на другом конце его – в могильнике Загунлук в Синьцзяне; это парадная пара из ткани также крепилась лентой вокруг лодыжек, носки покрыты цветной вышивкой в виде змееподобных фигур и облаков (Ahmat, Hes 1999, p. 91).

Интересны полусапожки (?) всадника на реверсе одной из монет скифского царя Атея (Анохин 1973, с. 23–24; рис. 1). Они имеют очень длинные заостренные носки (рис. 27, 77).

Судя по одному изображению на изваянии (рис. 28, 13), носились и матерчатые/войлочные ноговицы (см. выше). Однако их единственное изображение не свидетельствует в пользу того, что они входили в комплект парадного костюма. В ряде случаев ногу облегали очень высокие кожаные чулки со швом с тыльной стороны (коленопреклоненный юноша на «шлеме» из Передериевой Могилы: рис. 27, 79); можно предположить, что они шились из овечьих кож и именовались mes (ср.: Абаев 1949, с. 171). Порой нижняя часть ног аккуратно обматывалась по диагонали узкой полосой ткани (бляшки со всадником из Куль-Обы: рис. 27, 78).

Женская низкая обувь на изображениях лишь выглядывает из-под платья, имея иногда овальные носки (на височных подвесках из Толстой Могилы). Носки были так же заостренными, как в Мелитопольском кургане. Здесь, судя по размещению бляшек, они образовывали семь рядов, постепенно увеличиваясь в длину от конца носка (Мозолевський 1983, фото на с. 100). В Вишневой Могиле найдена цельнокроеная обувь типа поршней из красной кожи, детали которой были шиты стачными швами на торцах; она стягивалась ремешком, продетым в отверстия по верхнему краю. Такая обувь носилась даже рядовыми скифянками с двумя парами носков: верхние были из тонкой вуалеобразной ткани, а нижние — из холста (Прилипко, Болтрик 1991, с. 32; рис. 6) (рис. 36, 26). Л.С. Клочко допускает, что такую обувь могли носить и мужчины (Клочко 1992в).

Прически

Волосы у скифов были от природы прямыми и мягкими (Aristot. De anim. gen. V. 3), рыжего цвета (Hippocrat. De aer. 28).

Мужские прически

Как сообщают Клемент Александрийский (Clement. Pedag. III. 3. 24) и Лукиан (Luc. Tox. 51), обычно скифы носили длинные волосы, которые были «рассыпаны по плечам» (Seneca. Epist. moral. XX. 7). Напротив, во время траура и великой печали их обрезали ровно вкруговую ножом (Eurip. Helen. 241; Clearch. Bioi. fr. 8); так делали и на царских похоронах (Her. Hist. IV. 71).

На изображениях греко-скифской торевтики примерно поровну мужских причесок с прямым пробором и без него — с ровно подстриженными надо лбом волосами. При этом они обычно тщательно расчесаны (исключения — два персонажа с головными повязками на пекторали из Толстой Могилы: рис. 27, 7–8). Волосы носили разной длины — иногда ниже плеч (рис. 27, 10, 19), не длиннее плеч (рис. 27, 7, 13, 21) и короткие (рис. 27, 1, 14, 22).

Одной из характерных черт скифской мужской прически при разной ее длине является собирание части волос в небольшой узел: обычно надо лбом (рис. 27, 10–14), иногда на темени (рис. 27, 17). Короткие волосы с пробором часто зачесаны назад (рис. 27, 9, 15–16). При этом на некоторых каменных изваяниях видно, что сзади они ровно подстрижены чуть ниже затылка (рис. 28, 6–7). На пластине из Геремесова кургана при внимательном осмотре подлинника видно, что на голове правого воина — не шлем с султаном на верхушке, а обычная короткая прическа с прямым пробором, с зачесанными назад волосами; при этом вверху часть волос пропущена через специальную узкую и длинную коническую втулку (вероятно — золотую); пучок волос лишь слегка выглядывает из нее (рис. 27, 16).

И.С. Сыромятникова первой обратила внимание на то, что в ряде случаев мужчины-скифы завивали все волосы на голове, а иногда лишь слегка завивали их на концах; при этом локоны были трубчатые или спиральные (Сыромятникова 1983, с. 48). В первом случае речь идет, прежде всего, о двух персонажах на пекторали из Толстой Могилы — о правом из шьющих одежду и о юноше с амфорой (рис. 27, 19–20). Подвивались наружу края волос как у мужчин (рис. 27, 18), так и у женщин (рис. 36, 9), при прическе с пробором или без него.

Косы чаще всего изображались на изваяниях. Здесь они толстые, заостренные книзу, иногда с подчеркнутым плетением и разной длины (от очень коротких до спускающихся к тазу) (рис. 28, 1–2, 3б, 8). На бляшках из Чертомлыка со сценой борьбы мужчины с грифоном из-под башлыка выглядывают не менее трех кос (Толстой, Кондаков 1889, рис. 132).

Бороды у мужчин на сделанных греками предметах скифской торевтики чаще всего окладистые, слегка заостренные (рис. 27, 10); встречаются и совсем короткие, и только на подбородке, при подбритых щеках (они покрыты мелкими точками) (рис. 27, 14), и более узкие, заостренные (два персонажа гребня из Солохи). На собственно скифских изваяниях бороды, напротив, почти не встречаются (исключение: № 106; рис. 28, 6, где борода схематично прочерчена на торце); здесь господствуют длинные вислые усы.

У персонажа на гривне в Куль-Обе (Trippet 1974, p. 40) сзади видим, что волосы скреплены высоко надо лбом узкой «ленточкой». Аналогия этому элементу, как уже отмечалось, есть на архаическом изваянии № 128 со Ставрополья. Очевидно, речь идет о воткнутом в прическу сзади вогнутом деревянном монолитном гребне-расческе (золотые и костяные гребни-расчески этого времени были плоскими: Фиалко 1999, рис. 1–2).

Женские прически

Сказать о них что-либо нелегко, так как на изображениях они почти всегда закрыты головным убором. Лишь на штампе для золотых бляшек с Каменского городища видно, что волосы без пробора; концы их подвиты (рис. 36, 9). На изваянии из Преградной волосы богини (вероятно, с прямым пробором) ниспадают на плечи поверх складок плаща (см., например: Ольховский, Евдокимов 1994, ил. 74). В отдельных могилах встречается по несколько булавок, которые, вероятно, скрепляли узлы сложной прически. Отмечался один из их типов, предположительно связанный с господствующим племенем царских скифов (Петренко 1975, с. 57).

Косметика и татуировка

⁵⁶ У восточных соседей скифов, живших в бассейне среднего Урала, красная краска могла сочетаться в погребении с темной, включающей перламутровые блестки (курган 6 могильника Лебедевка III: Сдыков, Гуцалов, Бисембаев 2003, с. 55). Здесь краски помещались в таких экзотичных емкостях, как финикийские стеклянные сосуды или ископаемые раковины.

Использование косметических средств было весьма актуально, так как скифы «вовсе не омывают тело водою» (Her. Hist. IV. 75); упоминается лишь ритуальное очищение наркотической баней — испарениями нагретых зерен конопли внутри специального войлочного шалашика (ibid. IV. 73). Косметические составы делались на основе коровьего или свиного сала (Gesych. Lexicon, в разделе «Свинья»). Женщины пользовались белилами и румянами. Например, в Толстой Могиле те и другие лежали комками рядом с небольшим растиральником из шифера (Мозолевський 1979, с. 103). В кургане 15 у Старинской птицефабрики красная краска образовывала два пятна на щеках умершей (Ильинская 1966, с. 161)⁵⁶.

Татуировка делалась у скифов женщинами с помощью булавок на разных частях тела. Татуировались также тела женщин соседних фракийских племен-данников (Clearch. Bioi. IV. fr. 8). Поскольку на изображениях тело в основном укрыто одеждой, мы можем видеть татуировку лишь на лице. Так, у богини на одной из парных височных подвесок из Толстой Могилы на левой щеке специально насечками переданы три параллельные линии (Мозолевский 1979, рис. 117). Аналогичная татуировка известна у мужчин ахеменидо-скифского времени (золотая фигурка всадника из Сибирской коллекции, Юго-Западная Сибирь, вероятно, служившая ручкой ритуального сосуда: Schiltz 1994, fig. 181) и в постскифских комплексах (солнечный бог на перстне из кургана Иссык в Семиречье); однако у них, в отличие от нашего женского изображения, подобный декор, видимо, представлен на обеих щеках.

Манера ношения

Борта кафтанов-сисирна крепились различными способами. В одних случаях они неглубоко запахивались налево. В других полы сходились, не заходя друг на друга, и держались лишь поясом. Кроме того, у знати кафтан крепился тремя застежками (на левой, «нефункциональной» поле три таких же украшения размещались для симметрии); при этом две из трех застежек размещались выше уровня талии. На круглотелом кубке из Куль-Обы это круглые пуговицы, видимо, подобные тем, которые находят у северных соседей скифов в Лесостепи (Граков 1971, с. 158, рис. ж), или же петли с овальными концами; на двуручной чаше из Гаймановой Могилы застежки имели форму двухъярусных растительных побегов (Черненко 1981, рис. 63) (рис. 27, 39). Известны изображения кафтанов, застегнутых наглухо (рис. 27, 31; 28, 18–19).

⁵⁷ Впрочем, у многих народов приспускание верхней одежды с правой руки документируется и в повседневном быту. См., например, у тибетцев: Hedin 1909, Аbb. 220, 266, 339. Известно оно и у античных греков.

У центрального персонажа на фризе чертомлыцкой амфоры видим кафтан, спущенный с правого плеча. Возможно, это связано с каким-то ритуалом (см. подобное в главе 2.5 об индо-скифах)⁵⁷, как и то, что этот мужчина босой, а его штаны необычным образом подвязаны внизу.

Женские халаты типа «кандис» носились внакидку, короткие кафтанчики застегивались. Для женщин характерно ношение одновременно двух платьев (нижнее из которых на 10–15 см длиннее). Широкие рукава платьев сужались у пришивных обшлагов.

Мужские штаны чаще носились заправленными в обувь, но, например, на охоте их часто носили навыпуск (двуручная чаша из Солохи; бляшки со всадником-охотником из Куль-Обы). Особо интересно изображение центрального босого персонажа на амфоре из Чертомлыка: судя по моим зарисовкам, нижний край штанов подвязан ремешком выше щиколоток; спереди нижний край образует треугольный выступ (он передан также на изображении персидского царя с «кратера Дария» в Неаполе: см. выше раздел 1) (рис. 27, 46; 32).

В «скифских калафах» пришитое покрывало считалось, видимо, не самым важным их элементом; во всяком случае, при ношении халата «кандис» покрывало оказывалось под ним (бляшки «богиня на троне и юноша»), а на подвесках из Любимовки и одном из наверший Александрополя у богини Аргимпасы покрывало вообще не считали нужным наметить (мастеру важнее было показать закрывавшие его крылья или воздетые руки). Женщинам из царской семьи в Чертомлыке, похороненным в камерах 1 и 2, видимо, принадлежали по два сходных парадных головных убора типа скифского «калафа», которые висели на крючьях (№ 128, 136 — в первой и № 113, 122 — во второй) (Алексеев, Мурзин, Ролле 1991, с. 63; № 113, 122, 128, 136; фото на с. 194–195, 206–208, 210–211, 213). Возникает вопрос: чем объяснить наличие подобного набора? У пары из камеры 2 пластины уборов с растительным орнаментом находились вверху, у пары из камеры 1 — внизу. У первой пары калафов зооморфный декор представлен геральдическими животными — козлами или грифонами; у второй он документирован сценами терзания или сидящим сфинксом. Думается, в интерпретации наличия двух пар парадных головных уборов с разным набором образов нам поможет обращение к быту знати самого могущественного ираноязычного этноса того времени — персов Ахеменидской империи (которые, как признано, оказывали известное влияние на культуру скифов). Выше отмечалось, что, во-первых, у персов документировался обычай разного оформления костюма по двум основным сезонам года. С другой стороны, персидские дамы брали в дальнюю дорогу (смерть вполне сопоставима с нею!) смену парадных головных уборов. В Большом кургане у Малой Лепетихи на воительницу был надет очень скромный башлык с костяным обручем, а другой, украшенный золотыми пластинами, был положен рядом.

В Толстой Могиле на голове у «княгини» были, возможно, надеты сразу два головных убора — цилиндрический и конусовидный (Мозолевский 1979, с. 202–203; Алексеев, Мурзин, Ролле 1991, с. 113) (ср. выше в архаическом Келермесе; золотая диадема надевалась на боевой шлем).

Крой

Наиболее детально он документирован на мужских изображениях. Иногда конструктивные швы плечевой одежды специально подчеркивались на предметах греко-скифской торевтики (круглотелый кубок из Куль-Обы, где, судя по мельчайшим точкам, изображались не бляшки, закрывающие шов, а он сам: рис. 27, 24; 33). Стан кроился всегда с плечевым швом (у персонажей с круглотелого кубка из Частых курганов он сильно стерт, что дало Л.С. Клочко повод говорить об особом типе кроя). Спинка часто шилась из двух вертикальных полотнищ, а шов украшался широкой полосой декора (рис. 27, 35–38). У пожилого воина на «шлеме» из Передериевой Могилы (рис. 27, 20; 29) видно, что кафтан был с высокой кокеткой, а для выступающего клина подола использовались две треугольные вставки разного размера (левая пола).

Ткань или кожа обычно скашивались у ворота. В верхний край спинки вшивался элемент в форме невысокого треугольника, реже — полуовала (рис. 27, 36–38); вероятно, этот элемент представлен и на изваяниях (рис. 28, 3). Этим скифы-сколоты отличались от других этносов ахеменидо-скифского времени, у которых такая вставка была в виде фигурной скобки «{» (персы, пазырыкцы, изображения Юго-Западной Сибири, ранние скифы). Считать такой «треугольник» капюшоном, как думала Л.С. Клочко (Клочко 1984, с. 61, 63; рис. 3), нет оснований: на таких объемных изображениях, как гребень из Солохи и амфора из Чертомлыка, он практически плоский. В этнографическом костюме народов Северного Кавказа еще недавно сохранялись архаичные по облику рукавные войлочные одежды типа «чопус» в Кахе (Дагестан) с подобным оформлением ворота (Tilke 1972, p. 34, pl. 104, 2, right).

Стан расширялся с помощью длинных и довольно узких боковин, хорошо видных на одном персонаже кубка из Куль-Обы (рис. 27, 28; 33). Использовались, по-видимому, пришивные обшлага, в том числе расширяющиеся раструбом (рис. 27, 41–42).
Л.С. Клочко выделяет два основных варианта кроя мужских кафтанов: «типа Куль-Обы» (тип I) и «типа Воронежской вазы», т.е. кубка из Частых курганов (тип II). Первый из них отличается наличием плечевого шва и длинных боковин, второй их лишен (ср.: Клочко 1984, с. 63–64). На деле существовал лишь один, первый тип (так как, по наблюдениям А.Ю. Алексеева 1996 г., поверхность кубка из Частых курганов сильно стерта, что не мешает, однако, видеть на них остатки декора плечевого шва; Л.С. Клочко же исходила из неточной прорисовки вещи).

В ряде случаев использовался пришивной подол разной ширины, подчас сшитый из нескольких полос; встречается и складчатый подол (рис. 27, 44). У знати подол спереди имел пришитые клинья разной длины. Сзади подол мог иметь разрез со скошенными краями (рис. 28, 16) или три небольших клиновидных выступа (рис. 28, 15).

Спинка женских кафтанчиков кроилась из двух вертикальных полотнищ. Нераспашные платья шили широкими; боковые разрезы на подоле известны лишь в одном случае (воительница из Беглицы). Л.С. Клочко подчеркивает наличие декора на проймах рукавов женских платьев, найденных в могилах, на разной высоте: примерно на уровне плеч — Казенная Могила или ниже — Толстая Могила, что свидетельствует о разных способах прикрепления рукавов к стану (приставлялись к нему или входили с середину кроя) (Клочко 1992а, с. 11).

Штанины иногда сшивали из множества горизонтальных или вертикальных полосок, что ярко демонстрируют персонажи № 6–7 в сцене бинтования ноги на куль-обском кубке (рис. 27, 54а, 67). Из двух частично сшитых полотнищ сделана детская «понёва» в Вишневой Могиле. Башлык «куль-обского типа» кроился из двух-трех частей. Обувь была как цельнокроеной, так и двухсоставной. Вот то главное, что можно сказать сегодня о крое «классического» скифского костюма.

Силуэт и декоративные принципы

Силуэт мужского костюма, каким мы его видим по разным типам изображений и в остатках обшивок из погребений, практически прямой, напоминающий сигару. Этот силуэт образовывали длинные в среднем волосы, удлиненные полы кафтанов, которые не слишком сильно стягивались поясом, достаточно узкие штаны, заправленные в обувь. Силуэт женского костюма иной. Он обычно плавно расширяется книзу за счет головного убора, часто имеющего покрывало, широкого и свободного, обычно не подпоясанного, платья с широкими рукавами. Халат «кандис» также носился внакидку, со свободно висящими полами и рукавами.

Дорогие ткани, обилие нашитых золотых бляшек и пластин, яркие многоцветные вышивки и т.п. заметно выделяли скифский костюм в глазах греческих авторов. Так, писавший на рубеже IV–III вв. до н.э. Клеарх Солийский, знакомый с роскошью персидских царей, в своих «Жизнеописаниях» (Clearch. Bioi. IV. fr. 8) пишет о скифах, что они «раньше предавались роскоши как никто другой. Это очевидно из остающихся еще до сих пор одежды и образа жизни их начальников». Высказывалось мнение, что в IV в. до н.э. греческая орнаментика повлияла на более свободное размещение отделки на мужской плечевой и поясной одежде (Горелик 1979, с. 33). К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении материалы пока не дают достаточных оснований для того, чтобы с ним согласиться.

На греко-скифской торевтике у мужчин в ряде случаев мы видим комплекты костюма, где плечевая и поясная одежда декорированы примерно с одинаковым богатством (чаша из Гаймановой Могилы; круглотелый кубок из Частых курганов); в этих случаях основные изобразительные мотивы у них сходны («бегущая» спираль). В иных ситуациях акцент делается на кафтан «сисирна» (медальон из Херсонеса; погребение в Дорт-Обе) или на штаны (круглотелый кубок из Куль-Обы; погребение в Солохе). В костюме аристократии один и тот же предмет мог каждый раз индивидуально украшаться бляшками особой формы. Например, носки женских туфель украшались в Гаймановой Могиле рядами треугольных бляшек, в Толстой Могиле — крестовидных, в Мелитопольском кургане — в форме цветка арацеи и т.п. Весьма часто использовались бляшки-личины с подвесками-бубенчиками, образующими, видимо, специфический декор краев тех или иных предметов одежды.

⁵⁸ К началу столетия относились бляшки с изображением побратимства двух воинов, к 30-м годам — аппликации с «богиней на троне и предстоящим юношей», к самому концу столетия — бляшки в виде имитаций антропоморфных изображений на боспорских монетах и разного рода растительных побегов (см.: Алексеев 2003, рис. 32).

⁵⁹ Ср.: по данным Страбона, видимо, опирающегося на ранние сведения Гекатея, у горных полукочевых массагетов в Западном Туркестане одежды в это время «пестро раскрашиваются растительными соками, долго не теряющими своего блеска» (Strabo. Geogr. XI. 1. 6–7).

Основными элементами декора плечевой и поясной одежды были ряды из золотых бляшек-аппликаций (фиксируемые в погребениях), изобразительные мотивы которых менялись в течение IV в. до н.э., когда они были особенно разнообразны⁵⁸, вышивки и пестрые ткани (часто детально фиксируемые на изображениях греко-скифской торевтики), а также, видимо, полосатые. В случае если одежда шилась целиком из пестрых тканей, мотивами ее декора были кружки (в том числе с точкой в центре), треугольники из трех точек и крестики. Такие ткани нет необходимости считать только импортными: их вполне могли производить и зависимые от сколотов лесостепные оседлые племена⁵⁹.

В целом для тканей и кожи скифского костюма характерны сочетания белого с красным (разных оттенков), желтого/оранжевого – с красным и зеленым, было довольно много алого и пурпурного.

Особенно богат был декор спинки кафтанов знати; вышивка с мотивом «бегущей спирали» (весьма популярная, кстати, и на противоположном краю тогдашнего кочевого мира — у пазырыкцев Алтая: Башадар) или стилизованных побегов закрывала широкой полосой ее вертикальный шов (чаша из Гаймановой Могилы; шлем из Передериевой Могилы). Борта кафтана часто декорировались полосой дорогого меха, параллельно которой шла полоса вышивки с той же «бегущей спиралью» или декора в виде сеточки (Передериева Могила; Частые курганы); иногда нашивались рядом две полосы меха разной ширины и, видимо, разных видов (Гайманова Могила: рис. 27, 29). В некоторых случаях декор бортов, видимо, состоял из сплетенных колос кожи и т.п. (рис. 27, 30, 33) (см. аналогичный принцип оформления в более позднее время у парфян: рис. 64, 29). Проймы рукавов обшивались полоской узорчатой ткани с меандрами, трилистниками, крестиками или кружками (рис. 27, 40). Изредка имелись «погоны», декорированные рядом кружков (куль-обский кубок, персонажи 2 и 5). Подол часто украшался той же декоративной полосой, что и борта; он мог также обшиваться рядом круглых или квадратных бляшек (рис. 27, 28а, 30) или тройной полосой (персонаж 3 на пластине из Сахновки: Яценко 1993, табл. 4а).

В женской распашной одежде (халаты, кафтаны) преобладал декор из бляшек квадратной формы вдоль бортов, ворота, а также пройм рукавов (рис. 36, 11–13). На нераспашных платьях основной акцент делался на обшивку ворота и особенно — нижней части рукавов (от локтя до запястья) поперечными рядами бляшек и бус, кожаными ремешками с нанизанными бусами; в единичных случаях украшен плечевой шов. При этом край подола, в отличие, например, от одежды сменивших скифов сарматов, практически не декорировался (единственное исключение — воительница из Беглицы на самом востоке Скифии: рис. 36, 20).

Иногда, как у женщины в Толстой Могиле, наблюдалась асимметрия в размещении украшений: на левом рукаве их было во всех симметричных рядах больше, чем на правом (Мозолевский 1979, с. 208) (см. о подобной асимметрии на рукавах женского платья у сарматов в главе 2.2). В Вишневой Могиле три ремешка, стягивавшие рукав платья девочки, были декорированы по-разному (на верхнем — всего одна глазчатая бусина-амулет, на нижнем — семь, на среднем не указанное число бусин желтого, синего и голубого цветов).

Штаны у мужчин украшались на изображениях двадцатью различными способами (рис. 27, 48–67). Основные из них три: 1) нашивка с внешней стороны вертикальной полоски пестрой ткани или кожи с бляшками (лампасы), которая украшалась крестиками, кружками, прямоугольниками с диагональными линиями внутри, сеточкой, изредка — рядом круглых бляшек; 2) пошив сплошь из пестрой ткани (с мотивом кружков, крестиков или их сочетания); 3) изготовление лицевой и тыльной половин каждой штанины из ткани с разным рисунком (спереди кружки, крестики или ряды точек; сзади сеточка, «бегущая спираль», вьющийся побег или ряды из точек). Иногда штаны также шились из множества горизонтальных полос с различным декором.

Головные уборы неизмеримо богаче декорировались у женщин. Чаще всего украшалось их переднее полукружье (золотые пластины и бляшки), особенно обильно — нижний край надо лбом (крупные пластины, подвески и иногда бахрома). У девочек это часто не металлические аппликации, а бусы.

Пояса декорировались рядом однотипных бляшек, носки женских туфель — бляшками, которые образовывали треугольник (мужскую обувь, кроме окраски кожи, украшать было не принято).

Эстетический идеал этноса

⁶⁰ Это, прежде всего, знаменитые навершия из Александрополя и Слоновской Близницы, пластины из Гюновки (Отрощенко 1978, с. 26, цветная вкладка) и Геремесова кургана, а также штамп для бляшек с Каменского городища (Шрамко 1970, рис. 2, 2), бляшки из Чертомлыка с богиней у алтаря.

Для классического времени такую информацию получить сравнительно легко по изображениям, сделанным определенно или предположительно не греками, а самими скифами. Кроме каменных изваяний (из их числа исключаются поздние экземпляры из Западного Крыма, создававшиеся под влиянием греческих изображений), это предметы торевтики (имеются в виду те, на которых не копируется явно античная иконография). Последние, содержащие наиболее детализированные фигуры, происходят фактически лишь с низовьев Днепра по обоим его берегам⁶⁰.

⁶¹ На последнем схематичном изображении М.В. Горелик без достаточных, на наш взгляд, оснований видит не кафтан, а воинские доспехи (ср.: Горелик 1971).

Для обоих полов на собственно скифской торевтике характерны крупная голова, довольно массивная шея, круглое лицо, маленькие рот и круглые глаза, часто — сросшиеся узкие брови. У женщин, кроме того, маленькая грудь, сравнительно короткие ноги и крепкие руки. Мужские фигуры имеют очень узкую талию, довольно тонкую шею и подчеркнуто выступающие контуры прически (Гюновка, Геремесов курган⁶¹). На изваяниях, в отличие от металлических изделий, часто подчеркнуты широкие плечи, а талия, напротив, практически не выделена; здесь всячески подчеркивались длинные вислые усы.

Судя по размещению костюмного декора, в облике мужчины зрительные акценты были сделаны на оформлении прически, отделке бортов и разных частей рукавов кафтанов, на пестрых тканях штанов. У женщины резко выделялся декор трех участков, размещенных по краям контура тела и в его центре — парадного головного убора, края рукавов платья и носков туфель. Мастерицы, изготовлявшие одежду для взрослых женщин, стремились никоим образом не подчеркивать (силуэтом или декором) такие части тела, как грудь и бедра, демонстрировать волосы. Характерна любовь к ярким цветам (алый, пурпурный, оранжевый, синий и др.), к пестроте тканей, которые, видимо, часто были полосатыми.

На следующей странице - иллюстрации к разделу

nextpage

Иллюстрации к главе книги:

Глава 1, параграф 2. Европейские скифы (иллюстрации)

Сокращения:

A — Альбаум 1960; Aб — Альбаум 1975; Ан — Анфимов 1987; Б — Беленицкий 1973; Бе — Бессонова 1983а; Вн — Вайнберг 1977; Г — Горелик 1985; Го — Горбунова 1983; Гу — Гудкова 1964; Д — Древности... 1985; Ж — Живопись... 1954; З — Зеймаль 1979; И — Ильинская 1982; К — Калалы-гыр 2, 2004; Кр — Кругликова 1976; Л-1 — Луконин 1960; Л — Луконин 1977; Мн — Манцевич 1976; Мо — Мозолевський 1983; Не — Неразик 1966; Ни — Никитин 2000; ОЕ — Ольховский, Евдокимов 1994; П — Пичикян 1998; ПБ — Прилипко, Болтрик 1991; Пу — Пугаченкова 1978; Ра — Раевский 1977; РНЛ — Рапопорт, Неразик, Левина, 2000; Ра — Распопова 1999; Рх — Рахмонов 2001; СЖ — Скульптура и живопись… 1959; См — Cмирнов 1909; Т — Толстов 1948б 62; ТК –Топрак-кала 1984; ТЛ — Тревер, Луконин 1987; Ш — Шишкин 1963; Шл — Шлюмберже 1985; Я — Ягодин, Ташходжаев 1970; AS — al-Salihi 1991; Am — Amiet 1986; B — Belenitzki 1980; Bi — Bittner 1985; Ca — Callieri 1999; Ch — Chegeni, Nikitin 1996; Ci — Coins 1999; Co — Collon 1995; C3 — Curtis 1993; C4 — Curtis 1994; Cu — Curtis 2001; F — Fukai and oth. 1984; Fu — Fukai, Horiuchi 1982; G2 — Ghirshman 1962; G3 — Ghirshman 1963; Go — Goldman 1991; Gu — Gunter, Jett 1992; Gy — Gyselen 1995; H — Hackin, Carl, Meumie 1959; Hn — Handbuch, I-II; L — Lissarrague 1990; Ma — Marshak 1990; MN — Marshak, Negmatov 1996; M4 — Moorey 1974; MR — Marshak, Raspopova 1994; Mu — Muscarella 1988 217; N — Negahban 1996 218; Pi — Pilipko 2000 63; Pr — Porada 1962; Pu — Pugachenkova 1994; R — Ricciardi 1998; Sc — Schlumberger 1970; Sr — Seyrig 1937 207; S — Sellwood 1980; Tn — Tanabe 1998; Tr — Tarzi 1977; Th — Thomas 1965; Tm — Thompson 1965; V — Vanden Berghe 1984; Vs — Vos 1963

• Статья большая и неудобная

  ответить

  26.02.2016Гость ПАВЕЛ
• Прекрасный научный материал, очень грамотно составленный. Все описано досконально, все обосновано.

  ответить

  03.04.2016Гость Анна