Глава 1. Ахеменидо-скифское время

В печатной версии книги данная информация занимает страницы 28-48.

Глава 1. АХЕМЕНИДО-СКИФСКОЕ ВРЕМЯ (VII–VI вв. — IV–III вв. до н.э.)

Она явилась зрима, благая Ардви-Сура,
Прекрасной юной девой, могучею и cтройной…
В наряде с рукавами, расшитом, золотóм…
А талию стянула она, чтоб грудь казалась
Высокой и тугой.
Надела диадему благая Ардви-Сура,
Стозвездную, златую, подобьем колеснице,
Украшенную лентами с красивым ободком.
Бобровую накидку надела Ардви-Сура
Из шкур трехсот бобрих…
Так сделанную, чтобы смотрящему казалась
Она покрытой золотом и полной серебром.

Авеста. Яшт V.30.126–129

Эпоха, которой посвящена эта глава, принципиально важна для истории иранского этнокультурного мира. Некоторые основные ее особенности надо учитывать при рассмотрении костюма.

Во-первых, в это время иранский мир достиг максимального территориального расширения. Носители древнеиранских языков предположительно занимали огромную территорию от Тувы, Западной Монголии и верховьев Хуанхэ на востоке до гор иранского Курдистана, устья Дуная и Западной Украины на западе, Персидского залива и долины р. Инд на юге. Это означало, что ираноязычные народы находились в тесном контакте как с древними культурами Северного Китая, Месопотамии, Закавказья и Балкан, так и с племенами лесной и лесостепной зон Евразии.

Во-вторых, возникшая в 550 г. до н.э. в Иране первая в истории человечества «мировая» держава персидского клана Ахеменидов долгое время пыталась (и не без успеха) поставить под свой контроль как родственные оседлые и кочевые ираноязычные этносы Средней Aзии (Западного Туркестана), Среднего Востока и Европы, так и Месопотамию, Сирию, Египет, Малую Азию, Грецию и Западную Индию. Она оказала большое и разностороннее культурное влияние не только на эти страны, но и на территории, подчас не входившие официально в ее состав.

В-третьих, в предскифский период (около 3 тыс. лет назад) в пределах Великого евразийского Пояса Степей начал формироваться оригинальный тип кочевого хозяйства, связанный в основном с выпасом овец. Технически кочевание стало возможно после освоения верховой езды на лошади (появление уздечки и мягкого седла), возникновения новых типов разборных или передвижных жилищ и изменившегося cостава стад (с преобладанием овец и лошадей, способных зимой самостоятельно добывать корм из-под снега). Кочевой образ жизни (когда каждый мужчина был именно всадником) давал большие преимущества и во время войн с соседями-земледельцами. Поэтому изучаемый период сопровождался активной военной экспансией кочевников в разных частях Евразии — от Китая до стран Ближнего Востока и даже до Центральной Европы. Почти все кочевники степной Евразии (кроме самых восточных окраин — части Монголии, Маньчжурии) в раннее время были, вероятно, ираноязычными. Кочевники этого времени создают и первые крупные государства («Великая Скифия» на Украине). Данный период — признанная эпоха расцвета кочевых обществ евразийских степей, что не могло не получить отражения и в костюме.

В-четвертых, большую роль в развитии культуры западных районов иранского мира сыграли контакты с греческими колонистами. Греческая цивилизация, достигшая в VI–IV вв. до н.э. своего расцвета, дала притягательные примеры выдающегося по художественному уровню изобразительного искусства, высокой приспособляемости ко вкусам многочисленных «варварских» заказчиков, обеспечила серийное производство высококачественных тканей и ювелирных изделий.

В-пятых, в скифское время стала формироваться международная трансевразийская караванная торговля (в евразийских степях по линии восток–запад пролегал магистральный торговый путь, упомянутый Геродотом: Hist. IV.24). Предпосылки для ее возникновения формировались еще в эпоху бронзы (см., например: Kuzmina 2001, p. 16–17). Несомненно, эта торговля в ряде регионов способствовала распространению импортных тканей, некоторых мелких аксессуаров костюма и т.п.

Наиболее ранняя из хорошо документируемых (но, увы, численно крайне незначительная и потому не претендующая на широкие обобщения) серия из трех комплектов парадного костюма иранской знати обнаружена недавно в Туве (могилы 5 и 13а в кургане Аржан 2) (Čugunov, Parzinger, Nagler 2003; 2010; Аржан 2004) и датируется второй половиной VII в. до н.э.

Костюм многих крупных ираноязычных народов-данников, проживавших на востоке персидской империи Ахеменидов нам известен только по изображениям (лишь мужчин) в Персеполе / Парса и находящихся неподалеку скальных гробницах царей в Накш-и Рустаме (см. например: Wasler 1966, pl. 1; Tourovets 2001, figs. 3-8). Это парфяне (не путать их с более поздними парнами-парфянами!), арейи, арахоты, дранги, согдийцы, саки-тиграхауда. Понятно, что эти схематичные и стереотипные образы никак не передают реального богатства костюма (они внешне вообще почти не отличаются от разных групп собственно персов, кроме сложной чалмы у арахотов и очень высоких островерхих шапок с назатыльником у тиграхауда). Почти отсутствуют собственные изображения (как и остатки реального костюма хорошей сохранности), кроме тех же схематичных фигур данников, у бактрийцев и у саков-хаумаварга (если допустить, что к последним относились и кочевники Семиречья у нынешего г. Алматы).

Рассмотрим теперь в специальных разделах костюмные комплексы отдельных, наиболее полно и разнообразно документированных в плане костюма народов ахеменидо-скифского времени.

Глава 1.

1.1. Персы

История изучения костюма

Оригинальный и эффектный парадный костюм державы Ахеменидов издавна привлекал к себе внимание ученых. Поэтому литература, затрагивающая данную тему, довольно обширна (хотя она не может сравниться, например, с перечнем одних лишь специальных работ по скифскому костюму).

Из наиболее крупных работ отмечу диссертацию Г. Шоппы «Изображения персов в греческом искусстве от истоков до эллинизма» (Shoppa 1933), разделы книги Стефана Биттнера «Одежда и вооружение персидских воинов времени Ахеменидов», содержащей также хорошо подобранный иллюстративный материал (Bittner 1985, Taf. 2–42) и весьма обширный очерк (объемом в целых 12–13 страниц (!), из которых, правда, более половины занимают иллюстрации) по костюму знати Ахеменидской империи в целом, написанный Али Шапуром Шахбази для «Encyclopaedia Iranica» (Shahbazi 1992) (ранее такие краткие описания давались и в других обобщающих изданиях; см., например: Houston 1955; Goetze 1967). Отметим также раздел «Kleidung, Tracht, Masken» в библиографическом томе по империи Ахеменидов (Weber, Wieshöfer 1996, S. 376–378). Особого обсуждения заслуживает попытка польского исследователя Н. Секунды доказать особую роль Элама в оформлении придворного костюма на раннем этапе (Sekunda 2010).

Весьма важной задачей считается установление критериев вычленения в парадном костюме Ахеменидов «исконно персидского» комплекса от воспринятого позже в Западном Иране «аншано-эламского» и особенно мидийского компонентов (см. прежде всего: Горелик 1985, с. 36–39, 41, 43; Calmeyer 1988; Горелик 1997, с. 13–14). Особо следует отметить краткие, но логически стройные статьи М.В. Горелика с достаточно детальной систематизацией элементов костюма.

В ряде публикаций рассматривались этимология древнеи среднеперсидских терминов, относящихся к головным уборам, плечевой и поясной одежде, и характер использования терминов античными авторами (см., например: Gow 1928; Widengren 1956; Hinz 1969, S. 70–72).

Достаточно много внимания уделялось отдельным предметам плечевой одежды Ахеменидов, особенно мужской, в частности знаменитой парадной шубе kandys (Thompson 1965; Linders 1984; Шильц 1986; частично также: Knauer 1978), плечевой одежде эламо-аншанского облика (Roes 1951; Peck 1972; Stronach 1987). Есть и специальная статья о женской плечевой одежде (Goldman 1991).

Имеется серия статей, посвященных и другим элементам костюма: головным уборам — мужским (Baldershofen-Netliczka 1921) и женским (Кузьмина 1979; Carder 1981; 1983), золотой диадеме (Кузьмина 1977) и коронам (Calmeyer 1977, Henkelman 1995-1996), головным уборам tyara и прическам царей (Borchardt 1983), некоторым другим типам уборов (Gall 1974); поясам (частично: Calmeyer 1987) и использованию персидскими воинами тканых поясов-кушаков (Jamazdech 1987), обуви красного цвета (Calmeyer 1989). Отмечу также публикации по такому аксессуару, как фибулы (Bittel 1964; Ghirshman 1964; Muscarella 1967). Имеются небольшие разделы по ахеменидскому костюму и в популярных обобщающих изданиях по истории мирового костюма, в том числе — в российских (см., например: Мерцалова 1993, с. 51–58).

Однако системная и достаточно полная (наподобие этнографических, с детальным описанием силуэта и системы декора) характеристика парадного костюма ахеменидской знати еще не дана. Большинство обобщающих очерков рассматривают фактически лишь один из аспектов этой сложной темы. Так, С. Биттнер характеризует костюм мужчин-воинов; М.В. Горелик сконцентрировал внимание, прежде всего, на парадном мужском костюме «собственно персидского» происхождения, уделив ему более трех страниц (Горелик 1985, с. 36–37, 39, 41, 43). Очерк А.Ш. Шахбази содержит ряд ценных наблюдений; но он нуждается в существенных дополнениях и уточнениях. Дело в том, что его классификация костюма основана не на какой-нибудь определенной проработанной системе описания силуэта, декора и аксессуаров, а на суммировании разных подходов предшественников (что, впрочем, частично оправдано для жанра энциклопедии). В его классификацию элементов костюма имперской элиты в ряде случаев неожиданно включены специфические элементы таких второстепенных народов-данников, как сагартии, арахоты и бактрийцы. Для А.Ш. Шахбази характерно не вполне корректное привлечение для реконструкции собственно персидской одежды, например, находок предметов местного костюма из Горного Алтая (Shahbazi 1992, p. 729, 733, 736; fig. 54–55, 60; pl. LX, LXV–LXVI).

В связи с нашей темой представляют интерес общие работы по ахеменидскому искусству в целом (см., например: Shamandt-Besserat 1978; Boardman 2000), по антропоморфным изображениям в иранском искусстве (Farcas 1974; Hisks 1975; Roaf 1983; Azarpay 1994) и по изображениям женщин (Spycket 1980; отчасти Pomeroy 1984; Brosius 1996; Daems 2001).

Здесь нет необходимости дублировать многие ценные наблюдения и выводы предшественников.

Я предпочту остановиться в этом разделе именно на детальной системной характеристике отдельных элементов костюма. Ряд важных аспектов истории и знаковых функций персидского костюмного комплекса (влияние на другие этносы, социальные различия, характер дипломатических даров и царских костюмных наград, использование в различных ритуалах и др.) рассматривается (как и в отношении других народов) в главе 4.

Источники

Источники по костюму персидской знати эпохи Ахеменидов велики по объему и весьма разнообразны по характеру.

Уникальность раннеперсидского этнического комплекса костюма заключается в том, что в его характеристике важную роль играют не только данные археологии, но и весьма обильные сведения письменных источников. Интерес греческих (и отчасти — более поздних римских) авторов к персидскому костюму ярко проявился в связи с греко-персидскими войнами и в еще большей степени — с персидским походом Александра Великого. Этнографически весьма точные и разносторонние характеристики несут и определенную этическую нагрузку (первоначально преобладало противопоставление скромности и умеренности облика «цивилизованных» эллинов вычурной роскоши и «неестественным» формам одеяний восточных «варваров»; постепенно оно стало сменяться отдельными заимствованиями, завистью к красоте используемых тканей и комфорту: см. подробнее в главе 4.1). Разумеется, античных авторов привлекал прежде всего яркий и роскошный костюм знати (ценный и с точки зрения добычи). Об одежде мужчин-простолюдинов мы находим лишь редкие, краткие обмолвки (Her. Hist. I. 71; VI. 19; Strabo. Geogr. XV.3.19). Даже к IV в. до н.э. она, видимо, была в среднем скромнее, чем у мидийцев (ср.: Xen. Kyr. II. 3.2).

Наиболее ценны для изучения костюма сведения из такого оригинального, часто критикуемого по причине заведомой недостоверности источника, как «Воспитание Кира» Ксенофонта, а также из «Истории» Геродота, «Истории Александра» Курция Руфа, «Александра» и «Артаксеркса» Плутарха и «Пест­рых рассказов» Элиана. Ряд важных фактов сообщается также в «Истории» Геродота (см., например: Nöldeke 1923), «Географии» Страбона, «Походе Александра» Арриана, «Персах» Эсхила (см.: Gow 1928), «Анабазисе» Ксенофонта и «Исторической библиотеке» Диодора Сицилийского. Интересные сведения (не противоречащие другим источникам) содержатся также в библейской книге «Есфирь». Приходится сожалеть о том, что такие важные для нас сочинения, как «Персидская история» Ктесия и несколько более поздняя история персов Динона из Колофона, а также поэма Гераклида из Киме «Царство Камбиза и Дария», дошли до нас лишь в небольших фрагментах. Важно также упомнание «эламских одежд» на царе при возведении наследника-Камбиза в должность наместника Вавилонии в 538 г. до н.э. («хроника Набонида»).

Ксенофонтовская «Киропедия» действительно полна совершенно фантастических версий обстоятельств создания Персидской державы и мнимых деталей биографии ее основателя — Кира II, длинных надуманных монологов главных действующих лиц; она, безусловно, целиком подчинена идее создания образа идеального правителя и благородного реформатора (Xenophon 2004). Однако Ксенофонт, сам долго живший в Персии и прекрасно знакомый с бытом местной аристократии, насколько я могу судить, ни разу не допустил явных погрешностей при описании персидского костюма и его аксессуаров. (Во всяком случае, не удается обнаружить никаких расхождений с известными по изображениям реалиями и со сведениями по ираноязычным народам этого времени в целом.)

¹ Прежде многие такие фигурки ошибочно датировались более ранним временем и считались свидетельством скифских походов на Ближний Восток (см.: Ильинская 1982; ср.: Яценко 2004в, с. 294). В большой серии таких терракот из Мемфиса IV в. до н.э., видимо, изображены не только персы, но и служившие в армии ираноязычные кочевники Средней Азии (см. Вертиенко 2010а).

Один из наиболее важных источников — рельефы дворцов в Персеполе (по-персидски — Парса) (см.: Schmidt 1953; 1970; Walser 1966; 1980; Tilia 1972; 1978; Shahbazi 1976; Roaf 1983; Nazmjoo 2004), различные изображения одной из царских резиденций — Суз, в том числе знаменитые полихромные изображения «гвардейцев» на изразцах кирпичной кладки (см., например: Dieulafoy 1890; 1893; Caubet, Muscarella 1992; Andre-Salvini 2000) и статуя Дария I (Luschey 1979, Abb. 4-5, рельеф Дария I (521–486) в Бехистуне/Бисутуне (Luschey 1968), рельеф на его и Артаксеркса I скальных гробницах в Накш-и Рустаме. В последнем случае символическое изображение трона Империи, поддерживаемого представителями 23 основных входящих в нее народов, позволяет сравнить костюм знатных мужчин-персов и соседних этносов (Walser 1966, pl. 1) (схема декора этой гробницы копировалась в более поздних гробницах царей в том же Накш-и Рустаме и Персеполе) и подножие двух египетских статуй Дария I у входа во дворец в Сузах с изображением покоренных коленопреклоненных народов с их именами (Kervran, Stronach, Vallat, Yoyotte 1972; Roaf 1974; The Splendour 2001, fig. on p. 186). Более проблематична в ряде случаев этническая атрибуция представителей неподписанных народов на изображениях времен Дария I и Ксеркса в Стоколонном зале и на лестницах Ападаны — зала на 10 000 человек в Персеполе (Walser 1966, Abb. 5-6; см. сводную таблицу П. Кальмеера по разным памятникам: Calmeyer 1983, p. 154). Ряд интересных костюмных деталей содержат высеченные в камне рельефы из Малой Азии со сценами «банкетов» и др. (см. прежде всего: Akurgal 1961; 1966; 1987; Borchhardt 1968; Dentzer 1969; Bernard 1969; Shahbazi 1975; Donceel-Voûte 1984; Moorey 1988, pl. 43, 45). В их числе — «стела Камини», где нераспашной sarapis хорошо передан спереди (Bivar 1959, pl. 1). Женские изображения в парадной одежде известны на костяных статуэтках из Суз (Amiet 1972). Глиняные фигурки персидских идольчиков-всадников из разных пунктов Империи ценны своей детальной проработкой головных уборов¹.

В имперском искусстве периода правления Артаксеркса II весьма значима антропоморфизация важнейшей богини плодородия — Анахиты (см., например: Levit-Tawil 1992). На разных изображениях она представлена в различных головных уборах, но при этом всегда с косами. В «Ардвисур-яште» Авесты имеется описание, видимо, одной из ее ранних статуй. Многие рельефные изображения царей и одна фигура Ахура Мазды сохранили следы раскраски (в Персеполе иногда даже шнурки царских туфель подчеркивались цветным контуром) (Schmidt 1953, p. 116; 1970, p. 80; Lerner 1973; 1979; Linders 1978, p. 31–69); интересен в этом плане и рельеф со сценой «банкета» из Элмали (Starr 1977, p. 82–83).

Очень ценным источником для нашей темы следует считать изображения персов в памятниках искусства независимой от Ахеменидов части Греции. Они представлены в греческой (прежде всего — афинской) вазовой живописи, глиптике, в декоре афинского Парфенона (Collington 1912; Schoppa 1933; Bovon 1963; Starr 1977; Wesenberg 1983; Schmidt 1984; Root 1985; Gauer 1988; Castriota 1995; Miller 1995). Интересны расписной саркофаг около 500 г. до н.э. из Клазомен со сценами битвы греческих гоплитов с конными персами (Pottier 1892, fig. 2) и более поздние костяные пластины ларца из Деметриас (Македония) со сценами из дворцовой жизни сатрапа (Dentzer 1969, fig. 7–8).

² Сопоставление с деталями вполне достоверных изображений персов и в том числе этнографически очень ценная и корректная передача оформления низа штанов (см. ниже) не позволяет мне отрицать информативную значимость данного изображения, как это делалось А. Гоу (Gow 1928, p. 148).

В греческом искусстве мифическим амазонкам (см., например: Bothmer 1957, pl. LXXVII, 1; LXXX, 1, 3; Tyrell 1984; Knauer 1992, figs. 6-7; Шауб 1993) также придавались отдельные этнографические черты персидского костюма, часто (как я надеюсь показать ниже) довольно точные (ср. Raeck 1981; Cohen 2000; Veness 2002; Тюхтина, Котин, Прокопенко 2009, с. 103), которые считались, среди прочего, служительницами малоазийской Афродиты Эфесской (Шауб 2010, с. 11). Долгое время это смущало многих исследователей, видевших даже и во вполне достоверных изображениях собственно персов лишь неких стилизованных «условных варваров». Даже жители далекой столицы Боспорского царства — Пантикапея, видимо, заказывали афинскому вазописцу Ксенофанту (Скржинская 1999, с. 127) не только фантастические композиции и сцены охоты персов, но также изображения вполне реальных персидских царей — Кира Великого, Дария I, современного им сатрапа Сирии Абракома и др. (Tiverios 1997, S. 270). Весьма ценно изображение царя на троне на так называемом «кратере Дария» или «вазе персов» середины или конца IV в. до н.э. (высота 1,15 м, четыре яруса росписей) из Национального археологического музея в Неаполе (найден в Canosa di Puglia, Апулия) (Mauri 1957, p. 143; Hinz 1975, fig. 45; Maulucci 1988, p. 140) (рис. 12в). Здесь Дарий в окружении советников слушает стоящего перед ним путешественника; многие детали убеждают в достоверной передаче костюма².

Очень ценным в плане этнографии представляется изображение Париса в персидском костюме на краснофигурной пелике керческого стиля ок. 330 г. до н.э. в Музее П. Гетти (Towne-Markus 1997, p. 56).

Среди выдающихся памятников конца IV в. до н.э., с этнографической точностью изображающих одежду персидских воинов вскоре после гибели империи Ахеменидов, следует назвать прототип римской мозаики из Помпей со сценой встречи Александра Великого и Дария III в сражении у Исса в октябре 333 г. до н.э. (Winter 1909; Andreal 1959) (рис. 4) и мраморный, так называемый «саркофаг Александра» из финикийского Сидона, в действительности принадлежавший местному царю Абдалониму (Winter 1912; Kleemann 1958; Schefold 1968; Graeve 1972; Cohn 1997) (рис. 8-8.1). На последнем даже мельчайшие детали переданы с очень большой точностью (например, мелкие подробности сцены царской аудиенции на одном из боевых щитов: Brosius 2010, fig. 13.5). Предположительно оба памятника восходят к живописному полотну, написанному около 317 г. до н.э. Филоксеном из Эретрии по заказу Кассандра Македонского (316–298). Интересны некоторые детали скульптуры мертвого перса в серии четырех скульптур из Пергама начала II в. до н.э., хранящихся в Археологическом музее в Неаполе (колл. Фарнезе) (Maulucci 1988, p. 33).

Весьма информативны серебряные «рога» для вина — ритоны с антропоморфными изображениями, найденные в Эребуни/Ереване (Аракелян 1971; Tresori 1987, Nos 67–68), и большая серия печатей (обычно халцедоновых) и вставок перстней, где наиболее ценны для нас изображения знатных женщин (см., например: Porada 1948; Boardman 1970; Nikulina 1971), мужские же фигуры царей или божеств одеты достаточно стереотипно.

³ Между тем с середины 70-х годов Е.Е. Кузьмина, затем В.И. Сарианиди и Г.М. Майтдинова склонны считать костюм персонажей на вещах этого клада этническим бактрийским, поскольку он найден на территории Бактрии. К сожалению, этими авторами не была предъявлена развернутая аргументация данной версии (см. последние работы такого рода: Майтдинова 1991а, с. 106–107; 2003, с. 115, 174). Хотя позже К. Абдуллаев и Е. Баданова опубликовали большую статью под названием «Бактрийская одежда в ахеменидский период» (Abdullaev, Badanova 1998, p. 196–209), новой аргументации она почти не содержит, и наши достоверные знания об этническом костюме бактрийцев остаются крайне отрывочными и противоречивыми. Одежда бактрийцев-данников (очень широкие штаны, высокие сапоги, головная повязка с убранным внутрь концом: Горелик 1985, табл. III, 3) не имеет сколько-нибудь точных аналогов ни на предметах Амударьинского клада, ни на остальных персо-мидийских памятниках. Единственное упоминание об их мужских головных уборах («похожи на мидийские», которые у последних названы mitra и о которых мы ничего достоверного не знаем, кроме того, что они делались не из войлока — см. ниже) крайне невнятно (Her. Hist. VII.64). Невнятно и схематичное изображение местного слуги-простолюдина, ведущего верблюда, из святилища Тахти-Сангин. Единственный персонаж, которого с некоторой долей вероятности можно считать бактрийцем, в Амударьинском кладе представлен на пластине № 84 (точная прорисовка опубликована недавно: Curtis, Searight 2003, fig. 5, 41). У него видим уникальные элементы костюма: куртку с двумя лацканами и складчатым подолом и облегающий голову убор с высоким складчатым коническим верхом, венчаемым трилистником (рис. 1, 29а). Одеяние женщины на пластине № 94 прорисовано в статье К. Абдуллаева и Е. Бадановой с ошибками: у нее не распашная спереди юбка, как показано там, а достаточно обычное для персиянок платье в крупных вертикальных складках ниже пояса (Curtis, Searight 2003, fig. 6, 43; ср.: Abdullaev, Badanova 1998, fig. 16, 1). Местная богиня представлена на фрагменте терракоты из Зар-Тепе: на ней накинут кандис (который женщины-персиянки не носили — см. ниже), а пояс имеет крупную пряжку в форме ромба (Abdullaev, Badanova 1998, fig. 18). В целом приходится констатировать, что об одежде бактрийцев VI–IV вв. до н.э. мы по-прежнему почти ничего достоверного не знаем.

Среди золотых и серебряных изделий Империи (Amandry 1958; 1963; McKeon 1973; Ambruster 2010), в том числе с изображениями персов в парадной одежде (возможно, и нескольких жрецов), очень значима группа, происходящая из храмовой сокровищницы в Бактрийской сатрапии (так называемый Амударьинский клад или клад Окса) (Dalton 1964; Зеймаль 1979; Oxus 2003: Curtis, Searight 2003, fig. 2–6 — с наиболее точными прорисовками вотивных пластин Энн Сирайт) и из священных пещер вроде Кальмакарры (см., например, Henkelman 2003, S. 214-215). В Амударьинском кладе особенно обилен костюмный материал на 44 посвятительных пластинах из золота (с добавками серебра и меди), детально рассмотренных Дж. Куртисом. Есть много оснований считать, что они сделаны в Бактрии из местного золотого песка (Литвинский 2004). Здесь обычно (за двумя исключениями) представлены мужчины в однотипном костюме: в головных уборах «тиара», нераспашной одежде до колен (в трех случаях поверх нее наброшен парадный халат «кандис»), узких штанах, тканом поясе с короткими или длинными концами и туфлях. Дамы на пластинах — с косами или короткой прической, в складчатых юбках и рубахах с резко расширяющимися рукавами. Все эти элементы (вплоть до мелких деталей декора), как будет показано ниже, имеют точные аналогии и на других собственно персидских памятниках, что неудивительно, так как в этой богатой сатрапии проживало немало знатных парсов³. Мужчины на вотивных пластинах с пучком прутьев (barsom) в руке лишь в двух случаях укрывают повязкой рот или рот и нос (№ 48, 70 по Дальтону; Curtis, Searight 2003, fig. 2, 1, fig. 4, 24); при этом оба вооружены коротким мечом-акинаком. Их одежда ничем не отличается от известной у светских лиц. Вместе с тем это не препятствие для жреческой атрибуции данных персонажей, в частности — как особой группы жрецов-воинов (Yoazdathregar) (ср.: ibid., note 17). Среди другой группы мужчин (держащих в руке стилизованный цветок лотоса) также есть вооруженные — копьем (№ 74) или кинжалом (№ 49) (ibid., fig. 4, 25, fig. 5, 37).

Подобные Амударьинскому кладу, но гораздо более богатые приношения из храмовой сокровищницы (около 3000 золотых вещей) были найдены в 1993 г. в Северном Афганистане на р. Пяндж, приобретены японским музеем Михо (г. Сигараки) и пока опубликованы лишь частично (Пичикян 1998; Treasors 2002, Nos 48–89). Экспертиза их подлинности в полном объеме еще предстоит. Богатейший клад золотых изделий (более 1100 экземпляров) из Пасаргад, укрытый в царском саду перед взятием города войсками Александра Великого весной 330 г. до н.э. (Stronach 1965; 1978, p. 168–177), содержал главным образом разнообразные костюмные аксессуары одной знатной дамы. Золотые аксессуары костюма представлены также в кладе из дворца Воуни на Кипре (Gjerstad 1937, pl. 90–92).

По сей день уникально погребение знатного перса неясного пола второй трети IV в. до н.э., раскопанное Ж. де Морганом в бронзовом саркофаге в цитадели Суз в феврале 1901 г. Здесь встречен полный набор роскошных золотых аксессуаров, инкрустированных самоцветами (Morgan 1905, p. 57; Tallon 1992, fig. 54, Nos 171–179; Amirkhuz, Saidi Harsim 2002). Довольно значительное количество золотых и серебряных аксессуаров, найденных случайно или в ходе грабительских раскопок, хранится в крупных музеях и частных собраниях мира (см., например: Tanabe 1993, p. 2, No. 3; p. 98, No. 5).

В ряде случаев мы видим заслуживающие внимания элементы костюмного декора также на моне­тах — золотых царских дариках и серебряных сиклях отдельных сатрапов (см., например: Tanabe 1993, p. 2, No. 3; p. 98, No. 5).

⁴ Предположение о том, что этот ковер сделан не в собственно Персии, а в одной из сатрапий в Западном Туркестане и копирует персидские образцы (см. прежде всего: Böhmer, Thompson 1991, p. 34), пока не сопровождается детальной аргументацией. Но даже в этом случае облик костюма соответствует известному персидскому, и поздняя датировка ковра не будет мешать привлечению его в наших целях.

Множество деталей содержат персидские и греко-персидские печати (см., например: Boardman 1970; 1998). Следует отметить также остатки перекроенной туземцами парадной ахеменидской одежды (Иран в Эрмитаже 2004, № 48) и знаменитый ворсовый персидский ковер⁴ с изображениями большой группы мужчин в парадных одеяниях из кургана 5 в Пазырыке в Горном Алтае (Руденко 1968; Балонов 1991; Böhmer, Thompson 1991).

Общие замечания в связи с изучением костюма ахеменидского Ирана

Персидская империя Ахеменидов (550–330 гг. до н.э.) создала первый в истории человечества по-настоящему роскошный придворный костюм, соединивший в себе достижения и вкусы целого ряда развитых народов (персов, мидийцев и эламитов, в отдельных аксессуарах — вавилонян, египтян и греков). Последние полвека в литературе принято выделять в парадном мужском костюме аристократов «придворный» и «всаднический», которые заметно отличаются по составу элементов (последний комплект предназначался для периода военных действий, охот и т.п., он являлся менее официальным и отражал отчасти древнейшие персидские традиции). Однако такое деление в предпринятом мною системном описании элементов костюма кажется излишним.

⁵ В наиболее крупных российских изданиях по истории мирового костюма подчас даже утверждается, что «изображения женской персидской одежды до нас не дошли» (!?) (Мерцалова 1993, с. 52).

Костюм персов ахеменидской эпохи известен нам, к сожалению, в основном мужской (а мужские комплекты — почти исключительно для нескольких высших социальных групп)⁵. Впрочем, у аристократов (например, у каждого из 10 000 гвардейцев — «бессмертных») даже слуги-оруженосцы одевались роскошно (Her. Hist. VII. 83). Крайне редко (на надгробных рельефах с «банкетными сценами» отдельных сатрапов и других аристократов) изображены прислуживающие женщины (однако они, похоже, отнюдь не происходили из простолюдинов). Одно из таких исключений — музыкантши на ритоне из Эребуни/Ерева­на (Tresori 1987, No. 68). Большое количество известных изображений и описаний, к сожалению, не означает большого разнообразия форм самих элементов костюма. Напротив, каноны династийного искусства в определенных ситуациях предписывали изображать знатных мужчину или женщину не только в стандартных позах и со стандартными атрибутами, но и, увы, в достаточно однотипной одежде. Любимый же персонаж в официальном искусстве Ахеменидов — сам правящий царь (см., например, диссертацию: Root 1971, Farkas 1974).

Большое внимание в ахеменидском искусстве уделяется изображению знатных дам. Несомненно, во многих случаях это женщины из царского гарема (которых, кроме главной жены, могло насчитываться около 300: Plut. Artax. XXVII). Аристократки, вследствие сохранения ряда кочевых традиций, отнюдь не были затворницами: они ходили со своими мужьями на банкеты, вместе с ними колесили по дорогам Империи с войском (Diodor. XVII. 35. 3–5), участвовали в охотах и т.п. Нередко любящий муж заказывал и постоянно хранил при себе реалистический портрет из золота или других дорогих материалов наиболее любимой из жен (Her. Hist. VII. 69) (можно предположить, что некоторые подобные изображения дошли до наших дней).

В формировании культуры персидской знати несомненно влияние, оказанное двумя высокоразвитыми соседними народами — мидийцами и эламитами [не случайно их бывшие столицы — Экбатаны (совр. Хамадан) и Сузы (совр. Шуш) — стали важнейшими политическими центрами Империи, царскими резиденциями]. Вопрос о том, что именно из элементов костюма было заимствовано от бывших повелителей персов, а затем их данников (Her. Hist. III. 92) — мидийцев и что составляет исконно персидский комплекс (см. об иранских элементах в персидской культуре: Moorey 1985), до сих пор не решен в литературе однозначно. В связи с этим важны общие работы о контактах эламитов и мидийцев с ранними персами и об их роли при ахеменидском дворе (см., например: Hinz 1969; Ghirshman 1970; Hansmann 1972; 1985; Collins 1974; Carter 1994; Stronach 1997; Hankelman 2003; 2006; Potts 2005). Я не склонен чрезмерно усложнять данную проблему. Дело в том, что античные авторы вполне внятно называют, а в ряде случаев — прямо дают перечень тех элементов костюма персидской знати, которые считались у нее именно мидийскими (Plut. Alex. XLV; Xen. Kyr. I. 3.2; 4.1; VIII. 1.40; Strabo. Geogr. XI. 13.9) (подробнее мою позицию по этому вопросу см. в главе 4.2). Однако более важно то, что мидийские элементы в V–IV вв. до н.э. давно и прочно вошли в персидский быт (и наверняка приобрели дополнительный, уже чисто имперский декор и т.п.), поэтому в нашем системном описании они характеризуются вместе.

Что же касается вероятных аншанских (Юго-Западный Иран) (см. главу 4.12) или эламских элементов в костюме персидской знати (рис. 1, 15а, 19, 30; 2, 8), то они, несомненно, были заимствованы кочевыми предками персов на новой родине в предмидийское время.

Эти предположительно эламо-аншанские элементы отмечены в костюме знатных мужчин и отчасти (короны и особые юбки) женщин. Н. Секунда вообще считает всю основу «парадного» костюма арстократии исходно эламской (Sekunda 2010), вопреки ясным указаниям множества греческих современников о господстве мидийских заимствований (все сведения последних он без аргументов объявляет сомнительными: Ibid., p. 259). Он допускает, что фантастическая фигура крылатого гения у входа во дворец в Пасаргадах с эламской накидке и псевдо-египетской короне изображает…реального основателя Империи Кира Великого, построившего этот дворец, и на этом строит многие выводы (Ibid., p. 268-269). Сегодня, однако, лишь единичные исследователи утверждают, что придворная жизнь Империи при первых двух «царях царей» - Кире II и Камбизе была еще, якобы, в основном эламской, а не иранской (Potts 2005).

С. Биттнер полагает, что эламские элементы включали два отдельных, не сшивавшихся друг с другом предмета. Первым из них он считает особую широкую круглую пелерину — kapyris (при высовывании из-под нее рук образовывались многочисленные складки, т.е. при ношении она обманчиво напоминала длинную рубаху с резко расширяющимися книзу рукавами) (Baldershofen-Netoliczka 1921; Bittner 1985, Taf. 18, 1), (рис. 17.1, 1). Из-за таких специфических, образуемых руками складок этот предмет реконструировали в весьма различных видах: то, как предполагала израильская исследовательница П. Бек, в виде полусферической по форме накидки со вшитым (и свисающим затем вниз) складчатым прямоугольным платом (Beck 1972, fig. 3); то, как считал К. Абдуллаев, — в виде круглой пелерины с крупным прямоугольным выступом (Abdullaev, Badanova 1998, fig. 5); то, как полагала М.Н. Мер­цалова, — даже как распашной «кафтан-халат» с резко расширяющимися рукавами (Мерцалова 1993, рис. 51), то, как думает Н. Секунда – рубаху с расширяющимися рукавами (Sekunda 2010, p. 262).

⁶ См. фото и чертежи: Čugunov, Parzinger, Nagler 2003, Abb. 18, 19, 22; Аржан 2004, с. 25. Первоначальная атрибуция В. Ефимова и сегодня кажется мне в целом убедительной, а сами пелерины были популярны у знати различных иранских народов. На реконструкциях в Eurasia Antiqua (Čugunov, Parzinger, Nagler 2003, Abb. 29; 2010, S. 212, 214) и на манекене в экспозиции 2009 г. в Эрмитаже накидки обоих супругов несплошные и не соединяются на груди. В действительности же предполагаемые пелерины декорированы сплошной вышивкой из более чем 2000 золотых бляшек в виде стоящего кошачьего хищника, которые образуют по всей площади узор из свисающих вниз «языков пламени», по мнению К. Алтынбекова, точно восприозводящий природный узор шкуры тигра (Алтынбеков, Алтынбекова 2010, с. 253, рис. 3) - животного, не водившегося в Туве, но известного в соседних регионах. В целом и у персов и у ранних кочевников Тувы эти предметы парадной одежды сплошь богато декорированы. Близкие по декору пелерины, видимо, носились несколько позже и племенами пазырыкской культуры на Алтае (Берель; см. ниже раздел 3). К. Алтынбеков склонен думать, что такой узор просто вышит на кафтане (Там же, рис. 4, в), но аналогии такому размещению мне нигде не известны. Далее, умершие в Аржане-2 лежали на боку, и, соответственно, выступы из бляшек (вряд ли это были имитации головы и конечностей тигра!) были нашиты не на рукавах (как полагает К. Алтынбеков), а, напротив, вдоль позвоночника спереди и сзади (подобный декор также не имеет аналогов в известном мне костюме Евразии). То, что вероятные пелерины имели два больших треугольных (?) выступа и не менее трех малых треугольных же выступов (см. аналогии такому декору в главе 2.1. в разделе нераспашной мужской одежды), не препятствует нашей трактовке. Образец с такими выступами известен на золотых персидских монетах-дариках (Stronach 1989, fig. 1). Возможно, как и в Персии, эти пелерины шились из пестрых тканей.

Однако проблема в том, что в доахеменидском Юго-Западном Иране в действительности такой пелерине нет близких аналогий (в Эламе они известны у обоих полов, но выглядят и декорированы совершенно иначе, чем персидские: рис. 216, 22, 41). При этом остатки таких пелерин документированы, на наш взгляд, у племен евразийских степей — прародины персов. Речь идет о супругах из царского кургана Аржан 2 в Туве⁶, что меняет наше представление о происхождении этого элемента парадного персидского костюма, который можно связывать скорее с мидийцами.

Второй предмет костюма, реально связанный своим происхождением с Эламом, — это юбка с рядом специфических вертикальных складок, идущих посередине вдоль ног (такие складки могли формоваться пришиванием или закалыванием ткани на определенных участках). Подобная юбка в ряде случаев изображается у мужчин и без верхней пелерины — с обычной узкой рубахой (см. на пластине № 92 Амударьинского клада: Curtis, Searight 2003, fig. 5, 36). Но ни письменные источники, ни изображения не позволяют, как кажется, утверждать, что оба предмета сшивались один с другим, образуя единый причудливый предмет, предполагаемый П. Бек и К. Абдуллаевым. Наконец, ряд соображений позволяет отнести к этому кругу мужской царский атрибут — корону, разделенную на узкие вертикальные полоски (каждая из которых заканчивалась острым выступом: рис. 1, 15а; см. подробнее раздел 4.1.12). Эламской традицией были также ношение царской короны с мелкими зубцами (Calmeyer 1992, p. 408) и собственно обшивка одежд фигурными золотыми бляшками-аппликациями, распространившаяся по всему иранскому миру (Opponheim 1949, p. 191). Кстати, такие бляшки, обшивавшие край ворота, иногда ошибочно относят к составу ожерелий, как это было в персидских Сардах (Curtis 1925, pl. III, fig. 12, No. 41).

Несомненно, юбки эламо-аншанского происхождения носились знатью (как и пелерины), прежде всего, как церемониальные. Так, они показаны в костюме персидского аристократа в знаменитой композиции «трон, поддерживаемый народами» из гробницы Дария в Накш-и Рустаме (где он одет идентично эламитскому «собрату») (Walser 1966, pl. 1) и в символической сцене триумфа царя над попираемым врагом на печатях, но не упоминаются у античных авторов в сценах боя, на охотах, в связи с гаремом и т.п. Напротив, эламский князь Абдарат в национальной одежде, «ниспадающей складками до пят», в бою смотрелся как нечто совершенно нетипичное (Xen. Kyr. VI. 4.1).

Вероятно, именно такая юбка, особая корона и декор одежд золотыми бляшками подразуемеваются под «эламской одеждой» Кира II, присутствовавшего при инвеституре наследника Камбиза в качестве наместника Вавилонии в Вавилоне 15 марта 538 г. до н.э. в «Хронике Набонида» (ср.: Secunda 2010, p. 264). В любом случае, ни прическа, ни основные головные уборы, ни драпируемая наплечная одежда знатных эламитов (рис. 216) не имеют сколько-нибудь точных аналогов у парсидской знати. (Лишь на перекрестье меча-акинака из Амударьинского клада [Dalton 1964, No. 22, pl. IX] мидийский или персидский царь (?) символически представлен в сцене охоты на львов в драпируемой одежде эламского типа).

Материал одежды

⁷ Лучше других сохранились раскроенные куски парадных одежд (оказавшихся волею случая у племен, живших в горах Алтая и использовавших их под конскую попону). Они найдены в «вечной мерзлоте» могильника Пазырык. Эта шерстяная гобеленовая ткань (первоначально пурпурного цвета), сплошь покрытая геометрическими узорами, и льняная синяя ткань с изобра­жением царицы и знатной дамы (см.: Иран в Эрмитаже 2004, № 48).

В распоряжении персидской знати находилась немалая часть лучшей текстильной продукции таких знаменитых в этом плане регионов, как часть Греции, области Малой Азии (Лидия и Фригия), Финикия, Египет, Вавилония и Западная Индия, сделанной из шерсти, льна, хлопка и др.⁷. Сами цари обычно предпочитали их отечественным, ради ярких тканей подчас используя и иноземную одежду (достаточно вспомнить о любимых индийских шароварах и вавилонском плаще Кира Великого, положенных с ним в его мавзолее: Arrian. Anab. 29. 5–6). Дорогие ткани обычно украшались вышивкой (см., например: Her. Hist. IX. 80), в том числе — «фригийской», вышивкой золотой нитью; в сожженной македонцами Сокровищнице Персеполя сохранились остатки такой ткани с золотой вышивкой и с редкими вкраплениями пар бусин (Schmidt II 1957, fig. 15A). Особенно ценилась, естественно, ткань, вышитая любимой женой (ibid. IX. 108). Текстилю посвящены отдельные специальные статьи (см., например: Ackerman 1938; Roos 1970; Гаврилова 1980; Robinson 1990)⁸. Обилие тканей у господствующего персидского этноса приводило к тому, что даже простые персы могли позволить себе носить нательные рубахи («хитоны») (Strabo. Geogr. XV. 3.19).

⁸ Дорогие персидские ткани с весьма значимыми антропоморфными изображениями, найденные в «вечной мерзлоте» Пазырыка в горах Алтая (как и другие связанные с Персией артефакты), многие западные авторы склонны датировать уже постахеменидским временем (см., например: Lerner 1991). Однако такая датировка пока не бесспорна (см. ниже раздел о пазырыкцах).

⁹ Ср., например, у более поздних кангюйцев средней Сырдарьи парфяно-сарматского времени их племенное название, возможно, означает «люди в кожаных одеждах» (Литвинский 1968а, с. 23).

Самый дорогой в мире краситель — финикийский пурпур — тщательно собирался в царской сокровищнице в Сузах. За 190 лет (ко времени прихода македонян) там было накоплено на 5000 талантов комков драгоценной краски, не утратившей свою яркость (Plut. Alex. XXXVI). В последнее время встречаются утверждения, что многие позднеперсидские одеяния аристократии шились из китайского шелка (который к середине IV в. до н.э. был неплохо известен и грекам: Aristotle. De anim. V. 19).

У простых персов, однако, и плечевая одежда и штаны часто делались по старой кочевой традиции из кожи (Her. Hist. I. 71)⁹, а для мужских головных уборов даже у аристократии по-прежнему широко использовался войлок.

Плечевая одежда

Распашная одежда

У персидской знати последняя носилась только мужчинами.

¹⁰ Долгое время термин kandys ошибочно прилагался к набору из двух одеяний (пелерина и складчатая юбка) (см. прежде всего: Rawlingson 1876, p. 339; Schmidt 1953, p. 163). Между тем это не подтверждается сопоставлением письменных и иконографических источников. Первые утверждают, что кандис часто использовали на охоте и в бою. Вторые документируют в наиболее достоверных сценах сражений (мозаика из Помпей, сидонский саркофаг, аттическая вазопись) только кафтаны или длинные халаты. Лишь на официальных ахеменидских печатях, где символически представлена победа царя над врагами, он с легкостью попирает врага копьем или разит стрелой в весьма роскошных, но крайне неудобных, длинных и складчатых юбке и пелерине. Правильную идентификацию кандиса дал изначально О.М. Дальтон в первом издании своей книги «Клад Окса» (1905 г.). Многие современные авторы без детальной аргументации называют кандисом короткие распашные кафтаны (gaunaka) на том лишь основании, что они иногда тоже носились внакидку (см., например: Knauer 1978, fig. 21 — подпись).

Самым роскошным и знаменитым ее типом был халат (на северной прародине персов — шуба) kandys¹⁰. Этот тип верхней одежды (с определенной этнической спецификой) документирован у большинства известных ираноязычных этносов ахеменидо-скифского времени (например, у мидийцев у кандиса ткань скашивалась у ворота; скифы шили его с широкими рукавами). Это широкая одежда длиной обычно до щиколоток с рукавами длиннее руки, носившаяся на плечах внакидку (лишь в присутствии царя в знак подчинения ему этот халат продевали в рукава) (рис. 7–8 и 8.1). Прототип кандиса лучше всего документирован на сегодня в погребениях индоевропейцев эпохи бронзы на востоке китайского Синьцзяна; здесь он имел туникообразный крой (стан был сшит из двух вертикальных полотнищ, перегнутых на плечах) и полосу отделки по бортам и подолу (см., например: Майтдинова 2003, с. 161). Кандис имел узкий отложной воротник (как и у арейев) с двумя завязками на концах (рис. 1, 21–22); такой воротник до сегодняшнего дня сохранился в Иране на халатах мужчин-курдов (Beyhaqi 1992, fig. 69). Рукава бывали как обычной ширины, так и зауженные книзу, края их подчас скруглены (рис. 1, 21–23); иногда верхний конец обшлага стягивался ремешком (рис. 3, 6). Края подола могли крепиться друг с другом пуговкой (Graeve 1970) (рис. 1, 21).

Можно предположить, что прототип кандиса у степных северных предков персов был еще роскошной парадной шубой, а не тонким халатом («плащом с рукавами», как его обычно характеризуют современные западные исследователи). У самих персов кандис не был только церемониальной одеждой. Он носился, например, на охоте, где легко рвался (Plut. Artax. V; Xen. Kyr. VIII. 1.38), и в бою. На «саркофаге Александра» из Сидона хорошо видно, что в бою весьма неудобный кандис не убирали, а крепили булавкой сзади у ворота (Graeve 1972, Taf. 24). При этом он красиво развивался наподобие широкого плаща, а длинные рукава широко расходились в стороны, являя собой весьма эффектное зрелище. Подобным же образом кандис закреплен на всаднике метопы 1 западного фасада Парфенона (Collington 1912, pl. 23-24), и сзади на шее стоящего воина с копьем с печатки-скарабеоида из Эрмитажа (Иран в Эрмитаже 2004, № 26). На одном реалистическом изображении на аттическом килике середины V в. до н.э. знатный воин носит его лишь на левом плече, чтобы оснободить правую руку (Miller 1997, fig. 25) (рис. 17.1, 2). Полоса отделки украшала кандис только по бортам. Кроме кандиса жрецы иногда носили и более скромный и более короткий (от середины голени до колен) халат с узкими рукавами из тяжелой плотной ткани, у которого декорировались лишь борта (рис. 3, 5, 7).

¹¹ Е.В. Зеймаль следует в своем тексте нумерации изделий клада, разработанной к началу XX в. О.М. Дальтоном. Эта же нумерация указывается мною.

Короткие кафтаны у персов носились редко и, похоже, выходили из употребления (рис. 1, 27–28; 9–10). Они именовались gaunaka (Widengren 1956, p. 239). Образец такого кафтана представлен, в частности, у Дария III на мозаике из Помпей (рис. 1, 27) и на известных серебряных статерах сатрапа Датама (наилучшее качество изображения: Knauer 1978, fig. 21) (рис. 6). Длина кафтанов колебалась от низа таза почти до колен. Кафтан, несомненно, изображен на фигурке наездника из Амударьинского клада (Зеймаль 1979, № 76)¹¹ и на одной из вотивных пластин (№ 84). В Персеполе в Зале Совета из всех персидских придворных только двое носят кафтан длиной до низа таза; борта их внизу скругленные, обшлага украшены (как иногда у кандисов) полусферической (золоченой?) вставкой; ворот скошен; кафтан не подпоясан: борта застегнуты вверху налево на несколько пуговиц (Schmidt I 1948, pl. 72). Кафтаны почти до колен видим также на греко-персидских печатях со сценой охоты всадника на одиночное животное (см. экземпляр из Лувра: Furtwängler 1900, Taf. 12, 10). При ношении кафтаны обычно не запахивались, а полы всегда держал лишь пояс; глубокий запáх налево встречен в единичных случаях (рис. 3, 8).

На интересующей нас мозаике известны как экземпляр с длинными рукавами, так и с рукавами другого цвета (у одного из всадников); последний на деле мог быть панцирем из нескольких слоев льняной ткани, который известен по различным источникам (см.: рис. 1, 27) (Горелик 1982б, с. 99; Bittner 1985, S. 167–170). Рукава другого цвета и на кафтане Париса в персидском костюме на краснофигурной пелике керческого стиля ок. 330 г. до н.э. в Музее П. Гетти. Здесь застегнутый кафтан красный, с белой каймой подола и края рукавов (Towne-Markus 1997, p. 56). В сцене победы грека над персом на краснофигурной чаше Триптолема около 480 г. до н.э. видим, что рукава также сделаны из ткани с другим декором (как и на шатанах – из горизонтальных полосок зигзага), основной фон – ряды точек, на пришивном подоле – черные кружки с свтелыми внутри; здесь хорошо заметно, что богато украшены (двумя полосами отделки) только борта в верхней части (до пришивного подола) (Boerdman 2001, fig. 194).

У ворота справа крепилась пара коротких ленточек-завязок. На некоторых пластинах Амударьинского клада (хотя персонажи здесь изображены в профиль) можно предположить именно распашной кафтан, например, в тех случаях, где подол сзади заметно длиннее, чем спереди (№ 58, 70), и одежда имеет двойную вертикальную полосу декора с боков (что, возможно, является одним из характерных элементов оформления кафтана; если это так, то к ним можно отнести и одеяния, изображенные на пластинах № 48, 71, 77). В Персеполе в «Зале советов» на главной лестнице у двух персов видим кафтаны со скошенными (скругленными) по диагонали краями пол, популярные у покоренных народов Западного Туркестана (Schmidt I 1948, pl. 72). То, что это не случайность, демонстрирует изображение поверженного перса на краснофигурной чаше мастера Триптолема ок. 480 г. до н.э. (Boardman 2001, fig. 194).

На скарабеоиде из музея П. Гетти кафтан, видимо, имеет сзади небольшой полуовальный выступ подола, напоминающий в миниатюре выступы в форме бобрового хвоста у «пазарыкцев» (см. параграф 3) (Spier 1992, No 118).

На целом ряде изображений на расписных греческих лекифах и ойнохойях почти невозможно отличить наглухо застегнутый кафтан от наверняка преобладающей нераспашной верхней одежды, где вертикальной декоративной полосой имитируются борта вышедшего из употребления древнего распашного одеяния (Bittner 1985, Taf. 7–8). Все же можно допустить, что в единичных случаях такие изображения представляют именно застегнутые кафтаны-гаунака. Кафтан мог иметь пришивной складчатый подол и длинные, складчатые рукава (Амударьинский клад, № 84) (рис. 1, 29а).

Нераспашная одежда

Мужская нераспашная одежда

Верхняя нераспашная одежда с длинными рукавами именовалась у персов «сарапис» (sarapis) (Pollux. VII. 61; (Hesych. Lexicon). В одном случае для нее использовался также термин kapuris (Pollux. VII. 58), но, возможно, это ошибка (не исключаю, что на деле так именовали пелерину). Длина ее обычно выше колен, иногда — до низа таза, еще реже — чуть ниже колен (рис. 11–13). Подчас на изображениях виден вертикальный шов на спине (Graeve 1970, Taf. 27). Ворот обычно горизонтальный и довольно узкий; лишь изредка он имел треугольный вырез (рис. 1, 40–41; 3, 11). Рукава сараписа были разнообразны по оформлению: в одних случаях они длинные и узкие (подчас длиннее руки и собраны у запястий, образуя мелкие складки (Curtis, Searight, 2003, fig. 3, 13, 14, 17; 4, 31) (рис. 3, 10, 12), в других (не менее часто) они были очень короткими (см.: ibid., Taf. 6–8, 10) (рис. 1, 33, 38), а у жрецов они иногда резко расширялись к запястьям, как у знатных дам (рис. 3, 11). На сидонском саркафаге в одном случае изображен обшлаг с декором из вертикальных полос (Graeve 1970, Taf. 26). Подол у коротких образцов сзади бывал более коротким, чем спереди (рис. 3, 12), а у удлиненных мог несколько расширяться по самому нижнему краю (рис. 3, 9). На золотой с самоцветами пекторали из японского Музея Михо в сцене сражения с центральноазиатскими кочевниками у главного персонажа, похоже, на подоле передана бахрома (Miho Museum 1997, photo on p. 89). Такая верхняя одежда всегда носилась подпоясанной (противоположное, вероятно, выходило за рамки приличий: см. главу 4.3). Подчас сарапис был, видимо, стеганым (рис. 3, 10). С боков (или только с правого бока?) участок широкой ткани иногда был заложен в мелкие складки вверх к поясу, обеспечивая ширину шага (Амударьинский клад, вотивные пластины № 49, 52) (Curtis, Searight 2003, fig. 3, 17; 4, 25). Под сараписом было принято носить такого же облика рубаху («двойной хитон») с длинными рукавами (видимо, это отражено на пластине № 48 Амударьинского клада: рис. 10), причем у знати, по обычаю, сам сарапис был цветным, а рубаха — белой (Strabo. Geogr. XV. 3.19). В бой знатные воины иногда надевали пестрый «хитон» с нашитыми рукавами из железных чешуек (Her. Hist. VII. 61), а у «бессмертных» он был украшен дорогими камнями (Curt. Hist. Alex. III. 3.13).

Даже простолюдины носили обычно сарапис в комплекте с нижней рубахой (оба предмета были более длинными, чем у знати, — до середины икр) (Strabo. Geogr. XV. 3.19). У знатных воинов — в тех случаях, когда они носили обе одежды, — верхний сарапис всегда короче (саркофаг из Сидона: Graeve 1972, Taf. 24) (рис. 11), и на нижнем видны маленькие боковые разрезы (Ibid., Taf. 26-28); у одного из всадников видно, что ворот сараписа имеет небольшой треугольный вырез, а ворот нижней рубахи — горизонтальный.

Женская нераспашная одежда

¹² А.Ш. Шахбази пытался реконструировать и отсутствующий у персиянок женский распашной кафтан, считая, что за основу можно взять туземные образцы из такого могильника Горного Алтая, как Пазырык, на том лишь основании, что Алтай был «районом, куда доходило ахеменидское влияние» (Shahbazi 1992, p. 736).

У некоторых аристократок поверх платья изредка носилась юбка «эламо-аншанскго» типа (рис. 2, 8; 21.1, 1-3; Curtis, Searight 2003, fig. 5, 32–35), которая здесь специально не рассматривается. Основной наплечной одеждой женщин было платье длиной до щиколоток. Судя по одному упоминанию во фрагменте сочинения Ктесия (Hinz 1969, S. 74), для этой женской одежды также использовался термин «sarapis», как и для более короткой мужской (во всяком случае, ее носила Парисатис — мать Артаксеркса II). Ворот у платья узкий и обычно горизонтальный, в редких случаях — с небольшим треугольным вырезом (Амударьинский клад, пластина № 94). Рукава длинные и, как правило, резко расширяющиеся книзу (Lerner 2010, fig. 14.1-3), реже они собраны пуговкой у нижнего края или просто узкие (Llewellyn-Jones 2010, fig. 15.1, b, f; 16.1, a) (рис. 21.1, 4-6); в Чога-Замбиле (рис. 2, 7) на таком платье видим единственный документируемый глубокий разрез спереди. Интересно, что платье всегда подпоясано для подчеркивания талии; оно подчас специально заужено у колен специальной лентой (Llewellyn-Jones 2010, fig. 15.1, b, c) (рис. 21.1, 5-6). На ткани из Пазырыка видим широкую трехполосную вертикальную линию декора в центре платья, напоминающую мужские образцы (рис. 21). Под ним носилась рубаха почти такой же длины (рис. 2, 7)¹².

Плащи-накидки

Персы носили широкие плащи-накидки (kas), стягиваемые у шеи длинными шнурками (рис. 1, 26), длиной до щиколоток или чуть выше. Судя по письменным источникам, это был важный элемент парадного костюма, предмет царского дарения и т.п. Плащи обычно были одноцветными (однако в одном случае упомянут и плащ с полихромной вышивкой, сделанной Аместридой лично для своего мужа — царя Ксеркса: Her. Hist. IX. 108). Более короткую (до колен) накидку, сколотую фибулой, носят сатрап на троне и воины на мраморных рельефах «памятника Нереид» из Малой Азии (Британский Музей) (Shahbazi 1975, pls. XXXVII, XLI, LIV). Вероятно, их относительно скромный декор и желание мастеров показать прежде всего носившуюся под плащом более богато декорированную одежду приводило к тому, что изображения плащей в ахеменидском искусстве — редкость. Однако их отсутствие на изображениях — не более чем художественная условность. В литературе обычно возникает путаница при различении плаща-kas и длинного халата-kandys, поскольку многие авторы описывают последний именно как «плащ с рукавами». В результате все упоминания плащей в греческих текстах начинают приписывать кандису.

В комплект царского костюма входили несколько плащей (Arrian. Anab. VI. 29.5–6). У гвардейцев«бессмертных» их расшивали золотой нитью (Curt. Hist. Alex. III. 3.13). Считалось, что из разных родов войск более приличествовало дарить их офицерам кавалерии (Xen. Kyr. VIII. 3.3.).

Менее знатные лица носили широкий плащ, скрепленный у шеи фибулой (находки последних хорошо известны в Иране этого времени) лентами (священным прямым морским узлом); в него могли отчасти закутываться. Длина его была различной. В одних случаях он не доходит до колен (Bittner 1985, Taf. 7, 1). В других, как на одной лекане из Эрмитажа, плащ «амазонки» (на деле — обычного персидского воина в мягкой tyara, в sarapis, anaxirydes и полусапожках), скрепленный на правом плече, в длину доходит почти до щиколоток (Передольская 1956, рис. 1) (рис. 1, 26а).

Манера ношения

¹³ Любопытно, что у ираноязычного населения Западного Туркестана еще недавно концы ленточек на вороте мужского халата завязывали во время молитвы, так как считалось, что это придает верующему более благообразный вид (Майтдинова 2004, с. 84–85).

Халат-кандис носился внакидку или (в ситуации, требующей активных движений) прикалывался сзади у ворота, свободно развеваясь. «Простой» халат мог использоваться так же, но в других случаях борта соединялись (слегка заходя один на другой) опоясыванием. Кафтан обычно подпоясывался, причем борта не заходили друг на друга; изредка встречен глубокий запах. Нераспашной сарапис всегда подпоясывался. То же можно сказать о женском платье (не относящемся к одеждам «аншано-эламского типа»). Плащ-кас крепился у шеи парой ленточек; иногда последние были развязаны, и придворный касался одной из них рукой, соблюдая некий церемониал¹³. «Вольностей» в обращении с одеждой, распространенных в следующую, гунно-сарматскую эпоху (закатывания рукавов и края штанов, опускания распашной одежды с одного плеча, оборачивания ее вокруг бедер и т.п.), мы на изображениях персов не наблюдаем. На первый взгляд может показаться, что у жреца на золотой вотивной пластине из храмового сокровища, найденного в 1993 г. (рис. 3, 15), мы видим редкую манеру крепления края подола короткого сараписа (край перехвачен между ног шнуром, концы которого крепятся спереди и сзади у пояса). Несколько веков спустя, во второй половине I в. до н.э. в княжестве Коммагена на востоке Малой Азии в костюме местного князя Антиоха (возводившего свой род к великим Ахеменидам) мы действительно встречаем эту странную манеру крепления края подола (Ghirshman 1962, fig. 79–80); даже в I–II вв. н.э. она отмечена на изображении одного индо-скифского адоранта в Буткаре (Пилипко 2001б, рис. 5, 2). Однако в нашем случае сопоставление с аналогичными изображениям жрецов на сходных пластинах того же клада показывает, что так схематично представлен обычный жреческий пояс с длинными висящими концами.

Пелерины

В парадном костюме аристократии пелерина имела форму большого круга с отверстием для головы; она шилась из пестрых тканей с крупным узором (в виде рядов медальнов с цветком лотоса внутри, крепостных башенок и др.), полоской каймы и полосками, крестовидно расходившимися от головного отверстия; руки выглядывали из-под ее крупных складок. Изредка орнамент представлял собой большой стилизованный цветок в центре и широкую кайму по краям (см. Bittner 1985, Taf. 5a). Обычно сзади край пелерины немного подтыкался под пояс (ibid). Когда руки подняты (например, на печатях, где изображен царь с копьем) и край пелерины сползает с них (Wu Xin 2010, fig. 15.3), видно, что это вовсе не «рукава туники» (как полагает ряд коллег). То, что это вообще не обычная плечевая одежда, видно на тех изображениях, где у придворных спереди заткнут за пояс книжал (Bittner 1985, Taf. 4): рукоять кинжала сильно приподнимает край пелерины. Такое одеяние у бога Ахура-Мазды в Зале Советов в Персеполе (Tilia 1978, p. 44, pl. B) - красное с синей каймой (на которой представлены идущие красные львы), на основном фоне – белые и синие медальоны. Вместе с тем, у Париса в персидском костюме на краснофигурной пелике керческого стиля ок. 330 г. до н.э. в Музее П. Гетти видим сравнительно небольшую (лишь немного супускающуюся на плечи) пелерину красного цвета с белой каймой (Towne-Markus 1997, p. 56). Иногда пелерина имела тругольные выступы (с закругленными концами) спереди и сзади, как у царя на одной из золотых монет-дариков (Stronach 1989, fig. 1 – справа в центре) (рис. 19.1, 1). Сзади такой выступ хорошо заметен у телохранителей-копейщиков на лестинице Артаксеркса I во «дворце H» Персеполя (Jacobs 2002, Abb. 21). На нескольких детальных изображениях в Персеполе, где мужчины стоят в них с опущенными руками, видно, что те же выступы размещены уже с боков (рис. 14, a-б).

Головные уборы

Мужские головные уборы

Принято считать, что они документированы лучше, чем наплечная одежда (Schoppa 1933, p. 47; Calmeyer 1977, p. 173; Shahbazi 1992, p. 726); это утверждение кажется весьма спорным. Классификация мужских головных уборов, основанная на общем условном разделении костюма на «придворный» (тип I, 7 видов) и «всаднический» (тип II, 4 вида), разработана П. Кальмеером и А.Ш. Шахбази (Calmeyer 1977, p. 173–178; Shahbazi 1992, p. 726–727). Как нам представляется, она нуждается в корректировке по нескольким причинам. Во-первых, уборы выделенных типов II.1 и 3 носятся только заведомыми иноземцами (не персами и не мидийцами). Во-вторых, типы I.2 и 3, II.1 являются, строго говоря, не головными уборами, а лишь начельными украшениями (т.е. они никоим образом не укрывают голову, а имеют в значительной степени декоративную функцию); при таком подходе, например, самый популярный войлочный колпак-тиара, если он повязан по нижнему краю ленточкой, автоматически должен рассматриваться как два разных головных убора, надетых один поверх другого (!). Думается, в древности такая характеристика выглядела бы как нонсенс, она не находит подтверждения ни в этнографических ни в письменных источниках по ираноязычным этносам.

¹⁴ Лишь у Страбона мы найдем противоречащую остальным письменным источникам и известным изображениям версию о том, что персидские воины (речь идет об ахеменидском времени) носят стоячий войлочный убор, обликом напоминающий башню (Starbo. Geogr. XV.3.19)

Наиболее популярным, основным типом убора у персов был кочевнический башлык в виде высокого войлочного конуса (tyara) (тип 1) (тип II.4 по А. Шахбази). Вероятно, его же (какую-то его разновидность?) ряд авторов именует kidaris, kitaris, в том числе - у Дария III (Curt. Hist. Alex. III. 19; Arrian. Anab. IV. 7.4), сообщая при этом, что он повязывался разноцветными лентами. Одна из особенностей тиары — назатыльник сзади (обычно в виде узкого заостренного клина; изредка он был коротким, с ровным нижним краем, украшенным бахромой: рис. 1, 2). Однако к моменту образования державы Ахеменидов его облик несколько изменился и дифференцировался. Если у восточных родственных соседей (например, у разных групп саков) такой убор из плотного, довольно грубого войлока по-прежнему носили стоящим вверх (Her. Hist. VII. 64), то у персов он стал делаться из более мягкого материала (тканей), так что верхушка свисала вбок¹⁴. Стоячим, по старой традиции, его теперь разрешалось, как известно, носить лишь царю в определенных ситуациях (например, в сражении: Plut. Artax. XI; при вступлении на престол: Arrian. Anab. VI. 29.3; во время торжественного выезда: Xen. Kyr. VIII. 3.13; ср. фигуру царя на серебряной статуэтке из Амударьинского клада: Calmeyer 1992, fig. 14); у царя она обвивалась лентой (Her. Hist. VIII. 8.17) и могла обшиваться золотыми нитями (ibid. VIII. 120). Были попытки сопоставить изображения тиары у разных ахеменидских царей (Bochhardt 1983, Abb. 1-8), но они лишь подтверждают большое единообразие этого убора у них. Лента для крепления тиары известна у аристократов; на монетах сатрапов Тиссаферна и Фарнабаза она повязывалась спереди, надо лбом (Hinz 1976, S. 141; 1979, fig. 31, 12; Alarm 1986, No. 324) или сзади, как у Херая - правителя г. Ксанф (рис. 19.2, 2), причем у первого в ее лобной части представлен крылатый конь (?) (Shahbazi 1975, Pl. XXXIII). Представление о такой тиаре может дать персонаж на «кратере Дария» из Национального музея в Неаполе, расшитый крупным рисунком из вьющихся побегов (рис. 12, в). Интересно, что, несмотря на эти многократно повторяемые сведения, Дарий III во время битвы при Иссе на помпейской мозаике изображен все же в тиаре с мягкой, наклонившейся верхушкой. Предполагают, это объясняется тем, что в поздний период царская тиара могла шиться из тонкого китайского шелка (Shahbazi 1992, p. 727). У священнослужителей-магов наряду с лентами-завязками нижнюю часть лица закрывала особая повязка (авест. dāna) (Strabo. Geogr. XV. 3.15), оберегая во время обряда священную стихию огня от осквернения человеческим дыханием. Это бывало и в других ситуациях. Так, видимо, в связи с трауром, так закрыт рот и у воинов на саркофаге из Сидона. Такая повязка крепилась к тиаре с помощью ремешка, охватывавшего ее внизу темени (Graeve 1970, Taf. 26, 58-59).

В целом тиара — любимейший объект изображений как в собственно персидском, так и греко-персидском и греческом искусcтве (рис. 1, 1–9). Она явно имела несколько модификаций с разной степенью заостренности верхушки (ср. рис. 1, 2а и 3), наклоненной в сторону (назад: рис. 1, 3; вперед — рис. 1, 2а; 3, 1; вбок: рис. 1, 8, 9 — вправо и гораздо реже влево: Bittner 1985, Taf. 29, 1; 39), или с верхушкой, «просевшей» внутрь (только на греческой вазописи: см., например, рис. 1, 7), наушники у подбородка были разной ширины (ср. рис. 1, 3–4).

Тиара делалась явно из тканей разной плотности, так как на одних детализированных изображениях ее склоненный верх образует множество складок, а на других — подобные складки в таком же положении отсутствуют вовсе. (Можно думать, что правильная драпировка тканого верха была своего рода искусством.) Довольно часто, если верхушка убора из плотного материала наклонена вправо, а персонаж стоит к зрителю противоположным боком, может показаться, что это убор совершенно иного облика (т.е. с низким полусферическим верхом) (см. рис. 1, 9–9а). Именно так исследователи, изучающие древние изображения, иногда выделяют несуществующие «новые типы» головных уборов.

Наушники тиары могли завязываться или застегиваться (видимо, с помощью пуговки, так как иногда на краю их видно круглое отверстие; ср. рис. 1, 4 и 7), но могли и свободно свисать по бокам (рис. 1, 7). Показательно, что этот наиболее распространенный мужской головной убор совершенно лишен вышитого, бляшечного и иного декора (видимо, у разных социальных групп он отличался только цветом войлока). Так, у знатного перса из Тахти-Сангина (алебастровая раскрашенная голова) тиара полностью белая (Древности 1985, с. 92, № 205, цвет. ил. на с. 77). На неапольском «кратере Дария» он белая у царя и его советников и красная у юноши-воина (Mauri 1957, p. 143).

Другие упоминаемые типы головных уборов - mitra и kyrbasia (ср.: Gow 1928, p. 144; Shahbazi 1992, p. 727). Скорее всего, первый из них (mitra) – это убор в виде цилиндра c несколькими выделенными ярусами на голове статуэтки жреца с пучком священных прутьев из Амударьинского клада (тип 2) (Зеймаль 1979, рис. на с. 34; Bittner 1985, Taf. 21, 2) (рис. 1, 14) и царя-всадника на перекрестье меча из того же комплекса. Отметим также уникальный убор юного перса на саркофаге из Сидона без назатыльника и поушников тиары, но с узким и невысоким острым верхом (тип 3) (рис. 1, 20). Тип 2 (mitra?) известен также на антропоморфном глиняном сосуде из Суз (НМИ, № 2433): по верхнему и нижнему краю его идут околыши из шкуры (?). Такой же убор видим на терракотовой головке царя из Персеполя (Schmidt II `957, pl. 32) и на фигуре перса с постамента статуи Дария I из Суз (Razmjou 2010, fig. 20.13) (рис. 19.2., 4). Возможно, его обрамление составляли уложенные в несколько ярусов ленты из ткани. Убор завязан простым узлом посередине надо лбом толстым матерчатым (?) шнуром. Его концы в виде лент подчас свисают сзади. На макушке (в Сузах) видим пропущенную прядь волос.

¹⁵ Эти фигурки, как в римское время в кушанской Бактрии в сарматизованных греческих городах Боспора, видимо, были связаны с поминальными обрядами иранских народов, что подтверждается их этнографическими аналогами (Яценко 2004в).

На глиняных идольчиках-всадниках, найденных в разных частях Империи и, видимо, представляющих этнический тип перса (или в ряде случаев – ираноязычных кочевников из персидской армии)¹⁵, известны два оригинальных типа уборов. Один из них (на фигурках из Мемфиса) представляет собой простой войлочный (?) башлык с облегающим голову верхом и широким назатыльником (тип 4) (рис. 1, 10) (см. также у саков Центрального Казахстана на бронзовой пластине из могильника Нуркен-2: Бейсенов 2007, с. 179-180); возможна и заостренная верхушка, как у воина (?) из клада 1993 г. (Вертиенко 2010а, табл. 2-3) (рис. 3, 3). Он, видимо, изображен также у аристократа на пластинке № 89 из Амударьинского клада; в данном случае, как и у слуг, изображеннных на лестнице во дворце Ксеркса (Ghirshman 1962, fig. 244), он имеет наушники (узкие или весьма широкие). Он известен также на рельефе у скальной гробницы в местности Кызкапан (Иракский Курдистан) (Porada 1962, fig. 71). Возможно, именно этот популярный вид убора называли kyrbasia. Другой тип (на статуэтках из Тарсуса) — распространенный в кочевом мире невысокий конический колпачок с узким околышем (тип 5) (рис. 1, 16а).

Простые персы носили на голове также «кусок льняной ткани» (Strabo. Geogr. XV. 3.19). О внешнем облике такого убора можно лишь гадать, так как официальное персидское искусство практически не удостоило мужчин-простолюдинов своим вниманием. Возможно, его следует идентифицировать со своеобразным тюрбаном из намотанной вокруг головы полосы ткани, который представлен на египетской статуе Дария из Суз (тип I.4 по А. Шахбази) и на незаверщенной росписи аттического килика из музея в Принстоне (Knauer 1992, fig. 8) (тип 6) (рис. 19.2, 1).

На одном из ритонов из Эребуни представлен знатный всадник в головном уборе с довольно высоким верхом яйцевидной формы и широким округлым околышем (тип 7) (тип II.2 по А. Шахбази) (рис. 1, 14а). В свете того, что было сказано выше о явных изображениях носителей тиары из жесткой ткани (с наклоненным вбок верхом), показанных противоположным боком к зрителю, я бы не рискнул вслед за коллегами-иранистами считать все изображения уборов, кажущихся полуовальными в определенном ракурсе, как таковые на самом деле (ср.: Shahbazi 1992, p. 726). Вдоль шва надо лбом идет широкая декоративная полоса; на боковых лопастях изображен крупный взлетающий орел. Околыш, по-видимому, обложен золотыми пластинками, имитирующими края завитых волос: нечто подобное в это время делалось и на нижних пластинах женских «калафов» у скифов (см. ниже раздел 2). Судя по жесткости конструкции, уникальности убора и его декора и по высокому статусу изображенного, я не решусь утверждать, что речь идет о таких дешевых материалах, как войлок и вышивка по ткани (ср.: Shahbazi 1992, p. 727) (скорее, судя по остаткам головных уборов других ираноязычных этносов данной эпохи, речь идет об изделии из высококачественной кожи с обкладкой золотыми пластинами).

Близкий на первый взгляд к предыдущему тип представлен на большой серии изображений в Персеполе (Ghirshman 1962, fig. 209, 227, 230, 236–237) и на представителях двух народов-данников — мидийцев и сагартиев (Горелик 1985, таб. II, 1–2). Это убор полуяйцевидной формы, всегда лишенный декора (возможно, он делался из материала яркой окраски) (тип 8). По нижнему краю его скрепляет лента, концы которой свисают сзади (рис. 1, 11); в других случаях лента не охватывала убор, а лишь свисала концами, прикрепленная где-то у нижнего края убора сзади.

На золотых пластинах из храмового сокровища, найденного в 1993 г., у жрецов дважды изображен оригинальный убор, напоминающий современную узбекскую четырехгранную тюбетейку с чуть заостренным верхом и треугольным вырезом надо лбом (тип 9) (рис. 1, 16). Надо думать, он кроился сходным образом, т.е. из четырех треугольных кусков ткани.

Женские головные уборы

Замужние дамы обычно носили длинные покрывала (тип 10) (Aelian. Var. hist. 12.1). Обычно длина их достигает низа таза, лишь на рельефе из Эргили оно доходит до щиколоток (Houston 1955, fig. 156). На изображениях на печатях подчас видно, что их край обшивался двумя рядами бляшек — квадратных, треугольных или круглых (рис. 2, 1; 21). Судя по рельефу из Даскилейона, такое длинное покрывало в дороге могло скрпляться на груди парой лент (Akurgal 1961, Abb. 116; Nollé 1992, Taf. 12b). Сходное по параметрам головное покрывало с широкой каймой декора до сих пор носят женщины в прилегающих к Ирану районах Афганистана (Dupree 1992, pl. CXIII). Было принято брать с собой в дорогу по несколько штук головных уборов (Diodor. XVII. 35. 4–5).

Кроме покрывала, женщины изредка изображаются в других головных уборах. Особенно интересна в этом плане цилиндрическая печать из Музея Буффало (штат Нью Йорк) (Lerner 2010, fig. 14.1) (рис. 21.1, 2). Здесь у сидящей на троне госпожи с прялкой видим убор в виде небольшого берета (тип 11). У стоящей за ней служанки с опахал представлен очень интересный убор в виде полусферической шапочки, в отвертие на макушке которой вставлена довольно длинная коса (тип 12). Последний тип убора с продетым в отвестие локоном / косой широко распространен в иранском мире у обоих полов в данное время и позднее (ср. рис. 22, 13; 23, 17; 48, 4; 138, 10; 155, 13, 27; 181, 10; 190, 2-3; 206, 3).

Начельные украшения

Иногда на изображениях гвардейцев встречаем довольно широкую и конструктивно жесткую (явно металлическую) диадему, которая может украшаться одним-двумя рядами концентрических кружков (рис. 1, 17–17а). Несомненно, речь идет о неоднократно упоминаемой в источниках награде за боевые заслуги воина (тип 1) (тип I.3 по А. Шахбази). Такие золотые диадемы могли дарить офицеру за спасение царской жизни (Xen. Kyr. VIII. 118), обещать небольшой группе психологически уставших воинов из элитных подразделений перед решающим сражением (Xen. Anab. I. 7.7). Очень часто в литературе узкая лента, крепящая тиару или кидарис, рассматривается как самостоятельное начельное украшение (т.е. «диадема») — для такого вывода, думается, нет серьезных оснований. Видимо, существовали и более просто оформленные диадемы без особого декора. Одна из них представлена у слуги - юноши-космета, стоящего сзади царя на пилоне дворца Дария в Персеполе (Schmidt I 1948, pl. 149).

Пышную прическу знатных воинов иногда скреплял толстый обруч, поверхность которого имитировала либо многоярусный венок, либо сложную завивку волос; возможно, он тоже делался из золота (тип 2) (тип I.1 по А. Шахбази) (рис. 1, 12–13). Кроме того, цари носили разные виды корон (типы I.5, 6 и 7 по А. Шахбази) (рис. 1, 15–15а), которые (как уже отмечалось во Введении), выходят за рамки моего иссле­дования.

Знатные персиянки носили, наряду с головным покрывалом, зубчатые короны эламского происхождения (и судя по ткани одежды в Пазырыке — в комплекте с ним) (рис. 2, 2). Это можно сопоставить с сообщением о том, что главная жена царя отличалась особой диадемой (Есф. 2.17).

Поясная одежда

Штаны (шаровары)

¹⁶ Ср., например, обычай хоронить знатных осетинок во множестве наплечных одеяний (до пяти) или обычай русских крестьян надевать в праздники на ногу до семи парадных вязаных чулок.

Вероятно, у ранних персов их носили только мужчины. Штаны — anaxyrides были узкими и длинными (Xen. Kyr. VIII. 3.13); именно так они обычно представлены и на изображениях (хотя известно и несколько образцов широких шаровар со складками: рис. 6). Знатные мужчины носили одновременно трое штанов (Strabo. Geogr. XV. 3.19). Это отнюдь не преувеличение: традиция надевать в особых ситуациях большое число однотипных предметов одежды была широко распространена у ираноязычных и шире — индоевропейских народов. У знати она была символом статуса, у простолюдинов — маркировала их участие в определенных праздничных ритуалах и т.п.¹⁶.

Штаны имеют стандартную длину до щиколоток, где они, видимо, стягивались шнурком: горизонтальный нижний край обычно без разрезов. Однако на упомянутом кратере из Неаполя у царя край штанов имеет спереди округлый мысик (аналогию ему см. ниже на центральном персонаже греко-скифской серебряной амфоры из Чертомлыка), а чуть выше их нижняя часть стягивается не шнурком, а ножным браслетом (рис. 12, в). На мозаике из Помпей у падающего с лошади персонажа явно виден спереди трeугольный мысик по нижнему краю (Pfrommer 1998, Taf. 3); то же замечаем у одного из персонажей саркофага из Сидона (Graeve 1970, Taf. 32). Иногда штаны явно заправлены в обувь (туфли), что хорошо видно на ряде пластин Амударьинского клада (№ 51, 70; Curtis, Searight 2003, fig. 3, 14; 4, 24) и на саркофаге из Сидона (Graeve 1970, Taf. 26-28).

Юбки

Женские юбки, как уже отмечалось, носились поверх платья. Однако использовались очень редко (Lerner 2010, fig. 14.1-14.3) (рис. 2, 9). Возможно, иногда это ярусные композитные (т.е. сшитые из горизонтальных разнотипных полос) юбки, подобные описываемым ниже алтайским. У мужчин они были элементом перенятой у мидийцев древней месопотамской традиции. Мужские образцы не были сшитыми, а представляли собой полотнище ткани, оборачиваемое вокруг бедер; они делались из пестрых тканей с орнаментикой в ассирийской традиции; иногда они также были полосатыми (рис. 15, справа). Они были широкими и в трех-четырех местах (с боков и спереди) заложены в складки вверх к поясу, обеспечивая ширину шага и, видимо, отчасти отражая местные эстетические вкусы.

Пояса

Мужские пояса были кожаными и ткаными. Последние на парадных рельефах у персов (как и у родственных ираноязычных народов и многих других индоевропейцев) повязаны священным «Геракловым» (прямым морским) узлом с короткими свисающими концами (рис. 1, 50–51) (ср. у греков Stupka 1972 и этот мотив в греческом ювелирном искусстве: Pfrommer 1990, Taf. 1-13); сзади они подчас носились с кольцевым напуском; конец их слегка скруглен и завершается небольшим «соском»; у некоторых вельмож Персеполе в коронах с зубчатым краем они завязаны на правом боку (Schmidt I 1948, pl. 52). Детально передан тканый пояс Дария I на паре его каменных статуй, изготовленных в Египте и поставленных затем у ворот его дворца в Сузах (сужу по экземпляру из Национального музея Ирана). Пояс (на статуе шириной около 8 см, но реально он был в два раза уже, так как сама статуя — более чем трехметровая) сплетен из семи чередующихся через одну полос двух видов плетения, на его свисающих концах изображена египетская рамка-картуш с именем царя. Манера носить кушак с более длинными, чем обычно, свисающими концами характерна для нескольких персонажей с вотивных пластин Амударьинского клада (№ 48, 49, 71, 77), причем они коррелируют с распашным кафтаном, имеющим две паралельные, богато декорированные золотыми бляшками (?) вертикальные полосы вдоль швов. Известны такие пояса с удлиненными концами и у лиц с пучком священных прутьев в руке на пластинах № 48 и 68i из клада 1993 г. и на рельефе со жрецами у стойла с животными в Эргили (Ghirshman 1962, fig. 440), у воина-копейщика на одной из печатей (Boardman 1970, Ns. 884-885). На пластине № 67 клада 1993 г. из музея Михо «жреческий» пояс ритуально (?) развязан и держится сзади, видимо, с помощью двух-трех пришитых на талии сараписа петель (рис. 3, 14).

Женские платья, видимо, повязывались подобным же тканым пояском, но узла обычно не видно (т.е. он находился сбоку?), а если он виден, длинные свободные концы свисают гораздо ниже, чем у мужчин-воинов (рис. 2, 11). У одной из дам из клада 1993 г. и на пластине № 90 Амударьинского клада (Curtis, Searight 2003, fig. 5, 34) схематично передан витой пояс; в последнем случае он оканчивается небольшой кистью. На пластине № 93 вместо кисти с каждого конца свисали два шарика-утяжелителя (ibid., fig. 5, 32). Узкие пояса с шариками-утяжелителями держат в правой руке женщины, стоящие позади главных дам перед алтарем на ткани из Пазырыка (рис. 21). Можно предположить, что манера ношения пояса отличалась у девушек и замужних дам: у первых он повязывался высоко под грудью (в противоположность грекам). Именно так туго затянут пояс и у божественной девы Анахиты (Yasht 5. 127), «чтоб грудь казалась высокой и тугой». На одной из печатей анатолийских сатрапов у стоящей на льве Анахите пояс-кушак имеет концы с короткой бахромой, свисающие почти до щиколоток (Moorey 1979, fig. 4).

Кожаные мужские пояса скреплялись прямоугольной или круглой пряжкой (рис. 1, 41, 53), к которой у одного вельможи подвешен своеобразный крючок для колчана (в виде миниатюрной модели парадного кинжала в ножнах с характерными выступами) (рис. 1, 52); в другом случае у «жреца» наконечник имеет копьевидную форму (рис. 3, 16).

У телохранителя с секирой, стоящего позади трона Дария на рельефе в Персеполе (рис. 18), вероятно, показаны одновременно два кожаных пояса: узкий «обычный» и портупейный. Последний сзади имеет кольцевой напуск, по бокам — узкое отверстие для подвешивания оружия; на животе он скреплен миниатюрной пряжкой в форме цветочной розетки.

«Жреческие» пояса на пластинах из клада 1993 г. в ряде случаев явно наборные и украшены серией однотипных бляшек круглой или квадратной формы (рис. 3, 8, 13–14). Царь также носил «золотой пояс» (это сообщается в отношении последнего правителя Империи Дария III (Curt. Hist. Alex. III. 3.17). Однако о том, как подобный пояс выглядел, мы можем лишь гадать. Судя по более поздним образцам других ираноязычных этносов, он, вероятно, состоял из серии звеньев, соединенных цепочками или шарнирами; возможно, он, в соответствии с ювелирными традициями Ахеменидов, был инкрустирован бирюзой.

Обувь

Мужская обувь известна четырех типов. Наиболее распространенным на изображениях являются туфли (тип 1). Они были заимствованы у мидийцев: их важным достоинством считали то, что благодаря им хозяин казался более высоким (Xen. Kyr. VIII. 1.40). Обычно туфли крепились у подъема стопы с помощью пуговок на трех узких прорезях. Они имели овальные носки, овальный же язычок у подъема (иногда довольно длинный: Graeve 1970, Taf. 41), пришивную подошву и кайму по вернему краю (Ibid., Taf. 35), и круглые накладки с боков (видимо, предохранявшие от износа) (рис. 1, 58–59).

Однако на рельефе из Суз рядом с ними представлены и туфли иного облика (рис. 1, 60; 20). Последние имеют треугольный вырез на боку, а главное — крепятся на ноге иным способом (видимо, шнурком, размещенным в прорезях по верхнему краю и проходящим под сводом стопы и вокруг щиколоток; концы его завязывались у подъема стопы «Геракловым узлом») (рис. 1, 54, 60). На двух геммах из Музея Фицвильяма в Кембридже у туфель перетянута пятка (Henig 1994, Ns. 60-61). Носки их обычно полуовальные, в одном случае — прямоугольные. Этот вид обуви, видимо, был обычным для большинства этносов тогдашнего иранского мира. У ряда персидских аристократов (например — у придворных и гвардейцев Дария I с двух известных рельефов со сценой аудиенции, происходящих из Сокровищницы в Персеполе) туфли имеют очень длинные носки (не менее чем на 7–8 см длиннее пальцев).

Другой распространенный тип обуви всадника — длинные ноговицы из ткани, крепившиеся одной-двумя лямками к поясу (тип 2) (рис. 1, 56–56а). Интересно, что у персов они часто не закрывали стопу с туфлями или полусапожками, представляя собой своеобразные гетры на лямках. Поэтому их очень часто путают с высокими сапогами (см. Амударьинский клад, № 48 по О.М. Дальтону) (см., например: Shahbazi 1992, p. 735).
Судя по последнему изображению, ноговицы могли носиться в комплекте с полусапожками (тип 3) и прикрывать верхнюю их часть (рис. 1, 56–56а). Последние имеют обычно округленный носок и в отличие от туфель лишены жесткой подошвы. Аналогичная обувь носилась и знатными дамами (рис. 2, 12). А.Ш. Шахбази считает, что именно эта простая, распространенная в кочевом мире Евразии обувь с мягкой подошвой (в сочетании с ноговицами, как я уже отмечал, этот исследователь именует ее «высокими сапогами») и есть та самая роскошная мидийская обувь на высокой (?!) подошве, которая была заимствована персидской знатью (ibid.), что кажется сомнительным. У мертвого перса из пергамской серии скульптур в Неаполе (Maulucci, 1988, p. 33) видим, что полусапожки крепились вокруг лодыжек ремнем, повязанным «узлом Геракла» (рис. 1, 61).

На одном из греческих изображений представлены высокие сапоги с подвесками по верхнему краю (тип 4) (рис. 1, 57). В сцене совокупления со стоящей спиной обнаженной дамой края кафтана мужчины на одной из греко-персидских гемм распахнуты, и высокие сапоги хорошо видны (Llewellyn-Jones L., 2010, fig. 15.2, нижняя) (рис. 21.1, 8).

Изредка под влиянием других народов персы использовали сандалии. Образец таких сандалий, сшитых из довольно толстых полос кожи, видим на мужчине-придворном с костяной пластины из Персеполя (НМИ, № 2810). Видимо, к ним относилась и та обувь, которую специально производил египетский город Антилла для нужд персидских цариц, так как в Египте этот вид обуви был господствующим (Her. Hist. I. 192). Женские сандалии видим на одной греко-персидской печати из музея Метрополитен (Richter 1956, pl. XXII, No 133).

Перчатки и варежки

Несмотря на теплый климат Ирана, аристократы «из-за своей изнеженности носят толстые рукавицы и перчатки» (Xen. Kyr. VIII. 8.17). Представить себе их облик лишь отчасти помогают остатки из более поздних погребений иранских народов: расшитые жемчугом варежки в могиле князя из Тилля-тепе в Бактрии следующей, парфяно-сарматской эпохи (см. главу 2.3) и белые, из телячьей кожи с декором из красных кружков, перчатки-митенки (не закрывающие кончики пальцев) у аланов VIII–IX вв. в Мощевой Балке (Ierusalimskaja 1996, Abb. 203).

Не исключено, что персы заимствовали богато декорированные перчатки от своих предшественников в Западном Иране. Во всяком случае, на бронзовой пластине конской упряжи из Хасанлу в Курдистане (Winter 1980, фото — fig. 22, 24–25, прорисовка — 3-я стр. обложки) герой, смиряющий двух диких быков, показан в длинных, расширяющихся раструбами перчатках, украшенных горизонтальными полосами по верхнему краю и у запястья и овальными фигурами разных размеров — на поверхности кожи между ними.

Прически

Мужские прически

Ношение длинных волос видимо, было распространено и у простых персов; Геродот называет этих врагов греков «длинноволосыми персами» (Her. Hist. VI. 19). Идеалом аристократа были, вероятно, густые и длинные волосы (Plut. Artax. XIII). Длинные волосы иногда выглядывают из-под назатыльника тиары (Bittner 1985, Taf. 6) (рис. 1, 3). По известным изображениям ясно, что пробор в прическе не делался. Изучение причесок очень осложняется тем, что у персов-мужчин, похоже, не было принято ходить простоволосыми; поэтому волосы обычно лишь выглядывают из-под тиары.

Широко использовались парики с завитыми волосами, по традиции, заимствованной у мидийцев (Xen. Kyr. I. 3.2) (которые, в свою очередь, переняли ее у древних культур Месопотамии). Волосы такого парика доходили до уровня плеч, сзади утолщаясь и имея ровный край; иногда, похоже, завивали и бороду (см. рис. 1, 12, 18–20; Bittner 1985, Taf. 21). На лазуритовой головке царя из Персеполя (Национальный музей Ирана, инв. № 1294/7719; см., например: The Splendour 2001, photo on p. 186) при взгляде сверху хорошо заметна прическа с завивкой из тонких и длинных спиральных локонов. Борода же обычно носилась крупная, окладистая. На изображении Дария I у его гробницы в Накш-и Рустаме она, как выяснилось, была окрашена в синий цвет (Nagel, Rahsaz 2010, fig. 4). Носить усы без бороды было явно не принято (в отличие от этносов следующей, парфяно-сарматской эпохи).

Женские прически

Замужние женщины собирали волосы сзади в длинную косу (знатным дамам ее заплетали служанки: Aelian. Var. hist. 12.1). Такая коса могла быть и более короткой, как у сидящей дамы на перстне из Пидны (Македония) (Tsigarida, Ignatiadou 2000, p. 61, No. 57). На изображениях видно, что голова в этом случае иногда покрывалась куском ткани с отходившим от него накосником; на конце последнего крепился массивный шарик, к которому часто подвешивались несколько маленьких шариков: один выше и три – ниже, на концах (рис. 2, 4–5) или листовидных повесок (Llewellyn-Jones 2010, fig. 15.1, b) (рис. 21.1, 4-6). У «служанки» на печати из Музея Буффало коса, выходяшая из отверстия на макушке шапочки и доходящая до середины спины, вставлена в узкий и жесткий (кожаный?) футляр-косник (рис. 21.1, 1-2). Иногда кос было, видимо, несколько (Lerner 2010, fig. 14.1). В эротической сцене на скарабеоиде из музея П. Гетти у обнаженной женщины хорошо видна прическа с двумя короткими косами (Spier 1992, No 118). Так, по сведениям Эсхина, сохраненным анонимом (De mul. virt. 8), царица персов Радогуна сама заплетала себе волосы, вероятно — в косы. Судя по всему, это была достаточно долгая процедура, так как из-за неожиданной военной угрозы ей удалось заплести их лишь наполовину. В гаремной сцене на печати из коллекции Клерка в Лувре у стоящей принцессы передан двой косник для соединенных кос длиной до таза; на концах подвешены бусы (?) (рис. 21а). У дам на вотивных золотых пластинках из Амударьинского клада показаны и короткие прически с прямым пробором (рис. 3, 22); иногда нижний край ее, возможно, завивали (№ 89–91, 94) (рис. 2, 6), а сзади могли собирать волосы в узел (рис. 3, 20). На печати из Музея Буффало прическа сидящей дамы сзади едва доходит до затылка. В сценах совокупления на геммах прическа довольно короткая (длиной чуть ниже плеч) и, видимо, собрана внизу лентой (Llewellyn-Jones 2010, fig. 15.2, d, f) (рис. 21.1, 8). На серебряной пиксиде из Эрзинкана и пластине № 70g из музея Михо прическа образует крупный выступ надо лбом, иногда стянутый ремешком (рис. 2, 3; 3, 21).

Косметика

Перед выходом «на люди» служанки умащали лица знатных дам несколькими типами притираний (Aelian. Ver. hist. 12.1). В библейской книге «Есфирь» утверждалось даже, что для первого появления новой жены из гарема перед лицом царя ее предварительно год готовили к этому событию, используя в том числе миро и другие благовония (Есф. 2.12). В ванной комнате аристократов стоял набор флаконов с мазями из душистых трав и благовониями; ими натирались при купании (Plut. Alex. XXI; XL). Для этого (как и для ухода за волосами) у знати имелись специально обученные слуги (Xen. Kyr. VIII. 8.20). Изображения таких служителей — юношей-косметов, держащих наготове сосудик с благовониями и ленту-бинт, известны во дворце Дария в Персеполе (Nazmjoo 2004, p. 119); считать их при этом евнухами (так как они безбороды), на чем настаивает ряд авторов, кажется преждевременным. Чаще всего умащали именно голову (см., например: Her. Hist. IX. 110). Иногда благовониями пропитывали надеваемый на голову мужчины венок (Plut. Artax. XXI).

У мидийцев был заимствован обычай использовать румяна, подводить глаза и т.п. не только женщинами, но и мужчинами (Xen. Kyr. I. 3.2). Этот обычай был введен при создателе державы Кире II (ibid. VIII. 1.41).

Крой

¹⁷ Это важное для нас изображение царя (?) на золотой пластинке из японского музея Михо было впервые обнародовано в посмертном докладе И.Р. Пичикяна «Возрождение клада Окса» на конференции, посвященной 60-летию ВДИ 30.06.1997 г. в Москве (с зарисовки автора этих строк).

Стан плечевой распашной одежды кроился, видимо, из двух или четырех полотнищ с плечевым швом. Последний специально подчеркнут на ряде изображений (рис. 1, 25)¹⁷, иногда — рядом нашивных бляшек (рис. 1, 29). Спинка кроилась из двух вертикальных полотнищ, как это видим на кандисе из Государственных музеев Берлина и кафтане на статуэтках из Амударьинского клада (Dalton 1964, pl. XLI; Зеймаль 1979, № 76). На кандисе хорошо видно, что в верхней части спинки, у ворота вшивался кусок ткани, по форме напоминающий фигурную скобку ({ — рис. 1, 21а) (подобный элемент известен в данное время и в мужском костюме «саков» Южной и Юго-Западной Сибири, Семиречья: см. ниже, однако у персов он более вытянутый). Ткань лишь изредка скашивалась у ворота кафтанов (рис. 1, 27). На вотивной пластинке № 84 Амударьинского клада кафтан (если даже он принадлежит этническому бактрийцу) имеет уникальный для иранских этносов данного времени ворот с двумя лацканами (рис. 1, 29а). Этот элемент можно считать «тупиковым»: он не получил у них развития ни в ахеменидо-скифскую, ни в следующую, парфяно-сарматскую эпоху (кроме крайне восточного иранского этноса в Западном Китае — хотанцев) и вновь «всплыл» лишь на рубеже VI–VII вв. н.э. в период Западного Тюркского каганата (см. главу 3). Пришивной складчатый подол в единичных случаях встречается на распашном кафтане (рис. 1, 29а; см. также: Bittner 1985, Taf. 27) и на сараписе (рис. 3, 11). Подол нераспашного сараписа лишь иногда (на изображении персонажа с пучком священных прутьев — барсомом) имел два выступающих клина по бокам (рис. 1, 40). Рукава кафтанов и сараписов часто были длиннее руки и собирались у запястья, образуя выше складки. На известной серебряной статуэтке из Берлина (Bittner 1985, Taf. 29, 1; Горелик 1985, таб. IV, к) под кандисом изображен сарапис необычного вида — весь покрытый сплошными частыми вертикальными складками; то же видим на пластине № 85 Амударьинского клада (Curtis, Searight 2003, fig. 3, 19). У аристократа на пластине № 67в из музея Михо стан покрыт вертикальными полосами, а рукава и пришивной подол — горизонтальными (рис. 3, 10). Так стремились передать стеганую мужскую одежду, распространившуюся на территории Западного и Северного Ирана уже к началу I тыс. до н.э. (ср., например, изображения Луристана и Гиляна: Moorey 1974, № 118a; Negahban, I 1996, № 54). Женские платья явно кроились с расширявшими подол клиньями. Их подол в ряде случаев имел глубокий разрез спереди (под которым видно нижнее столь же длинное платье с крупными горизонтальными складками) (рис. 2, 7).

Силуэт и декоративные принципы

Силуэт одежды знатных мужчин далек от контуров человеческого тела («эламо-аншанская» одежда с широким складчатым подолом и длинными «рукавами» наброшенных мидийских кандисов; ниже пояса одежда плавно сужается к конечностям). [На греческих изображениях знатных персов художники были склонны изображать утрированно облегающую плечевую (сарапис) и поясную (штаны) одежду.] Женские платья (которые зауживались на талии поясом, на коленях – лентой и расширялись внизу и у таза) в сочетании с преобладающей прической без выступов и прилегающим к голове и туловищу покрывалом из плотных тканей создает силуэт, близкий к песочным часам (cp.: Azarpay 1994).

¹⁸ Орнамент из точек исходно мог иметь магическое значение. Интересно, что у корейцев, имевших древние контакты с индоевропейцами, праздничная наплечная одежда и штаны мальчиков украшались рядом пришивных красных «точек», являвшихся оберегами (Календарные обычаи 1985, с. 89).

В декоре персидской одежды весьма ценились пестрота окраски и яркость самих цветов (вызывавшие в разных обстоятельствах либо принципиальное неприятие, либо искреннюю зависть греков и македонян). Например, пелерина у гвардейцев — «бессмертных» кроилась из пестрых тканей, где на желтом фоне вышиты бирюзово-белые цветочные розетки, красные зубчатые башенки (о них см. Calmeyer 1992), а красная или бирюзовая кайма украшена рядом белых концентрических кружков или полоской зигзага, идущих львов (см., например: Ghirshman 1962, fig. 190). Короткие нераспашные сараписы мужчин могли шиться из ткани, сплошь украшенной крупными кружками (рис. 1, 31, 37), изредка — точками (рис. 1, 33а)¹⁸ или сеточкой (Bittner 1985, Taf. 30, 4). Сплошными рядами кружков декорирован и кафтан (Амударьинский клад, пластина № 71). Подчас для их пошива использовали два типа разных пестрых тканей с крупными элементами геометрического орнамента (см. рис. 1, 35, где сарапис сочетается с предполагаемым коротким льняным расписным панцирем). В ряде случаев особой пестротой выделялась ткань рукавов (рис. 1, 31, 33а, 35).

Наиболее распространенным видом декора была полоса ткани с бляшками в форме круга (изредка — квадрата, пятилучевой звезды) вдоль бортов одежд, края головного покрывала и т.п. В Сокровищнице Персеполя сохранились золотые бляшки в ассирийском духе – в форме цветочных розеток и идущих львов, а также образцы в виде капель, ромбов и Т-образных фигур (Schmidt II 1957, figs. 14, 41, 45). Как на распашной, так и на нераспашной короткой одежде иногда украшались декоративной полосой или двумя полосами вертикальные швы, соединяющие по бокам полотнища стана (рис. 1, 27, 33). У мужчин на ковре из Пазырыка эти каймы красные (Ghirshman 1962, fig. 467). Подол распашной одежды не декорировался, а у нераспашной иногда обшивался полосой пестрой, в том числе полосатой ткани (рис. 1, 31, 38); изредка применялась бахрома (рис. 1, 32). На нераспашном сараписе плечевой шов подчас закрывался полоской ткани с треугольными или квадратными бляшками. Для этой одежды также весьма характерны рукава, кроившиеся из пестрой ткани с особым рисунком (рис. 1, 33, 35). Обшлага декорировались крайне редко.

Характерной деталью декора короткой нераспашной мужской одежды была вертикальная декоративная полоса (возможно, имитировавшая борта наглухо застегнутого распашного кафтана, уже практически вышедшего из употребления); иногда она бывала и на женских платьях. В нескольких случаях это полоса ткани с сетчатым орнаментом (рис. 1, 32), в других (в частности, на одном из золотых дариков: рис. 1, 36а) — линия из крупных концентрических кружков. Кандис и «простой» халат украшались лишь вдоль бортов полосой пестрой ткани или круглыми бляшками (рис. 1, 23, 25; 3, 5, 7). Интересен декор края рукавов кандиса в виде двух крупных прямоугольников (Schmidt 1953, Taf. 32–33, 48); по сохранившемуся подлинному образцу кандиса в далеком Пазырыке на Алтае (см. ниже) удалось установить, что это были пластинки золотой фольги.

Женское платье украшалось узкой полоской ткани вдоль края ворота и изредка – вертикальной полосе в центре. В единичных случаях отмечены другие варианты отделки: декоративная полоса по краю подола или рукавов, рукава из ткани с пестрым рисунком, пришивной подол с рядами горизонтальных полос (рис. 2, 7, 9–10).

¹⁹ Штаны, украшенные горизонтальными полосами с разнотипным орнаментом, известны в эту эпоху также у скифов (см. ниже раздел 2). Бытовали они и у ранних кельтов [см.: два юноши на ножнах кинжала первой половины IV в. до н.э. из Гальштадта, Австрия (Megaw, Megaw 2001, pl. VII)].

Часто из всех предметов мужской одежды наиболее привлекающими внимание своим декором были штаны, так как они шились целиком из пестрых тканей с крупным орнаментом. Любимые узоры на них — горизонтальные полосы зигзага (иногда разделяемые полосой из точек, ромбов или вертикальных «палочек») (рис. 1, 42–46; схематично, в виде горизонтальных полос см.: Иран в Эрмитаже 2004, № 8)¹⁹. Поскольку такие орнаменты тканей обычно изображены на греческой вазописи, некоторые исследователи не считают их достоверными. Однако горизонтальные полосы зигзагов переданы, например, на рельефе из Суз (Bittner 1985, Taf. 16, 2) и на вполне достоверном изображении одной из фигур сидонского «саркофага Александра» (ibid., Taf. 38, 2), у просителя на царской аудиенции с росписи боевого щита на том же саркофаге (Brosius 2010, fig. 13.5). На персидском лучнике в сцене 2-й траянской войны на храме Афайя с острова Эгина окраска сосстановлена В. Брикманном. Мы видим ряд дополнительных деталей: что вверху каждого выступа этой полосы зигзага есть маленький выступ в форме ромба и т.п. (см, например: Antike Welt, 2005, No. 4, S. 86) (рис. 13а). Полосатые ткани популярны и у других иранских народов этого времени. Еще в бронзовом веке на территориях, заселенных индо-европейцами в китайском Синьцзяне (культура Упу оазиса Хами) такие ткани были очень широко распространены (см., например: Wang Binghua 1999, p. 64-67); однако не менее популярны они были в ту же эпоху и в государствах Месопотамии. Эта популярность, несомненно, связана с магическими, защитными функциями такой орнаментики.

Целый ряд общих орнаментов видим и у жрецов с пластин клада 1993 г. (рис. 3, 17–19). У персонажей пазырыкского ковра штаны декорированы вертикальными линиями квадратиков (Ghirshman 1962, fig. 467), у всадника на рельефе из Düver в Анатолии — полосок (рис. 1, 58). Иногда у жрецов видим спереди два вертикальных ряда крупных круглых бляшек (рис. 1, 48) (нечто подобное встречается позже при парфянской династии) или такими же рядами (в том числе с точкой внутри кружков) обшита вся ткань (рис. 3, 18–19). Практически у всех персонажей вотивных пластин Амударьинского клада с декорированными штанами (№ 61, 62, 66–67, 85 по О.М. Дальтону) орнамент ткани сетчатый (рис. 1, 49); этот декор резко преобладает и у «жрецов» в кладе 1993 г.; встречается и «сеточка» с точкой внутри ячеек (золотой перстень Афинанда IV в. до н.э. с изображением сидящего перса с луком из некрополя Пантикапея: Уильямс, Огден 1995, № 97) (рис. 1, 47а). Подчас сбоку нашивалась полоса «лампасов», которая могла быть орнаментирована (линия меандра) (рис. 1, 42, 47). Наконец, у вероятного жреца с пластины № 70 Амударьинского клада штанины декорированы, по-видимому, только с внешней половины (ткань с вертикальным рядом птиц), с тыльной же стороны (видной на левой штанине) ткань без узора.

Пояса могли декорироваться полоской со стилизованной ветвью или быть сетчатыми (рис. 1, 53; 3, 10). Ткань мужских ноговиц неоднократно показана сетчатой.

Несомненно, большое внимание в парадном костюме обоих полов сводилось в зрительном восприятии к набору из нескольких роскошных ожерелий. Хорошими примерами являются упомянутые комплексы второй трети IV в. до н.э.: клад личных украшений знатной дамы из Пасаргад (где видим по нескольку комплектов ожерелий из фигурных золотых подвесок, из лазурита, аметиста и халцедона) и бронзовый мужской (?) саркофаг из акрополя Суз.

Большого внимания заслуживает цветовая гамма предметов одежды. Ее анализу у ранних иранцев в целом нами был посвящен специальный доклад (Яценко 2010б; 2010в).

²⁰ О значении пурпура в древних обществах см:.Jensen 1963; Rainhold 1970; Doumet 1999; Alfaro 2002.

Излюбленным цветом персидской знати этого времени был цвет самой дорогой краски тогдашнего мира — пурпура, получаемого из восточносредиземноморского моллюска²⁰. Вероятно, впервые его стали получать на Крите в XVI в. до н.э. Не случайно пурпурные ткани были своеобразным символом персидской роскоши и считались желанной добычей (Xen. Kyr. I. 3.2; Plut. Alex. XVII; Diodor. XVII. 70.4–5; 77.5); именно одежды пурпурного цвета приносились в жертву богам (Her. Hist. I. 50), расстилались в особых случаях перед храмами (Plut. Artax. XXIII) и т.п. Немногим менее любимыми были некоторые другие оттенки красного. В источниках постоянно называются различные виды одежды красного цвета. Таковы халаты-кандис на воинах саркофага из Сидона (Graeve 1970, Fartaf. I-II).

Кафтаны и рубахи могли быть также желтыми (затканные золотыми нитями?) или зелеными (Яценко 2010в, рис. 36, 3-4; 44, 1-2).

Пелерина и юбка «эламо-аншанского» типа с вертикальными сборками у царей (Дарий I, Ксеркс I и Артаксеркс I) шились из тканей красного или пурпурного цвета, с голубой каймой и красными фигурками львов (Tillia 1972, p. 41, 53–54).

Цвет нераспашного мужского сараписа (вероятно, впервые в мировой истории костюма) менялся по сезону: летом — однотонно-пурпурный, зимой (когда краски окружающей природы не столь радовали глаз) — только пестрый (Strabo. Geogr. XV. 3.19) (подобную сезонную смену цвета наблюдаем позже у римлян). Царь мог использовать сарапис белого цвета (ср.: Diodor. XVII. 77.5). Носившаяся под кафтаном или сараписом нижняя рубаха обычно была белой (Strabo. Geogr. XV. 3.19; одежда Дария III на мозаике из Помпей). На той же мозаике края сараписа и распашного безрукавного кафтана окаймлены полосками белого цвета. На рельефе Ахура-Мазды в южных дверях «Стоколонного (тронного) зала» в Персеполе головной убор и плечевая одежда бога — красные, оторочка пелерины — синяя (другие детали его фигуры — зеленые, желтые и черные) (Lerner 1973; 1979).

Цветовая гамма плащей также была не слишком разнообразна. Аристократам дарили от имени царя плащи четырех разных оттенков красного (пурпурные, темно-красные, багряные и алые). Разумеется, пурпурные плащи также упоминаются часто; их носили, например, 365 юношей (по числу дней года), сопровождавшие царя (Curt. Hist. Alex. III. 3.10). Характерно, что искреннее восхищение и зависть будущего Дария I вызвал увиденный на иноземце плащ именно красного цвета (Her. Hist. III. 139). Комплект царского костюма включал несколько плащей разных цветов: пурпурных и темных (Arrian. Alex. VI. 29.5–6).

У части знатных воинов в окружении правителя они были белого или, напротив, красного цвета — в случае столкновения войск двух претендентов на престол (Plut. Artax. XI).

На мозаике из Помпей Дарий III и окружающие его знатные воины имеют тиары только желтые; желтые (кроме царского возницы) и рубахи-сарапис; этот цвет присутствует также полосами на штанах (они – красно-желто-зеленые или красно-желто-белые, иногда с рядами крылатых коней). Этот желтый цвет, скорее всего, передает известную персам золототканую («фригийскую») материю (cм. Burke 2007; Gleba 2008; Яценко 2010в, рис. 36).

Штаны Кира Великого (Xen. Kyr. VIII. 3.13) были красного цвета, но на пазырыкском ковре они желтые или синие (Балонов, 1991, с. 95), а на саркофаге из Сидона — красные, фиолетовые, желтые или голубые (Graeve 1970, p. 97–98); на ряде рельефов и в аттической вазописи они часто сшиты из пестрых тканей. На поливных изразцах из царского дворца в Сузах видим, что штаны могли быть темно-красными, а если декор состоял из горизонтальных полосок зигзага, то последние могли сочетаться, например, с белыми, красными и бирюзовыми полосками (Royal City 1992, p. 239; No. 168).

Царская головная повязка была пурпурного цвета с белым декором (Curt. Hist. Alex. VI. 6.4). В то же время головные покрывала замужних женщин изготовлялись из узорчатых тканей (Aelian. Var. hist. 12.1).

Весьма разнообразными были цвета парадной обуви. На ковре из Пазырыка красная обувь только у всадников, белая или желтая — только у пеших, которые ведут коней, синяя — у обеих групп (Балонов 1991, с. 95). Желтые туфли упоминает у Дария I Эсхил (Aeschil. Persai, 660). Синие туфли видим у царя на рельефе в Трипилоне и у одного из персонажей саркофага из Сидона. У аристократов из окружения Дария III на мозаике в Помпеях обувь белого цвета. На изразцах из Суз у «бессмертных» туфли желтые, у царей в Персеполе — красные, у воинов в Казаклы и слуг в Трипилоне - алые. Пояс на «кратере Дария» Неаполе белый.

В целом, при преобладании разных оттенков красного, для различных элементов одежды широко использовался белый цвет (часто в сочетании с первым), реже — желтый и еще реже — синий и зеленый.

Что касается золотых аксессуаров костюма, то они часто украшались инкрустациями минералов трех разных цветов — зеленого (бирюза), синего (лазурит) и красного (сердолик) или белого (жемчуг) (см., например: Tallon 1992, Nos 171–179), с преобладанием синего/зеленого и красного на фоне золота (Яценко 2010в, рис. 34 и 40).

Эстетический идеал этноса

²¹ См., в частности, справедливые сомнения Ф. Таллона по поводу половой принадлежности знаменитого погребения 1901 г. в цитадели Суз (Tallon 1992, p. 242).

²² Если высокий рост идеальной женщины является персидской спецификой данной эпохи, то высокорослые мужчины подсознательно воспринимаются как более привлекательные практически во всех человеческих культурах (Buss 1999).

²³ Во многих традиционных обществах мужчины подсознательно отдают предпочтение также женщинам с более светлыми волосами и глазами. Это является показателем более высокого уровня женских гормонов и большей фертильности, а также облегчает установление отцовства ребенка (Бутовская 2004, с. 317).

Судя по известным собственно персидским изображениям (которым не противоречат письменные источники), мужчина из господствующего в Империи народа должен был выглядеть сильным, мужественным и преисполненным достоинства. Действительно, во многих случаях мы видим подчеркнуто широкие плечи, мускулистые руки и ноги (они обрисовываются сквозь одежду и проявляются при активном движении). Лицо широкое, обычно с прямым носом; взрослые носят окладистую бороду (у европеоидных обществ наличие обильной растительности на лице подсознательно воспринимается как сигнал о повышенных агрессивности — бесстрашные воины! — и сексуальной энергии) (Бутовская 2004б, с. 171–172, 175). Позы мужчин спокойны и величественны. Много внимания уделено передаче красоты складок «придворной» одежды (больших парадных пелерин и мужских юбок), тканой тиары и т.п. Однако при этом для мужчин характерен обильный набор золотых аксессуаров с самоцветами (колье, ожерелья, браслеты и, видимо, серьги), так что отличить погребение знатного мужчины от женщины археологам сегодня затруднительно²¹. Мужчины и женщины в идеале должны были быть высокорослыми²².

Как уже отмечалось, отчасти именно для этого Кир Великий ввел в обиход знати знаменитые мидийские туфли. Женщины в царском гареме тоже отличались от прочих высоким ростом (Xen. Kyr. V. 1.5); в гимне Ардвисуре-Ана­хите (Yasht 5. 64) она также выглядит высокой, могучей и стройной девицей.

²⁴ Замечу, что эти изображения вряд ли всегда были предназначены для всеобщего обозрения. Дело в том, что знатные персы любили заказывать реалистические изображения своих жен в золоте и других материалах и возили их с собой на войну и т.п. Ср. отмеченное выше замечание Диодора, что в действительности знатные персиянки вне помещений укрывали от солнца практически все свое тело.

²⁵ Типичный пример такого рода — изображение «амазонки» на фрагменте краснофигурного аттического килика V в. до н.э., найденном в боспорской Фанагории (Кобылина 1969, с. 103; рис. 34).

«Прекрасные и большие женщины» персов (Xenophon. Anab. III. 2.25) изображаются в греко-персидском искусстве, в частности – на геммах c рядом особенностей (Llewellyn-Jones 2010). Знатные дамы подчеркивали свою «изнеженность», а на деле — престижную светлую кожу²³, укрывая, в отличие от простолюдинок, от солнечных лучей все свое тело (Diodor. XVII. 35. 4–5). Однако на парадных изображениях они выглядят более репрезентативно, с открытым лицом и подчас — простоволосыми, а подол платья порой далеко не доходит до пят (чаще всего это, видимо, жены из царского гарема)²⁴.

Аристократки обычно крепкого сложения (талия при этом не подчеркивалась), у них (на геммах, изображающих женщин из гарема) сравнительно короткие ноги, заужена (поясом) талия, крупные бедра и грудь, резко выделенные в профиль ягодицы (которые на деле не должны были выглядеть так из-за специфики кроя одежды, т.к. в эротических сценах у обнаженных дам они вполне обычных пропорций), часто — удлиненные головы с длинными узкими бровями и прямым носом. Возможно, особое внимание к ягодицам связано с тем, что основной позой для совокупления, судя по изображениям, была не «миссонерская» (сверху), а сзади. Итак, подчеркивались выступающие ягодицы, узкая талия и отчасти – крупная грудь. Интересно, что в редких случаях (пластина № 67 из музея Михо и одна из пластин Амударьинского клада: Curtis, Searight 2003, fig. 5, 36) жрецы-мужчины изображены в совершенно «женской» манере и с «женскими» элементами одежды (прическа, «аншанская» юбка и др.), и только окладистая борода позволяет определить их пол.

Персидский костюм в греческом искусстве: образ «Иного»

Сегодня подобного рода разработки для разных эпох и этносов весьма популярны в западной литературе. Однако что касается изображений персов, они могут всерьез восприниматься лишь после детальной системной характеристики персидского костюмного комплекса. Выше она была дана практически впервые, и это позволяет мне попытаться корректно ответить на возникающие вопросы. Ранее во многих случаях абсолютно достоверные изображения этнических персов уверенно объявлялись образами амазонок или «условных варваров»²⁵.

Выше многократно отмечалась детальная точность передачи в греческой вазовой живописи не только комплекта мужского костюма персов и силуэта отдельных его компонентов, но и всех основных вариантов его орнаментики. Все это подтверждается сопоставлением с собственно персидскими изображениями. Проделанная выше работа позволяет теперь без особых усилий выделять на греческой вазописи и предметах торевтики собственно этнических персов от изображений так называемых «условных варваров» в мифологических сценах троянского цикла, в сценах битв с амазонками и т.п. Последние, например, на золотых обкладках ножен мечей типа Чертомлыка из Скифии (Алексеев, Мурзин, Ролле 1991, № 191; фото на с. 237–245) действительно поданы условно: с одной стороны, они вполне корректно, как и «нормальные» знатные персы, носят кандис прикрепленным сзади у ворота (там же, фото на с. 238), а их прическа и полусапожки вполне обычны. Но, с другой стороны, башлык с широким назатыльником и даже его завязки подчеркнуто богато орнаментированы (что у персов как будто не было принято); у персонажей с секирой или кинжалом (там же, фото на с. 240, 243) какая-то одежда обернута вокруг талии (что у персов достоверно также не документируется), а кафтан запахнут очень глубоко (у персов, как уже отмечалось, кафтан, во первых, вообще выходил из употребления и, самое главное, никогда не запахивался: такая манера скорее свойственна скифам, на территории которых обнаружены упомянутые парадные мечи).

²⁶ Столь же понятна ситуация, когда в вазовой живописи или на рельефах Скопаса экзотические амазонки одеты в обычный греческий хитон, застегнутый фибулами на плечах.

Этнические персы в аттической вазописи, при всей протокольной точности подачи материала, поданы с известной долей условности и преувеличений, идущих главным образом от господствующего стиля. Так, штаны и верхняя часть нераспашного сараписа обычно переданы слишком плотно облегающими тело на манер современной спортивной формы, чего мы никогда не встретим на собственно персидских изображениях. Бывают подчас утрированы и отдельные детали. Например, острый выступ назатыльника башлыка на эрмитажном алебастре ок. 470 г. до н.э. (рис. 13) имеет чрезмерно удлиненный тонкий конец.
В одном случае персидский персонаж представлен в греческих высоких сапожках (рис. 1, 57), что вряд ли имело место в действительности²⁶. На известной статуе персидского лучника (изображающего варвара в сцене из Троянской войны) на западном фасаде храма Афайя на острове Эгина (ок. 490-480 до н.э., ныне в Глиптотеке в Мюнхене), В. Бринкману удалось реконструировать окраску (Waldmann 2005, S. 86). Здесь стилизация выражена в подчеркнутой цветовой (красно-сине-зеленой) пестроте орнамента (параллельные линии зигзагов с ромбовидными выступами на вершанах) сплошь покрывающего рубаху и штаны, и в побеге аканфа в центре тиары. Однако подобные «ошибки» крайне редки, и аттическую вазовую живопись я бы охарактеризовал как пример этнографически точного изображения иноэтничных персонажей. Последнее неудивительно из-за очень длительных тесных контактов греков с персами и подчинения примерно половины Эллады державе Ахеменидов. Иными словами, точность передачи персидского костюма (и в целом облика персов) в греческом искусстве имела для мастеров и потребителей гораздо большее значение, чем принято думать.

Вместе с тем, костюм персов на греческих изображениях до походов Александра передан весьма однотипно: лишь один из девяти типов головных уборов (тиара), обычно один тип верхней одежды (сарапис) и один тип орнамента штанов (полоски зигзага); напротив, плащ-накидка изображается много чаще, чем в персидском искусстве. В целом мы имеем дело с художественным стереотипом, и он отражает не парадный придворный (мидийско-эламский) костюм с роскошными аксессуарами, а более удобный в быту национальный (носившийся на войне и на охоте). Для греков, сталкивавшихся с персами обычно в бою или при наблюдении за жизнью военных гарнизонов, такое видение вполне естественно.

Сокращения к Списку иллюстраций:

A — Альбаум 1960; Aб — Альбаум 1975; Ан — Анфимов 1987; Б — Беленицкий 1973; Бе — Бессонова 1983а; Вн — Вайнберг 1977; Г — Горелик 1985; Го — Горбунова 1983; Гу — Гудкова 1964; Д — Древности... 1985; Ж — Живопись... 1954; З — Зеймаль 1979; И — Ильинская 1982; К — Калалы-гыр 2, 2004; Кр — Кругликова 1976; Л-1 — Луконин 1960; Л — Луконин 1977; Мн — Манцевич 1976; Мо — Мозолевський 1983; Не — Неразик 1966; Ни — Никитин 2000; ОЕ — Ольховский, Евдокимов 1994; П — Пичикян 1998; ПБ — Прилипко, Болтрик 1991; Пу — Пугаченкова 1978; Ра — Раевский 1977; РНЛ — Рапопорт, Неразик, Левина, 2000; Ра — Распопова 1999; Рх — Рахмонов 2001; СЖ — Скульптура и живопись… 1959; См — Cмирнов 1909; Т — Толстов 1948б 62; ТК –Топрак-кала 1984; ТЛ — Тревер, Луконин 1987; Ш — Шишкин 1963; Шл — Шлюмберже 1985; Я — Ягодин, Ташходжаев 1970; AS — al-Salihi 1991; Am — Amiet 1986; B — Belenitzki 1980; Bi — Bittner 1985; Ca — Callieri 1999; Ch — Chegeni, Nikitin 1996; Ci — Coins 1999; Co — Collon 1995; C3 — Curtis 1993; C4 — Curtis 1994; Cu — Curtis 2001; F — Fukai and oth. 1984; Fu — Fukai, Horiuchi 1982; G2 — Ghirshman 1962; G3 — Ghirshman 1963; Go — Goldman 1991; Gu — Gunter, Jett 1992; Gy — Gyselen 1995; H — Hackin, Carl, Meumie 1959; Hn — Handbuch, I-II; L — Lissarrague 1990; Ma — Marshak 1990; MN — Marshak, Negmatov 1996; M4 — Moorey 1974; MR — Marshak, Raspopova 1994; Mu — Muscarella 1988 217; N — Negahban 1996 218; Pi — Pilipko 2000 63; Pr — Porada 1962; Pu — Pugachenkova 1994; R — Ricciardi 1998; Sc — Schlumberger 1970; Sr — Seyrig 1937 207; S — Sellwood 1980; Tn — Tanabe 1998; Tr — Tarzi 1977; Th — Thomas 1965; Tm — Thompson 1965; V — Vanden Berghe 1984; Vs — Vos 1963